Глава 3

Дева Дракона всегда знает, что любящая рука мужа кормит ее и их детей.

А потому не следует напрягать его своими указаниями. Дракону нужна воля.

Пособие прилежной Светлой, введение

(переписанное издание)

Наши дни

Я сижу в каюте, вертя карандаш в ладонях. Вернувшаяся память поставила все на свои места. Однако меня терзает все тот же вопрос.

За что?

Я знала, мать ненавидит меня, но никогда не думала, что все настолько плохо. Стоило бабушке уехать, как от меня избавились, словно от старой половой тряпки. Бедному карандашу не повезло – в комнате раздается щелчок, и в моих ладонях остается две половинки.

Не успеваю даже удивиться, как в каюту входит Дипак. Он представился после пожара. Его имя звучит странно и даже неуклюже, но мужчина сказал, что родился в Воздушных землях, и все встало на свои места.

Я кивком приветствую его. Пень не садится, а остается стоять в дверях.

– Нас позвали на завтрак.

Не дожидаясь моего ответа, Дипак уходит. Поспешно надеваю выделенную мне большую белую рубаху с короткими рукавами, объемные темные штаны, широкий кожаный ремень и выскакиваю наружу. Приходится почти бежать, чтобы поспеть за шагом мужчины.

Мы преодолеваем три этажа, прежде чем в глаза ударяет яркий свет. Я жмурюсь, прикрывая лицо ладонью. Пахнет свежестью и морем. О борт ударяются слабые волны. Со всех сторон звучат голоса. Слышу перебранку между двумя юношами, девичий хохот у бортов корабля, чуть дальше беседуют взрослые. Среди них сразу примечаю знакомый неприятный голос. Кажется, что где-то я его уже слышала, но отмахиваюсь от размышлений, ускоряя шаг за Пнем. Он ведет меня к тому же балкону, с которого мы вчера спаслись. В свете дня он оказывается похожим на террасу без крыши. Раньше я видела такие только у богачей.

Семью маленькой Линды я замечаю сразу. Ее мать сидит в кресле, держа в руках книгу. На женщине – синее бархатное платье, подчеркивающее изгибы тела. Отец, облаченный в кафтан в цвет платья жены, прислоняется к перилам, вдыхая морской воздух. Дочь кружится по палубе, во что-то играя и с кем-то разговаривая. Она то кланяется, хитро ухмыляясь, то высокомерно поднимает подбородок, копируя манеры дам. Я сдерживаюсь, чтобы не засмеяться, и нелепо улыбаюсь.

Когда нас замечают, семья откладывает дела, приглашая присесть. Только сейчас вижу длинный стол, застеленный белой скатертью с вышивкой. Такую используют только в праздники. Живот громко урчит от запахов запеченной рыбы, супа в горшочке, нарезки фруктов разных цветов, лепешек и ярких пирожных, стоящих на самом краю.

Я сглатываю слюну. Никогда не ела ничего подобного, но часто слышала, как дети богачей рассказывали о неповторимом вкусе лакомства. Ноги подкашиваются, но Дипак ловко подхватывает меня под руку, игнорирует мой взгляд и ведет к столу. Он садится рядом, тогда как отец семейства усаживается во главе стола, а жена и дочь – справа от него и напротив нас.

Теперь я узнаю Адама. Бывший возлюбленный моей матери постарел: морщины возле глаз, губ и на лбу, но они другие, добрые, как у того, кто часто улыбается. Его огромная ладонь накрывает руки жены. Оба смотрят на меня, не скрывая слез.

– Велия, – голос Адама слегка дрожит, – наша семья благодарна тебе за спасение Линды.

На секунду отвожу взгляд, в голове вспыхивает образ матери, но голос девочки возвращает меня в реальность. Я ловлю ее взгляд на себе.

– Ты сразу показалась мне хорошей, – произносит она, наверняка вспоминая о нашей первой встрече. – Прости, что врезалась в тебя.

Я смутно помню это столкновение. Кажется, все произошло очень давно. Я лишь киваю и молчу. Дипак тоже таращится на стол, не смея начать. Адам замечает это и двигает в мою сторону тарелку с пирожными:

– Всем приятного аппетита. – Он берет вилку и аккуратно разделывает свой кусок рыбы, продолжая говорить: – Могу я узнать, почему ты здесь? Я точно помню, что видел тебя с Линдой.

Девочка отрывается от тарелки и бросает заинтересованный взгляд на отца, но, не заметив даже намека на желание поговорить, возвращается к фруктам. Я молчу, поглядывая на жену Адама. Что она думает о том, что их дочь названа в честь моей матери? Разве это не кажется ей странным и неловким?

– Она же твоя мама? Вы очень похожи, – продолжает говорить Адам так, словно ничего не произошло.

Я морщусь, когда к горлу подступает желчь. Люди никогда не умели делать комплименты. Запихиваю в рот кусок хлеба и медленно жую. Я не трогаю вилку, а умело управляюсь руками. В деревне мы нечасто ели рыбу, но временами из соседних поселений, где есть озера, нам привозили ее на продажу. Но далеко не все в Земном Королевстве ели рыбу, многие ловили ее для развлечения. Бабушка же всегда покупала целое ведро, приговаривая о пользе. Мясо рыб мне нравится. Оно мягкое, хоть и временами костлявое.

– А что насчет отца? Ты едешь к нему? – в глазах Адама сияет прозрение, а я едва сдерживаюсь, чтобы не встать и уйти.

– Никогда его не знала, – с набитым ртом отвечаю я, почти выдавливая мерзкие слова. – Мне не доводилось встречаться с ним.

Жена Адама, похоже, замечает мое недовольство и кладет руку на ладонь мужа, едва качнув головой. Я не подаю виду, но в глубине души благодарна ей. Однако настырный мужчина продолжает заваливать вопросами:

– Не видела отца? Какое горе… – он качает головой. – Но что о нем рассказывала мать? Насколько помню, Линда всегда рассказывала мне обо всем. Она была болтушкой.

Она была болтушкой…

Какое мне дело до его воспоминаний? Грудь сжимается от обиды. В горло не лезет даже пирожное. Я оглядываю стол, на что живот отзывается недовольством. Утренний голод утих, оставив место злости и негодованию. Зачем вообще этот завтрак? Только для того, чтобы вспомнить, кто был со мной так жесток? Пусть едет к своей драгоценной бывшей возлюбленной и спрашивает ее сам.

Пауза затягивается, даже маленькая Линда косится в мою сторону. Мне приходится завязать ленту на шее потуже, чтобы не выплюнуть рыбу и ответить:

– Нет. Мать ничего не рассказывала. – Пару секунд мнусь, понимая, что стоит добавить что-нибудь еще, и принимаюсь врать: – Она много работала, чтобы прокормить меня. У нас не было времени на разговоры.

Выдыхаю, когда мой ответ, похоже, удовлетворяет Адама, потому что он замолкает. Мужчина утыкается в свою тарелку, убирает кости в сторону, даже подносит небольшой кусочек ко рту, как вдруг кладет его назад и вновь поворачивается ко мне:

– А семья отца? Они не заботились о вас?

Я сдерживаю порыв накричать на него, сжимаю ладони. Чувствую быстрый ритм сердца и пытаюсь сдержать слезы.

– Нет, – мой голос звучит откровенно грубо.

Только глупец не понял бы, что его собеседник на взводе. Даже Дипак прерывает трапезу и кидает недовольный взгляд на Адама. Я чувствую, как напряглись его массивные кулаки. Однако отец семейства тонет в своих размышлениях, позабыв обо мне. Он съедает несколько кусочков рыбы, вытирает уголки губ салфеткой. Затем тянется к фруктам, разламывает кружочек апельсина, пробует его на вкус, потом поворачивается в мою сторону и говорит:

– Тогда куда же держит путь такая красавица?

Я выплевываю очередной кусок рыбы, который так усердно чистила от костей. Этому кусочку не повезло. Все взгляды снова обращаются в мою сторону. К горлу предательски подступает ком. С грохотом хлопаю по столу, а после встаю, отряхиваю одежду, затем еле слышно кидаю, что наелась, и иду прочь.

В печь этого козла.

– Она едет навестить знакомых, – слышу суровый голос Дипака и мысленно благодарю его.

С трудом удается различать повороты – так быстро я мчусь в свою каюту. В ушах пульсирует, ладони сжаты. Мне хочется вернуться и заставить Адама съесть салфетку. Перед глазами все расплывается из-за слез, когда вспоминаю о бабушке и матери. За что они так со мной? Бабуля, скорее всего, и не знает, что я теперь здесь.

Спускаясь на этаж ниже, я на ходу врезаюсь в чью-то грудь. Взгляд проясняется. В длинной черной мантии предо мной стоит юноша. Его смуглая кожа, тронутая загаром, в тусклом свете лампы напоминает цветом мокрый песок. Я торопливо извиняюсь и ухожу, чувствуя пристальный взгляд на спине.

И какого дракона он таращится?

Вбегаю в каюту, падаю на кровать и ругаюсь в подушку. Бранные слова заполняют комнату, а я впервые в жизни чувствую облегчение. Азарт накрывает меня с головой, поэтому отстраняюсь от подушки и ругаюсь уже без зазрения совести. Будь я сейчас дома, бабушка уже вознаградила бы парой десятков подзатыльников.

«Даме ругаться не пристало», – любила повторять она. Но какая же я дама? Да и мать никогда не скупилась на ругательства. Почему же мне нельзя?

Я хожу по каюте, проклиная Адама, желая ему мучений и тяжелых родов. Если бы мужчины только могли рожать… Когда злость утихает, я вздрагиваю, замечая фигуру в дверях. Переминаясь с ноги на ногу, на пороге стоит жена моего обидчика. Она неловко улыбается и молча просит разрешения войти.

Мне уже легче. Злость улетучилась, а на смену ей пришел стыд. Чувствую, как лицо заливается краской, но гостью все же впускаю. Женщина садится на стул, и в первые секунды между нами разливается тишина. Я кидаю взгляд на ее черные волосы и вспоминаю о ночном небе в лесу.

Как же там моя бабушка?

Красавица хмыкает и наконец говорит:

– Я пришла, чтобы извиниться. – Она заглядывает в мои глаза. – Адам порой бывает слишком настойчив. Ему кажется, что он не делает ничего плохого, но ты уже видела итог. – На ее губах появляется ухмылка.

– Все нормально, – вру я.

– Меня зовут Брай. – Женщина протягивает бледную руку. – Думаю, что нам стоит познакомиться друг с другом.

Я упрямлюсь, складываю руки на груди и ворчу:

– Что вам нужно, Брай? Я не хочу ни с кем говорить прямо сейчас. Я уже сказала, что все со мной хорошо. Уходите, пожалуйста.

– В моем мире меч и посуда могут быть равны. Они сделаны из одной стали, но прошли разные пути, – продолжает говорить она, явно не желая уходить. – Он просто не знает, через что ты прошла.

Поднимаю взгляд и встречаюсь с ее бледно-серыми глазами, в которых не проскальзывает ни одного лучика света. Они кажутся холодными. Но радужки до боли похожи на бабушкины. Даже приподнятые уголки глаз напоминают о ней. Должно быть, так Тоня выглядела в молодости. Красивая, статная и гордая.

Мне нечего ей ответить. Я сжимаю губы и вяло опускаю плечи. Одна сталь, но разные удары? Что она хочет сказать? Не успеваю спросить, что Брай имеет в виду, когда она снимает с шеи кулон. На металлической круглой потертой пластине выцарапаны две закорючки в виде изогнутой линии и запятой. Она кладет мне его в ладонь и сжимает.

– Если настигнет беда, покажи его людям, и они помогут тебе, – шепчет она. – Пусть это будет платой за спасение моей дочери.

Женщина встает и собирается уйти, но я ловко хватаю ее запястье. Вижу потерянность на лице, но где-то в глубине души чувствую фальшь. Брай наверняка все понимает. Она не та, за кого пытается себя выдавать.

Не успеваю обдумать решение до конца, когда выпаливаю:

– Пусть платой за спасение маленькой Линды станут ваши уроки. Научите меня сражаться. Я знаю, кто вы…