Журавленок и молнии

Уважаемый Владислав Петрович!
Разрешите пожать вашу мужественную руку. Вы вернули мне счастливое детство и то знатное ощущение замирания сердца, когда перелистываешь потертый фолиант и понимаешь: что-то будет. Несколько часов чтения - и это уже мой лучший друг.
Такие книги попадались только в детстве. Бывает, начнешь доставать маму расспросами: "Что бы мне почитать?". И она подключает тяжелую артиллерию, потому что знает, что не отстану: "Каверина читала? "Два капитана"? А мне "Идиота" возьми в библиотеке".
И всё. Маше больше ничего не надо. Только кресло и книгу.
"Журавленок". Мы не встретились с ним, когда мне было 11, но я осознанно читала эту книгу глазами ребенка, пытаясь представить, как бы она меня поразила в детстве. И это была бы, конечно, бомба.
Такой светлый мальчик - в жизни, я, кажется, не встречала похожих. Журка открыт миру и людям, он не зациклен на собственной личности - вообще о себе говорит немного, его больше интересуют друзья, их сложности, успехи, переживания.
ВОТ. ВОТ этого я так ждала от литературы. Такого героя.
Я часто думаю о том, что детство призвано заполнить мир ребенка самыми теплыми и любимыми воспоминаниями, беззаботностью и свободой - это как отдых и подготовка перед тем, как ударит первая молния.
У Журки, на мой взгляд, детство закончилось дважды - после гибели Ромки (мир в душе все же был восстановлен, он все еще понимал, что соединяет себя с водами Атлантики и южных морей, когда опускал руки в грязноватую Каменку).
Но все закончилось безвозвратно после того, как Журку ударил отец.

А поверить в такой ужас было невозможно, лучше смерть.

Почему это происходит в большинстве семей, почему родители считают это приемлемой формой воспитания?
На самом деле люди совершенно не чувствуют друг друга.
Не понимают, как легко причинить боль своему другу или сыну, не понимают, как просто одной фразой можно нарушить душевное спокойствие человека.
"Журавленок и молнии" - это натянутая силой дружбы и любви до предела струна боли и недоумения. От простоты и ясности языка, от того, насколько все это понятно и близко, у меня тряслись руки.
Письмо деда - заучить наизусть, проговаривать как мантру.
Позвонить всем друзьям, беседу с которыми откладывал месяцами. Сказать, что скучаешь, помнишь, волнуешься за них.
Эта книга словно путешествие к самому себе. Ты вдруг всмоминаешь события, о которых не думал годами; казалось раньше, что забыл.
На самом деле все это было - и боль, и дружба, и простое раздольное детское счастье.
Владислав Петрович расскажет вам именно об этом, и сделает это очень лично, как будто вы сидите у него на кухне, пьете бесконечный чай с медом и разговариваете.
Я очень полюбила эти беседы с автором.

Разные бывают писатели... Кто-то берет буйной фантазией и захватывающим действием; кто-то - неспешной размеренностью повествования, умудряясь втиснуть в одно предложение тридцать размышлений; кто-то умеет загадывать сложные загадки, сохраняя интригу до финала, а кто-то выстраивает сложные постмодернистские конструкции, мастерски играя с формой; кто-то плетет словами тонкое паутинное кружево, запутывая в свои сети... а есть и такие писатели, которым ничего этого не нужно. Они берут историями.

Крапивин - как раз такой. Не мудрствуя лукаво, он рассказал незамысловатую историю одного детства, не пользуясь особенными словесными конструкциями, не раздавая направо и налево искусных эпитетов. Просто рассказал. И выбил десятку со всей силы и навылет. От этой простой истории не раз и не два сожмется сердце даже у самого последнего циника. Можно не любить такой стиль повествования, можно воротить нос от сказок, можно... да все можно на самом деле, к чему угодно можно придраться. Но тем не менее не верю я, что найдутся люди, которые смогут остаться равнодушными к детству Журки. Хотя ЛЛ говорит, что таких аж трое... Ну что же, пожелаю им поменьше черных молний на дороге.

Эх, Юрка-Журка. Таких сейчас и не делают, кажется, а жаль. Мальчик, верящий в настоящую дружбу, в справедливость, в добро, в принципы, в светлое будущее, наконец. И в себя. Не боится признаться, что боится. Много таких видели? Сейчас все больше Капралы кругом, которые якобы прозревают все несовершенства мира, и сами активно в этих несовершенствах участвуют. Но и такие Капралы тянутся к Журке, и пацан с говорящим именем Горька, и хулиган Валерик, все к нему тянутся. Бывают такие люди - лучики света, фонарики, освещающие путь всем вокруг. Глянут - и все плохое вокруг на секунду пропадает. Он сам как свое изобретение, лучше всякой машины, предупреждающей о молниях. Машина машиной, а Журка такой один.

О справедливости, о принципах, о дружбе, о нелегком взрослении, о временах, когда пионерский галстук придавал сил, о людях таких разных, о характерах...

Вот честно, я начала за здравие, а дальше мне совсем не хочется что-то анализировать, что-то рассказывать о книге, потому как меня все тянет на высокопарные пафосные фразы о святом, цветах жизни, бить нельзя и т.п. Журка бы обсмеялся. А как иначе? Опять рассказывать о пронзительном, о Журке и Ришке, о Горьке, о советской жизни, о жизни вообще... о том что книга пройдется острым по живому, о том, как часто при прочтении улыбаешься и вспоминаешь, о том, что сжимаешь изо всех сил губы и таращишься в окно, лишь бы слезы не лились? Не знаю. Не хочу.

Просто 5 звезд. Просто не пройдите мимо этой книги. У меня все.

Эта книга Крапивина вряд ли относится к числу романтических его произведений. Просто потому, что романтики как таковой в ней пожалуй что не встретишь, ну, разве что косвенно. Зато сами романтики, как человеческие личности с некоторыми характерологическими особенностями, в этом романе занимают, пожалуй, центральные места. Если не по объёму, отведённому им автором, то по значимости. И это прежде всего дедушка Журки — человек, с которым читатель практически ни разу не встретится тет-а-тет, но о котором и которого будет узнавать и познавать посредством воспоминаний Журки, а также из каких-то не сильно больших рассказов о нём журкиной мамы и местного пацанёнка, с которым дед, в принципе, фактически дружил.

Зато практически всё остальное место и внимание, отведённое автором романтикам, занимает главный герой романа, Юрик Журавин, человек одиннадцати лет от роду, однако уже имеющий, а главное, воспитывающий в себе, принципы и характер. Причём и то и другое не понарошечное пацанёнское, а вполне взрослое и ответственное, а порой отчаянно-мужественное.

При всём при том Юрик-Журка выведен Владиславом Крапивиным не как человек безошибочный и героический, а как совсем обыкновенный городской мальчишка, совершающий и ошибки и попадающий в неприятности, и иногда трусящий чего-то, и злящийся — разный, какими и бывают настоящие не книжные мальчишки одиннадцати лет. Да только вот возраст этот — 10-12 лет, у мальчишек самый рыцарско-благородный, и если попадётся на пути хороший и мудрый человек, то непременно получится из такого мальчишки настоящий человек.

И тут мы уже переходим ко втором смысловому слою повествования, в который автор как раз поместил размышления об ответственности взрослых за судьбы ребят — и родителей, и учителей, и родителей их друзей, и просто встречающихся на детском пути самых разных взрослых. И выведенные в романе образы взрослых и рельефны, и жизненно-правдоподобны, и вместе с тем чётко функциональны, а все проблемы отношений между подростками и взрослыми Крапивиным максимально возможно обострены — максимально с тем ограничением, чтобы повествование не превратилось в кукольный спектакль. И как мне кажется, всё у Крапивина получилось замечательно (кто бы в этом сомневался) и все перипетии жизненно-книжных ситуаций привели читателя (любого возраста) в ту точку, куда и хотел их привести Крапивин.

Магия воздействия книг Крапивина необыкновенна, и по прочтении такого романа непременно примеряешь все описанные ситуации к себе и к своим отношениям сначала с собственными детьми, а теперь уже и с внуками, которые как раз находятся именно в этом самом любимом крапивинском возрасте — 11 и 13 лет… Век живи, век учись.