Глава 8
Шторм

Буря усиливалась. Лёжа в мечущейся по волнам лодке и согревая своими озябшими телами плещущиеся на её дне лужи солёной воды, в кромешной тьме, ударяясь обо всё подряд: то о борта лодки, то об этот пресловутый, воняющий бензином мотор, то друг о друга, порой, теряя в жуткой болтанке ориентацию в пространстве, насмерть перепуганные пассажиры лишь истово молились, зажимая руками уши от ужасного воя бури за бортом, молились и молились, вдруг вспомнив, а может и, придумав новые молитвы, взывали к небесам о пощаде и милости. Воистину, тот не молился, кто не был в море!

В тёмном замкнутом пространстве, когда они не могли видеть поверхности океана и по достоинству оценить ту или иную ситуацию, всё происходящее казалось им совершеннейшим адом. Ведь даже, наткнувшись с закрытыми глазами на какое-нибудь препятствие, нам кажется, что перед нами вдруг возникла непроходимая преграда, и мы ощущаем растерянность и беспомощность перед ней. Что же остаётся им, до смерти перепуганным разбушевавшейся стихией терпящим бедствие горе-морякам.

Отважно борясь с бурей, их маленькое судёнышко то бесконечно долго забиралось вверх по волне, чуть ли не к облакам, то в следующую минуту стремительно и долго неслось в бурлящую пропасть. Порой казалось, что они стремительно летят к самому дну океана и нет такой силы, которая сможет вернуть их на поверхность, как их маленький кораблик снова задирал нос, пропуская под собой очередной вал, и всё повторялось сызнова, ритмично и методично изматывая и без того измученных мужчин в этой жуткой болтанке. Волны, рассыпаясь под порывами ветра, обильно орошали своими брызгами упругий брезент, словно, стремясь во что бы то ни стало, порвать его и захлестнуть эту упорную лодчонку, бросившую им, вечным и могучим, свой дерзкий вызов.

Сколько времени прошло с начала шторма, друзья не знали. Ночная мгла по-прежнему властвовала над океаном, и им казалось, что время остановилось, и что больше никогда не кончится эта жуткая ночь, никогда не прекратится эта страшная буря, что даже сам Господь забыл обратить свой всеблагий взор на эту часть Земли, на эту взбесившуюся воду, на этих уже теряющих сознание от усталости, холода и отчаяния людей, не перестающих молить Его о милости и пощаде.

Возможно, что в это же время в той же части океана шло своим курсом ещё хотя бы одно большое судно, и если так оно и было, то полагаю, что ни капитан его, ни его экипаж не испытывали в те минуты ни малейшей тревоги потому, что по меркам моряков, это был вовсе не ураган, даже штормом его можно было назвать с некоторой натяжкой. Так, просто очень свежий ветер. Полагаю, что даже подвахтенные на его борту спокойно отдыхали в своих привычно раскачивающихся койках, и ни кому из них даже не могло прийти в голову, что в такую всего-то просто испорченную погоду может терпеть бедствие какое-нибудь судно. Но, тем не менее, для почти отчаявшегося экипажа маленькой шлюпки эта «просто плохая погода» явилась вершиной могущества стихии.

Казалось, что не будет конца этой злополучной ночи, и измученные жуткой болтанкой, голодом и жаждой, горе-моряки были уже на грани психологического срыва, как пробивающийся сквозь брезент слабый свет наступающего дня вселил в души мужчин уверенность о скором окончании этой бури. Но разъярённая стихия и не думала униматься, лишь едва ли ни сильнее швыряла несчастную скорлупку по вздыбленному океану. Постепенно становилось светлее, стали отчётливо различимыми детали внутреннего убранства катерка, а вернее сказать, совершеннейшего бардака на его борту. Ветер с невероятной злобой обрушивался на хлопающий уже брезент, грозя сорвать его с упорной шлюпки, мужественно противостоящей грозному океану.

– Макарон, ты живой? – Среди воя бури Юрий с трудом различил слабый дрожащий голос друга.

– Н-не уверен, – ответил он полушутя, – но думаю, что скорее жив, – добавил он уже громче, – потому что чувствую себя так, словно меня всю ночь пинали дюжина крепких парней.

– Как думаешь, она унимается уже или нет?

– Хотелось бы верить, что да! Но что-то …

Глухой удар оборвал голос Юрия. Лодку швырнуло резко вверх и чуть влево. Мотор, лежащий посередине лодки, всей своей массой налёг на него, причинив очередное страдание вконец помятому и избитому капитану.

– Нет, Тюбик, – слегка отдышавшись, он напряг связки, – что ни говори, а всё же лучше денёк-другой живым полежать в лодке с помятыми рёбрами, чем всю жизнь лежать мёртвым на дне и рыб кормить.

– Шутишь. Это хорошо. Это хорошо, говорю! Но раз мы ещё живы, то и нам самим поесть бы не мешало. – С этими Андрей пополз к рундуку.

– Назад! Этот мотор, будь он не ладен, до сих пор ещё не разбил борта лодки только потому, что между ним и бортом мы с тобой лежим! А вдруг уползёшь, и его направо бросит? Лежи и терпи. Не вечно же всё это будет продолжаться.

Андрей нехотя вернулся на место. Буря продолжала бить отважное судёнышко, а злополучный мотор – бока его измученного экипажа.

Шторм продолжался весь день. Около полудня Юрию удалось-таки дотянуться до своей фляжки. И, дорожа каждой каплей живительной влаги, лишь медленно утоляя жажду маленькими глотками, мужчины продолжали борьбу со стихией, лелея призрачную надежду на скорое избавление от этих мук.

Снова наступила ночь. Буря продолжала бить океан с прежней силой. Измученные бессонной ночью, голодом, жаждой, жуткой болтанкой, воем и ударами стихии, мужчины уже давно молчали, обессилевшие, они почти не подавали признаков жизни, лишь изредка постанывая от боли и ненадолго замолкая, забывшись в прерывистом сонном небытии.

Стихия, отчаявшаяся от бесплодных попыток перевернуть и раздавить упорное судёнышко водяными барханами, решила послать ему новое испытание.

Небо словно разверзлось, и сверху на несчастный катерок обрушились тонны пресной воды. Дождь очень скоро перерос в настоящий ливень. Он нещадно хлестал брезент лодки со всех сторон. Порывы ветра то отклоняли его мощные струи, то бросали их с удвоенной силой на несчастное судёнышко, грозя вырвать, уже начинающие ослабевать, крепления его брезентовой крыши. Палатка вовсю хлопала на ветру как провисший парус.

Юрий подтянул дюралевую трубку, снова создавая натяг брезенту, но было ясно одно: крепление палатки сдаёт и если оно ослабнет ещё немного, – любой сильный порыв ветра сорвёт его, и им не чем будет укрыть лодку от непогоды, а себя защитить от неминуемой гибели.

Как бы не бушевала непогода, как бы не хмурилось серое от вязких туч небо, какой бы густой мглой не крыла землю ночь, ничего не может продолжаться вечно, и измученные долгой изнуряющей борьбой со стихией, совершенно окоченевшие от холода и сырости, полумёртвые от усталости, друзья увидели, наконец-то, прорывающейся сквозь свинец облаков и зелень брезента слабый лучик утренней зари.

– Андрюха! – Крикнул Юрий, – остались у тебя ещё твои железки? Я постараюсь один удержать этот проклятый мотор, а ты пройдись вдоль борта, где сможешь, попробуй ещё немного укрепить палатку. По-моему, её скоро сорвёт! Ничего, старина, нам только немного продержаться и всё!

Борьба за живучесть корабля продолжалась. Друзья, совершенно вымотанные долгой бурей, уставшие и измождённые, голодные, не имеющие больше возможности утолить свою жажду, продолжали уже из последних сил бороться за свою жизнь, ничего не имея противопоставить разбушевавшейся стихии кроме своего мужества.

Глава 9
Вкус жизни

То ли пасуя перед этим мужеством, то ли потеряв свою власть над океаном с первыми лучами поднимающегося на востоке светила, то ли просто израсходовав свою силу в бесполезном гневе, буря стала медленно стихать. А может, просто наши моряки уже начали потихоньку привыкать к её свирепому нраву и просто устали её бояться, воодушевлённые началом нового дня.

– Андрюха, тебе не кажется, что всё это начинает стихать? – Крикнул Юрий, медленно оглядывая пространство внутри палатки.

– Не знаю, Юрок. Но мне кажется, что ещё не много, и для меня станут безразличны и эта треклятая погода, и эта лодка, и наше спасение, если оно вообще случится, да и все земные проблемы.

– Эй, Тюбик, ты что, помирать собрался? Раньше надо было. Открой глаза, смотри – рассвет!

Только минуту спустя он снова услышал голос Андрея:

– Ну и духота!

– Ещё бы! Мы уже вторые сутки дышим одним и тем же воздухом вперемешку с этим бензином, будь он не ладен! Правда, я думаю, что свежий воздух где-то всё же проходит, а то мы давно бы задохнулись.

– По-моему, это случится уже скоро. Как в подводной лодке: если не хочешь задохнуться, открой её, тогда только потонешь. (Юрий в ответ невесело ухмыльнулся)

Время шло. В лодке становилось всё светлее. Волны действительно были уже не такими как ночью, и ливень превратился в простой дождь, который бессильно ронял свои мелкие капли на покатую крышу потрёпанного маленького судёнышка.

Начинался третий день злоключений. Дождь прекратился вовсе, и вскоре в брезент лодки ударил первый солнечный луч.

– Юрка, кажется, ура! А? Выжили, – почти по слогам тихо, дрожа от холода, произнёс Андрей.

– Пока да. Но если мы не откроем наш намертво прибитый шатёр, то он станет нам саркофагом. Во время шторма ветер задувал нам под ослабевшие крепления свежий воздух, а теперь он стих, и если мы сейчас же не откроем его, то очень скоро твоя лодка станет «Летучим голландцем», – тяжело дыша и зябко поеживаясь, медленно ответил Юрий, с трудом поднимаясь на ослабевших локтях.

Все силы без остатка были отданы прошедшей борьбе, и двое друзей, почти задыхаясь от нехватки кислорода, непослушными, окоченевшими от холода руками принялись отрывать глубоко сидящие в мокром деревянном планшире^[2] скобы, совсем недавно спасавшие их жизни в неравной схватке со стихией. Ничего не выходит. Юрий в порыве отчаяния замахнулся отвёрткой, грозя разорвать ею плотную ткань палатки.

– Юрка, стой! – Взмолился Андрей, – А вдруг снова буря, что делать будем?

Весомый аргумент спас палатку от гибели, а сердце её хозяина от разрыва. Ломая ногти и раздирая кожу пальцев в кровь, общими усилиями им всё-таки удалось вырвать две соседние скобы, и маленькая струйка слабого, но живительного, чистого, прохладного утреннего ветерка ворвалась в тесное душное пространство маленького кораблика, возвращая к жизни его измученный экипаж.

С каждым глотком свежего воздуха силы всё быстрее возвращались к повеселевшим друзьям. Они подняли заднюю часть брезентовой крыши своего катера, устало и облегчённо плюхнулись на его жёсткие сиденья. Вскоре поднявшееся на востоке Солнце приветствовало своими мягкими лучами героический экипаж гордого корабля, своим теплом лаская им холодные небритые мокрые щёки.

На небе всё ещё медленно проплывали, погоняемые с юго-востока уже слабым ветерком тёмные тучи, но на восточном горизонте уже виднелась полоска голубого неба. Солнце поднялось над облаками, спрятав в их густом покрывале свои рыжие усы, снова погрузив океан в лёгкую сумеречную мглу. Но опасность была уже позади. Тяжёлые волны медленно и величаво уже без той былой угрозы качали маленькое судёнышко, словно полностью потеряв к нему всякий интерес, наигравшись им вволю.

– Тюбик, не пора ли нам чуток пообедать, а то я сейчас начну грызть борта твоей лодки.

– Ещё бы не пора! Почти двое суток ничего не ели. – С готовностью подхватил тот, – айда барбекю пожарим, а то мясо скоро протухнет. Жалко будет выбросить его рыбам.

– Во! Правильно! Топор у тебя есть, сейчас нарубим лодку на дрова и справим прекрасный завтрак, – съязвил Юрий.

– Зачем лодку на дрова? У меня уголь специальный есть…

– Какой уголь, ты что, в лес со своим углём поехал?! – Юрий не поверил своим ушам. – Что, в лесу дров нельзя было найти? Ну, вы америкосы ещё долго будете удивлять мир своей дуростью! Да что б я когда-нибудь подумал о переезде в твою Америку! Пусть у меня сначала мозги отсохнут. Вот так же как у тебя… Да ладно, старик, не обижайся, – он дружески обнял Андрея за плечо, практически засунув его себе подмышку, – не сухие у тебя мозги, не сухие, а очень даже мокрые и просолённые, как и всё на тебе, – и, не убирая руки с его плеча, весело рассмеялся, разглядывая своего друга, мокрого и взъерошенного. – Так что ты там про барбекю говорил? – примирительно спросил Юрий, желая как-то смягчить неловкую шутку.

Андрей нырнул в свой бездонный носовой трюм и, балансируя на качающейся лодке, бережно достал маленький круглый мангал, бумажный куль с углём и кастрюлю. Открыв крышку, он блаженно прикрыл глаза, жадно втягивая ноздрями чарующий аромат маринованного перчёного мяса.

– Тюбик, не томи! – пришла очередь взмолиться Юрию.