Цитаты из книги «Манарага»

Ванькя пронесся по зассанной лестнице, пнул дверь подъезда, словно дырявый бронежилет укропа, попердывающей самоходкой вырвался в родной двор. Мокрым галчонком весна влетела ему в рот, в носу защипало, как от стакана доброй со

Беру наугад неувесистое поленце: “Я пришел с Родины”. На обложке – бритоголовый автор с проспиртованным взглядом. Листаю. В начале:

Риск, риск. Но что такое жизнь без риска? Овсянка с джемом, заурядная работа за заурядную зарплату, пенсия, старость, могила…

В нашем мире продолжают печатать только деньги. Даже марки почтовые ушли в небытие. А купюры – живы…

Все-таки книга – это целый мир, хоть и ушедший навсегда

Мордобой я вообще-то не одобряю. В детстве сам был подвижным мальчиком, хорошо бегал, играл и стрелял, но не любил драться. Съездить кому-нибудь единообразно по морде – легко. Запустить девчонке руку в трусы – легко. Украсть что-то – легко. Помочиться в карман учительского пальто – легко. Но драться – не мой профиль

джемом, заурядная работа за заурядную зарплату, пенсия, старость, могила…

В этом смысле я романтик. Я сын гуманитария, внук стоматолога, правнук адвоката, праправнук раввина. И я знаю точно – если ты любишь книгу по-настоящему, она отдаст тебе все свое тепло. А я люблю русскую классику, хотя не прочел и до середины

и конечно – Опыт, Опыт, “сын ошибок трудных”. Да и мать его – Случайность. И отец – Интуиция.

Современная литература живет только в пространстве голограмм, ей бумага не нужна. А на голограмме стейк не зажаришь. Поэтому мы и не читаем современной прозы. Хотя после войны многие почувствовали желание высказаться, стали писателями. Наболело. Это естественно после таких потрясений. Причем, как правило, писать начинали люди, физически покалеченные войной. Была даже создана общеевропейская Ассоциация писателей-инвалидов. В прессе говорили о “новой волне”. Циничная богема окрестила ее “волной калек”. Наш утес – Кухню – эта волна не поколебала, никто даже и не попытался заговорить о желании почитать новенькое. Мы держим марку…