– Масло оружейное. Вот тебе и погребок. Судя по тому, как потолок закопчен, долго здесь жили. Может, зимовали.

– Тяжкая жизнь, – заметил Николай. – Ослепнешь как крот через неделю.

– Живут. Зато без собак черта с два найдешь, – продолжая копаться в мешке, отозвался лейтенант. – Обитатели совсем недавно нору покинули. Может, нас услыхали.

Схрон взорвали зарядом тола, предварительно вытащив керосин, хотя вряд ли в этом сыром месте мог случиться пожар. Еще одну нору обнаружили у подножия склона. Оттуда вылез мужчина лет тридцати в вязаной свитке и шинели. Под нарами обнаружили старую, хорошо смазанную винтовку и обоймы к ней.

Особисты коротко допросили мужчину. Тот тряс головой, то ли был контужен, то ли притворялся. Что-то быстро говорил по-украински, глотая слова. Лейтенант, не церемонясь, отвесил ему затрещину.

– Хватит театр устраивать. Где остальные?

– Ушли.

И снова забормотал бессвязное, хотя глаза косили на лейтенанта изучающе и настороженно. Особисты подозвали Андрея Щербакова.

– Знакомая физиономия? Его среди нападавших не было?

– Я толком лиц не разглядел. Близко боялись приближаться. А подранил одного крепко, следы крови нашли.

– Эй, самостийник, куда раненого спрятали?

– Не маю. Какой раненый?

Получил еще затрещину.

– В камере не так запоешь. Все вспомнишь, – пообещали ему.

В глазах задержанного плескались ненависть и страх. Несомненно, он боялся. Но еще больше опасался сказать лишнее. Свои не только его, но и родню не пощадят. Развесят, как елочные игрушки на любом дереве – противоборство идет жестокое. Женщины и братья как заложники ответят за предательство «борца за свободу».

Вышли к небольшому хутору, где с такой же тщательностью проверили дома, подвалы, сараи. Жители, десятка два человек, на вопросы отвечали односложно, отмалчивались.

– Кто-нибудь знает этого человека? – спросил старший лейтенант из особого отдела.

– Не знаем, – покачали головой сразу несколько мужчин.

Женщины отмалчивались. Смотрели на советских бойцов и командиров настороженно, боялись, что заберут мужчин.

– Конечно, не знаете, – усмехнулся старший лейтенант. – Схрон в километре от хутора вырыт, а еду им с неба сбрасывали.

– Может, пан капитан, ваши солдаты проголодались или пить хотят?

Молодая женщина смотрела на старшего лейтенанта с такой же усмешкой. Была она красива, хорошо сложена и цену себе знала. Старший лейтенант резко ответил:

– Есть мы ничего не будем. А то поднимете шум до небес – грабят вас тут.

– Пан офицер неправ.

– Ладно, помолчи. Не тронем мы никого. А воды холодной принесите, день жаркий.

* * *

Спустя несколько дней начальник заставы поехал по делам в стрелковый батальон, который в случае чрезвычайной ситуации обеспечивал оборону на его участке. Увиденное подействовало на Журавлева удручающе.

В отличие от хорошо подготовленных, строго соблюдавших дисциплину пограничников, бойцы выглядели расхлябанно: мятая форма, кое-как закрученные обмотки, грязные ботинки.

Сержант, начальник поста, который пропускал повозку, вяло козырнул, а на вопрос, где находится командир батальона, пожал плечами.

– Товарищ комбат передо мной не отчитывается. Спросите у дежурного.

Где находится дежурный, Журавлев спрашивать не стал, а с минуту внимательно смотрел на сержанта. Тот поежился, встал ровнее и застегнул верхнюю пуговицу на воротнике. Толкнул помощника, щуплого, мелкого ростом красноармейца в гимнастерке до колен.

– Трогай, – скомандовал Журавлев ездовому.

Бойцы ковырялись в земле, рыли окопы, оборудовали землянки. Заспанный комбат Зимин вылез из блиндажа, поздоровался с начальником заставы за руку. Они были немного знакомы, встречались на совещаниях в отряде.

– Вчера в полку допоздна задержался, – объяснил капитан Зимин. – Вот и проспал маненько.

Комбат был мужик простой. С ним можно обсуждать вопросы взаимодействия, не кивая на высокое начальство. Но эта простота Журавлева сейчас раздражала. Батальон выдвинут к границе, считай на передовую линию, а выглядит, как цыганский табор.

– Чайку попьешь? – спросил комбат.

– Спасибо. Если попозже. Укрепления у тебя слабоватые.

– Сильные на старой границе остались. Там и доты имелись и блиндажи, а здесь все своими руками делаем. Спасибо Кондратьеву, специалистов иногда присылает.

Журавлев и его застава, хоть и принадлежали к другому ведомству, но знали, что по приказу наркома обороны еще с мая началось сосредоточение частей Красной Армии ближе к западной границе, как противовес скоплению немецких войск. По этому поводу начальник отряда Платонов в узком кругу язвительно заметил, что идет это сосредоточение ни шатко ни валко и, дай бог, если к осени завершится.

– Никто не спешит. Покой, тишина, с Германией пакт о ненападении. Чего беспокоиться?

Молодой энергичный начальник пограничного отряда, не терпевший медлительности, был прав. Из стрелковой дивизии, которая передислоцировалась в зону ответственности отряда, выдвинулись к границе лишь один полк и часть артиллерии. Штаб застрял в отдалении, непонятно где.

Теперь Журавлев увидел, как разворачивается батальон, и не удержался от вопроса комбату:

– Слушай, тебе артиллерия хоть придана?

– Обещают. Батарею полковых трехдюймовок. Мне и минометы положены, да и звание очередное полгода идет – не дойдет. Все в капитанах хожу.

– Получишь ты майора, – обнадежил его Журавлев. – Но мне интереснее, если бы ты артиллерию хоть какую-нибудь получил.

– Я тоже не против. Не дают пока.

– Так что у тебя имеется?

Григорий Пантелеевич Зимин, воевавший в Финляндии, перечислял, загибая отмороженные под городом Сортавала пальцы. На шее виднелся лиловый бугорчатый шрам от минометного осколка.

– Три стрелковые роты, саперный взвод, пулеметный взвод. Артиллерию обещают.

– А минометы?

Зимин невольно тронул пальцами шрам и сообщил, что минометов пока тоже нет и вряд ли предвидятся.

– Жаль. Говорят, эффективная штука.

– Их маршал Кулик не любит. Трубы самоварные и ничего больше. Но нам туго приходилось, когда финны начинали сверху мины сыпать. Их немцы в достатке снабдили. Зато у нас пушки восьмидюймовые имелись. Полк или два перед укреплениями угробим, подтягивают орудия на тракторах. Снаряды краном подавали. Постреляют часок, опять в атаку идем. А финны из минометов с запасных позиций пачками мины сыпят. Пулеметы из подземных бункеров жару добавляют. Эх, славно повоевали.

– Вижу, – показал на большую серебряную медаль «За отвагу» Журавлев.

– Всем по чину. Мне, как командиру взвода, медаль. Ротного убили, ему ничего, комбату с комиссаром Красную Звезду, полковому начальству – Красное Знамя.

– Быстро ты из взводных в комбаты прыгнул.

– Так мне и годков уже тридцать шесть. Я взводом долго командовал, а на Финской много должностей освободилось. Поставили на роту, а прошлой весной на батальон.

– Не тяжко?

Зимин понимающе засмеялся.

– У вас на заставах все по линейке, сапоги блестят, дорожки небось песочком посыпаны. А мы ведь махра, пехота. У меня половина личного состава либо желторотики, либо из запаса недавно призваны. Рады до смерти, что из полка вырвались, где их шагистикой да политзанятиями затюкали. А я уже стрельбы два раза провел. По пять патронов.

– Еще одну медаль тебе за это!

Комбат Зимин все больше нравился ему. Подпоясавшись командирским ремнем с кобурой, он надел фуражку и предложил Журавлеву.

– Пойдем, глянешь на мое хозяйство.

Рассмотрев получше батальонные позиции, Журавлев не мог не оценить стараний Зимина и его батальона. Траншеи по тогдашнему Уставу рыть не предписывалось. Но пулеметные гнезда, часть стрелковых ячеек и командные пункты были соединены ходами сообщения.

– Пушек пока нет, – рассуждал Григорий Пантелеевич. – Зато «максимов» целых восемь штук и «дегтяревых» полтора десятка. Глянь, как мои орлы гнезда оборудовали.

Орлы, старательно тянулись, украдкой подтягивая обмотки и застегивая на все пуговицы гимнастерки. Были здесь совсем молодые ребята, почти мальчишки, и люди старшего возраста, лет за тридцать. Сержанты держались уверенно, несмотря на сильно поношенное обмундирование и те же ботинки с обмотками.

Пулеметные гнезда для «максимов» были оборудованы на совесть. Угадывалась умелая рука саперов Кондратьева. Толстые березовые плашки служили подставкой для пулеметов и одновременно прикрывали оружие и расчеты в случае артиллерийского обстрела.

Имелись узкие щели для укрытия бойцов, запасные позиции. Комбат Григорий Зимин делал все что мог, но Журавлева не покидало гнетущее чувство какой-то бутафорности.

Конечно, командование полка, а может, и дивизии, непременно проверит систему обороны. Останутся довольны: земли перелопачено много, имеются командные пункты, пристреляны (теоретически) ориентиры.

Но без поддержки артиллерии все это рухнет. Толстые плахи не защитят «максимы» от попаданий даже снарядов среднего калибра. А что будет, когда на батальон обрушатся сотни мин? От них не спасут и глубокие щели. А вражеская авиация? Комбат все это понимал, но прыгнуть выше головы не мог.

Странная обстановка складывалась в приграничных военных округах. Войска выдвигались и укреплялись, но происходило все это с заметным формализмом. Развернули батальон, не торопятся давать артиллерию. Где находятся остальные силы полка и дивизии – неизвестно.

Зимин пригласил выпить и перекусить. Журавлев со скрипом согласился, ему еще предстояло ехать в отряд, решать кое-какие вопросы. Но и с комбатом, который будет тебя поддерживать в бою, тоже следовало познакомиться поближе.

Опрокинув полкружки водки, Григорий Зимин заговорил откровеннее. Он не сомневался, что военные действия в ближайшее время начнутся. Оба командира не собирались толочь воду в ступе и повторять то, о чем шли разговоры последние месяцы: нападет Германия или не рискнет. Гадать смысла нет – все и так понятно.

– Не продержишься ты здесь долго, – прямо заявил начальник заставы. – Не вижу я системы обороны. Торчит один твой батальон, а фланги голые.

– Говорят, еще один батальон на подходе.

– Тоже без артиллерии?

– Наверное. Макарыч, шумни своему начальству. Все же НКВД. Пусть хоть батарею пришлют фланги прикрыть.

– Шумну, – пообещал Журавлев.

– Тогда давай еще по одной опрокинем.

– Я не буду. Не хочу в отряде светиться выпившим.

– Ну как хочешь. А мое начальство носа не кажет. Я выпью.

Но делового разговора в пограничном отряде не получилось. Там все гудело, как в улье. Литерной почтой пришла газета «Правда» с сообщением ТАСС от 14 июня 1941 года. Комиссар отряда сунул одну из газет Журавлеву.

– Какая там артиллерия? Прочитай внимательно, изучи с личным составом. Твой политрук уже вызван, проведете разъяснительную работу.

Журавлев пробежал сообщение раз-другой. Странным был текст, опубликованный в главной газете СССР за неделю до войны.

Советское правительство убеждало всех, что слухи, распространяемые иностранной, особенно английской, печатью, о приближающейся войне между СССР и Германией не имеют никаких оснований. Советский Союз, так же как и Германия, строго соблюдает условия договора о ненападении.

Более того, наше правительство, по существу, расписывалось за Германию, заявляя, что слухи о готовящемся нападении на Советский Союз также не соответствуют действительности.

– Теперь понял? Понял? – переспрашивал Журавлева комиссар отряда.

– Что я понял? – оторвался от газеты Журавлев. – Немцы сосредоточили уйму войск на том берегу, а выходит, мне только кажется.

– Перекрестись, если кажется. Хороший ты командир, Иван Макарович, но политического чутья еще не нажил.

– Значит, войны не будет? – Журавлев посмотрел на комиссара в упор.

– Тебе уже ответили.

Продолжать разговор не имело смысла. Подполковник Платонов молчал, никак не реагируя на непонятное заявление ТАСС. Недовольно сопел, слушая Журавлева, который передал ему просьбу пехотного комбата. Черкнул несколько строк в перекидном календаре.

– Вообще-то, у них свое начальство. Не любят, когда мы вмешиваемся. Попробую звякну.

Журавлев ждал, что подполковник скажет свое мнение насчет заявления ТАСС, но не дождался. Осторожно напомнил:

– К нам дня четыре назад проверяющий из штаба приезжал. Он пограничную книгу просматривал. Не докладывал вам?

– Докладывал, ну и что?

– Я записи о состоянии оперативной обстановки каждый день заношу. Не слишком обстановка радует. В хуторах разговоры всякие идут, а германцы, уже не стесняясь, войска, как по шахматной доске, двигают. Вчера лично танки и грузовики километрах в трех от границы видел.

– Танки у нас тоже имеются. Целая дивизия неподалеку сосредоточена.

– Где эта дивизия – непонятно. А немецкие танки под носом.

– Ладно, Иван Макарович, езжай к себе. Занимайся своими обязанностями, – коротко приказал Платонов, прекращая разговор.

И Журавлев поехал.

За тринадцать лет службы он не достиг высоких званий и должностей. Был всего лишь начальником небольшой заставы в капитанском звании. Так сложилось.

Начинал, как и старшина Будько, в Средней Азии. Там прошел такую школу, которую не пройдешь ни в одной академии. Необъявленная война длилась до тридцать первого года.

В Туркестане не принимали Советскую власть и упорно дрались, отстаивая свою прежнюю жизнь. Даже полунищие крестьяне смотрели с нескрываемой враждебностью. За это время понял, что такое настоящий враг и как умело он умеет наносить удары. Получил ранение, гепатит, именные часы за храбрость и был переведен на Дальний Восток. Там было немногим слаще.

Среди сопок на границе с Маньчжурией пролетели еще несколько лет. Там другой, более опасный враг – Япония. В глухомани среди сопок шла необъявленная война, которая вылилась в бои у озера Хасан в августе тридцать восьмого года.

События на Халхин-Голе происходили, когда Журавлева перевели на другую окраину страны, в Западную Украину. Без малого два года уже пролетело. Судя по всему, не миновать столкновения с Германией. Надо бы отправить подальше жену. Хорошо, хоть сына и дочь забрали на лето родители. Поразмыслив, понял, что не разрешат отправить жену. Скажут, что подает дурной пример, паникует. От невеселых мыслей его оторвал голос ездового:

– Товарищ капитан, что в «Правде» пишут? Говорят, войны не будет.

– Говорят… замполит вам все растолкует.

Ездовой хотел что-то спросить еще, но, видя, что начальник заставы не склонен к разговорам, замолчал. Замполит, конечно, растолкует. Он для того и поставлен. Только не легче от этого. Попахивает, как перед грозой.

* * *

Следующая неделя пролетела незаметно. Служебные дела не давали слишком задумываться. Жена Журавлева, Вера, к мужу с вопросами не лезла. Хотя, бывая в райцентре, наслышалась разного.

Уехал хозяин лавки Натан, продав ее за половину цены. Очень спешил, но все же выкроил время, попрощался с начальником заставы.

– Спасибо за все, Иван Макарович. До свидания.

– И тебе спасибо. Хорошего помощника теряю.

– Я тебе уже не нужен. И так все ясно.

Уточнять сказанное он не стал.

Увольнения запретили, и Бася сама дважды приходила к Николаю. Глянув на вырытые окопы и укрепления, вздохнула.

– Опять воевать будете?

– Если немцы полезут. Вон их сколько скопилось на том берегу.

– Конечно, полезут, – проговорила девушка и смахнула слезу. – Пропадешь ты, Коля. Бежать отсюда надо. Что вы против германцев с их танками-самолетами сделаете?

– У нас армия посильнее. А насчет бежать, больше такие разговоры не заводи.

– Ну, конечно, ты же храбрый солдат. Одного мужика в тридцать девятом потеряла, тоже воевать рвался. Теперь ты…

Проводил до окраины леса. Постояли, повздыхали.

– Может, в воскресенье, двадцать второго, придешь? Мать обед приготовит, на озеро сходим.

– Конечно, сходим.

В его готовности прийти Бася уловила фальшивые нотки. Поняла, что вряд ли отпустят с заставы. Поцеловались на прощанье, и каждый пошел в свою сторону. Тягостно тянулись эти июньские дни.

Комбату Зимину наконец выделили батарею легких трехдюймовых «полковушек». Об этом он сразу известил Журавлева:

– С меня магарыч. Спасибо за содействие.

– Брось, мелочи все это. Соседи не подошли?

– Пока нет. Командир полка наведывался, обещал подтянуть дополнительные силы.

– Долго он собирается.

Зимин промолчал. Командир полка, из штабных выдвиженцев, по мнению комбата действовал слишком вяло. Все ждал приказов и разъяснений. К Зимину относился неплохо, даже похвалил за добросовестно подготовленную оборону. Лучше бы обругал! Неужели не видит, что один батальон без поддержки соседей, без долговременных огневых точек, сметут первым же ударом.

Для борьбы с бронетехникой подвезли новые противотанковые гранаты РПГ-40. Весили они кило двести граммов и сразу получили у бойцов прозвище «ворошиловские килограммы». Командир полка гранаты хвалил:

– Любой фашистский танк возьмут!

Зимин относился к этим штуковинам скептически. Капризные в обращении, тяжелые. Дальше чем на пятнадцать шагов не бросишь, а главное, пользоваться ими никто не умеет. По плакатам изучали.

– Тренировку бы надо провести, – предложил комбат. – Ящик потратим, зато будем знать, как и что.

– Брось, Григорий Пантелеевич, – воспринял это как шутку комполка. – И так все ясно в инструкции указано. Ни к чему лишний грохот поднимать, да и, не дай бог, ЧП случится.

Командир полка отбыл, а Зимин приказал отрыть для новых гранат отдельную щель. Рванут ненароком десять ящиков, траншеи обвалят.

В воскресенье, 22 июня, должны были состояться спортивные соревнования. Комиссар хотел было вызвать лучших спортсменов пограничных застав на трехдневные сборы, но его осадил начальник отряда Платонов:

– Какие, к черту, сборы! Пусть службу несут. Неспокойно на границе.

– Не накручивай, Алексей Викторович. Может, и соревнования прикажешь отменить?

– Может быть. Сейчас караулы усиленные нужны, а не соревноваться друг с другом, кто быстрее пробежит.

– Ну уж нет, – вскинулся комиссар. – И так разговоры всякие идут. А соревнования и другие мероприятия должны подтвердить стабильность обстановки.

В субботу, как обычно, на заставах устраивали банно-прачечный день. Звонил Артем Ясковец, начальник пятой заставы. Сообщил, что задержали перебежчика, польского солдата. Передавать по телефону все детали разговора с перебежчиком старший лейтенант не рискнул.

– Приезжай на часок в воскресенье, – пригласил он Журавлева. Не удержавшись добавил: – Плохие новости.

– Я хороших и не жду, – отозвался капитан. – Подъеду, встретимся.

Жена Вера запланировала кое-какие покупки в райцентре.

– Ты со мной не поедешь?

– Нет. Но ребята на соревнования собираются, тебя проводят.

– Когда это будет? Мне бы с утра пораньше надо на базар успеть.

Командир саперного взвода Кондратьев тоже решал свои проблемы. Его подразделение оставалось, по существу, безоружным. На тридцать бойцов насчитывалось всего четыре винтовки, которые выдавали караульным. В ответ на просьбы вооружить саперов Кондратьева осаживали:

– Вы что, воевать там собрались? Работы полно, а тебе винтовки понадобились.

– А если провокация со стороны немцев?

– Ты не о провокациях думай, а как лучше укрепления построить.

– Строим, но без оружия нельзя. Мы все же воинское подразделение.

В пятницу настрой начальства изменился. Кондратьеву позвонили и приказали получить оружие. Журавлев выделил ему повозку, и в субботу лейтенант привез винтовки и патроны. Планировал раздать их в воскресенье.

Много чего планировали люди на воскресенье, двадцать второго июня сорок первого года.