Однако обидчик его не замечал или делал вид, что не видит, стоял намного впереди в очереди и привычно развлекал мрачноватую пишущую братию новостями и всякими подробностями, которыми живет репортер. Он был из тех людей, которые неспособны молчать в окружении себе подобных, заводил разговоры и с теми, с кем не был знаком. Через короткое время был уже на «ты». Общительность позволяла ему быстро устанавливать связи в редакциях, его бойкая речь с нецензурной лексикой, к случаю, отвлекала от однообразного труда и текучки дел. В общении бывший офицер не забывал показать себя преданным своему долгу гражданином, ответственно относящимся к порученному делу, пусть и на внештатной службе. Без осечки действовали его фразы о роли СМИ в воспитании советского человека в духе патриотизма и любви к родине. В присутствии женщин обязательно звучали эпитеты о новой роли женщины в обществе полной эмансипации.

Выпускник энского военно-артиллерийского училища, Семен Щербина не очень преуспел в освоении военной науки, зато был успешен с женщинами. Может быть, поэтому командование направило новоиспеченного офицера на охрану дальних рубежей родины, на Курильские острова. Так это или не так, но через несколько месяцев выяснилось, что здоровью вновь прибывшего младшего лейтенанта очень вредят местные условия и климат. Врачи во Владивостоке, куда прибыл Семен на лечение, в итоге приняли решение комиссовать его из-за проблем с желудком. Будучи отчислен «под чистую» из рядов армии, он, не заезжая к матери, в родную Самару, приехал в Москву и быстро женился на Вере, ткачихе с фабрики «Московские зори». У него с ней была переписка со времени учебы в училище. Но их совместная жизнь оказалась недолговечной, они развелись. Семен оставил «простоватую» Веру после того, как в его паспорте появился штемпель о московской прописке.

Холостяком бывший офицер ходил менее недели, его подругой, потом женой стала корректорша Надя из газеты «Московская правда». С ней он развелся из-за прозаически громкого храпа во сне. Следующим предметом его страсти стала Роза, кассирша в универмаге и хозяйка отдельной двухкомнатной квартиры. Их брак был оформлен лишь спустя полгода, на основании известного Постановления, предусматривавшего такой срок для тех, кто был уже не однажды в браке. Это не одобрялось, хотя и не преследовалось, как многоженство, например.

Где бы ни появлялся Семен: на работе, в Университете, в гостях или на свадьбе, он был всегда в своем офицерском кителе. Он не менял его, даже когда жена купила ему вполне приличный костюм. Более того, злосчастный костюм стал причиной скандала. Друзья знали, что самый ценный подарок для него – конверт с деньгами. Их никогда не хватало; он обычно брал взаймы и отдавал частями. Всегда в компаниях, он тратил деньги на выпивку в редакционных «закоулках» с друзьями по учебе, просто с незнакомыми выпивохами в пельменной, не жалел денег и на полюбившуюся ему женщину.

Что удивительно, спиртное никак не отражалось на его работоспособности, или на занятиях в Университете, или в библиотеке, где он готовил домашние задания для заочника, а также нередко дорабатывал репортерские интервью и статьи. Если, конечно, не отвлекла очень «впечатлительная» незнакомка за соседним столиком. Офицер, недавно из «горячей точки», находил время познакомиться с ней где-то в уголке храма науки и провести приятно время. Однако не забывал позвонить жене и сказать о ночном дежурстве в редакции в связи с поступившим «горячим» материалом.

Когда Семен заметил Иосифа в очереди, то крикнул с наигранной веселостью:

– Привет, старина! Давно не виделись, как поживаешь?

– Твоими молитвами, – неопределенно отозвался тот.

– Слушай, – энергично заговорил, приблизившись совсем близко, – у меня уйма материала после Омска. Надо срочно обработать и выдать: торопит редактор. Завтрашний выпуск. Зашиваюсь. Поможешь? Гонорар пополам, это обещаю, идет?

– Ты вот, что, – сдержанно процедил Иосиф, – для начала обмоем этот, а потом потолкуем о том…

– Согласен, – нетерпеливо перебил его Семен, – и поспешно вернулся к кассе.

За время их студенческого знакомства Иосиф увлекся внештатной работой репортера в редакциях Госкомитета радио и телевидения. На свои гонорары, купив в складчину вино, они обычно отмечали это событие в кафе, если там не было дружинников. В то время строго соблюдался запрет на распитие спиртного в общественных местах, за этим строго следили и дружинники с московских предприятий, их с красными повязками посылали на дежурство для «соблюдения порядка» на улицах, в заведениях Общепита. Встреча коллег-«внештатников» за вином стала традиционной еще потому, что в эти часы можно было обменяться студенческими и житейскими новостями, анекдотами и прочим, а для Иосифа такое общение служило источником познания специфики репортерской работы. Семен ее оперативно осваивал в разговорах с редакторами и на факультете журналистики МГУ. «У меня врожденное чутье языка,» – любил он повторять. Иосиф учился у него излагать материал в ясной и краткой форме.

Таким образом, получив свои гонорары, коллеги привычно направились обмыть его в ближайшем кафе. Каждый ощущал неизбежность крупного разговора, но интуитивно старался не выдать себя неосторожным словом или взглядом. Однако у входа в кафе Иосиф неожиданно заволновался, резко остановился и мрачно произнес:

– Стой, там дружинники. Увидел двоих, узнал по прошлому разу. Давай не рисковать. Вот что: идем в тот подъезд дома напротив. Как-то приметил там подходящий подвал со светом. Идем.

– Почапали, – нетерпеливо ответил Семен: ему не терпелось «промочить» горло, – если что, раз-два и разбежимся. Работа ждет к тому же.

Они молча спустились в подвал дома. В неярком свете электрической лампы Иосиф выхватил из-за пазухи бутылку вина, рывком другой руки повернул Семена к себе лицом и, приставив горлышко к его горлу, зло крикнул в глаза обидчику:

– Говори, гад, как дошел, трахал жену. Не мотай башкой, знаешь когда. Бабуля Рива не спит с того дня, как увидела твою грязную жопу у нашего туалета. Ублюдок!

– Ох… Не дави, хоть слово…

– Говори, только быстро и правду, – прошипел Иосиф, – не то, клянусь, ею – меж глаз. Убью!

– Прости, кобеля сраного, было, виноват. Только Лина сама позвонила и позвала смотреть ваши свадебные фото. Еще раньше просил их показать. Думал, попросить парочку себе. И вот, кстати, в командировке буду посматривать на наши рожи от скуки.

– Не тяни кота за… Тогда причем секс!

– Клянусь честью офицера: и в мыслях не было. Захожу к вам, встречает в прозрачном халатике, на шпильках. Извинилась за вид – только закончила уборку. Улет, думаю, и за ней в вашу комнату. Уютно, играет музыка. Закрылись, не будить бабулю. И к фоткам. Прямо на вашей постели. Ни одного стула у вас. Смотрим, но как глянули на одну, так грохнули от смеха. Ваш бой-френд просто зверски уставился на Светку, а она умильно улыбается так, будто ее гладят. Не выдержали, покатились прямо на кровать. Куда еще! Тут ее халатик расстегнулся, раскрылся – вся красота мне в глаза. Не выдержал, припал к ней. Не оттолкнула… тогда началось. Потом в туалет, по нужде, а выхожу – передо мной бабуля. Я – нагишом. Скорее в комнату. Оделся.

– Ну, нос разбил. Дай утрусь…

– Обойдешься. Что бабуля?

– Ничего, даже не попрощался. Скажу честно, как мужик мужику: Лина не будет верна тебе. Прости, слаба на передок, не перебесилась еще. Тогда же решил: больше не взгляну в ее сторону. Веришь?

– Нет, не верю. Забудь о нашей дружбе! – Коротким взмахом руки Иосиф разбил бутылку вина рядом с головой Семена. Подвал заполнился кисловатым запахом.

– Не надо… нет, – испуганно прохрипел Семен, закрыв лицо рукой.

На несвежий воротничок кителя упало красноватое пятно и напомнило Иосифу желтое пятно на свадебном платье Розы, невесты Семена. На том странном торжестве по случаю их бракосочетания в ее квартире, не было криков «горько» и даже общего стола. Все разбрелись кучками по своим углам, пили и разговаривали между собой, как в обычной пивной случайные люди. Иосиф наблюдал эту картину как зритель со стороны. Жених пропадал куда-то надолго, потом появлялся один или с кем-то, а невеста, напившись от скуки, упала на постель. Она о чем-то просила, звала Семена и только ленивый не поправлял ворот запачканного платья, от которого она стремилась освободиться. Иосиф ушел, не простившись, раньше времени, не в силах смотреть сцены на вкус журналистской братии. Впоследствии он постарался забыть о ней, простил Семена из мужской «солидарности».

Сейчас, однако, те сцены всплыли в его глазах благодаря красноватому пятну на кителе и прошлись раскаленным утюгом по совести. Он бросил оставшееся в руке горлышко бутылки в угол подвала и молча вышел из духоты на свежий воздух улицы. Вдохнул его полной грудью и подумал: «Ладно, повинную голову меч не сечет». В Таком настроении он пришел к Лине и объяснился. Она равнодушно на этот раз выслушала, не спорила, не просила. Они спокойно расстались до встречи в Суде по разводам.

Иосиф переехал жить в однокомнатную квартиру мамы, в которой жил до женитьбы и где единственное, что требовалось от него – не влезать в «кухонные дела». На крохотной кухне, одновременно столовой, все было продумано до мелочей. Кухонный шкаф с выдвижной доской служил не только для хранения посуды и продуктов, но и представлял собой обеденный стол, на котором умещалось одно блюдо на одного человека. Обедали и ели соответственно порознь. Главным за этим занятием было не отвлекаться и не задумываться «по пустякам», чтобы неловким движением не сдвинуть доску и нарушить тем самым баланс ее ножки. В этом случае площадку с едой немедленно наклоняло книзу и все или часть, что было на ней, имело шанс оказаться на полу. Мама не ждала: сразу входила с тряпкой и щеткой, решительно выпроваживала сына в салон, одновременно их спальню со словами: «ротозей, опять думает, вместо того чтобы есть. Сколько надо еще говорить? Иди!» И начинала уборку. Он садился за свой письменный стол, не очень расстроенный тем, что не потребовалось его помощи, и вновь, уже без оглядки на стол, начинал мечтать.

В свои неполные двадцать пять, конечно, о счастье с любимой. Той, которая будет преданной, верной подругой и женой, матерью его детей. В ожидании тех дней бурлил в нем сладко-терпкий коктейль еврейской крови, сродни африканской. Но был при этом очень разборчивым кавалером в выборе кандидатуры: едва находил в приятельнице самый малый недостаток, немедленно разочаровывался и расставался. Вскоре находил новую пассию, очаровывал ее своими особыми приемами воздействия голосом, движениями рук, тела. Так повторялось до женитьбы на Лине. И вот после развода с ней, все изменилось: ушла куда-то легкость общения. Была и другая причина такой перемены: в этом возрасте его начала брать досада вследствие неудачных попыток овладеть рабочими специальностями. Его трудовая книжка, размером с приличную брошюру, запестрела записями из разных заводов и предприятий, свидетельства несостоявшегося монтажника, электрика, телевизионного антенщика и других. Когда на лице очередного начальника отдела кадров появлялось кислое выражение при виде его книжки, Иосиф вспоминал слова старшины Иванова: «разгильдяем у нас не место. Каждый должен быть умелым в ратном и трудовом деле». Тогда впервые пришел комплекс неполноценности.