Глава 2
Что будет завтра?

Об этом старались не думать. Вторую неделю застава рыла полевые укрепления. Не просто окопы, а траншеи с отсечными ходами, щели для укрытия. Оборудовали пулеметные гнезда, на правом фланге саперы сооружали дзот с двумя амбразурами, перекрытый шпалами и сосновыми бревнами.

В помощь пограничникам, которые кроме строительных работ несли усиленные наряды, прислали саперный взвод под командой лейтенанта Кондратьева. Прораб Федор Кондратьев был призван из запаса в тридцать семь лет, прошел краткие курсы саперов и получил «лейтенанта».

Отделение Мальцева, работавшее с шести утра, устало. Хоть и привычные к труду, ребята набили мозоли от кирок и ломов. Кроме рытья земли, приходилось выворачивать тяжелые камни, порой в половину человеческого роста.

– Перекур, – объявил сержант.

Пошел к недостроенному дзоту, где сидели Михаил Колчин и снайпер Василь Грицевич. Белорус из-под Ковеля пришел в прошлом году, закончив школу Ворошиловских стрелков, что-то вроде краткосрочных снайперских курсов.

С возвышения, где располагалась застава, хорошо просматривалась граница, река, польский (а точнее, немецкий) берег. После ночного дождя воздух был прозрачен и чист. Виднелась небольшая деревенька верстах в четырех, по дороге пылили военные грузовики.

Сюда же поднялся командир саперов, лейтенант Кондратьев. «Кубари» на петлицах лейтенанта гляделись странно. Да и сам он, в мятой гимнастерке и облепленных землей сапогах, мало напоминал строевого командира. Хотя добросовестно носил на широком ремне кирзовую кобуру с наганом.

– Через денек – другой дзот закончим, – сказал Кондратьев, усаживаясь рядом. – Замаскируем как следует, и будет хорошая огневая точка.

– Покурите, Федор Прокофьевич, – отозвался Колчин. – Ребята за полдня выдохлись, да еще земля размокла.

Лейтенант вытянул ноги, зажмурился, подставляя лицо солнечным лучам. Василь Грицевич попросил у него бинокль и долго всматривался вдаль.

– Глянь, немец на нас вылупился, – толкнул он локтем Мальцева. – Тоже с биноклем.

Не отрывая окуляры от глаз, Василь помахал рукой крохотной фигуре на другом берегу реки Сан. Немец тоже поднял руку в знак приветствия.

– О, бля, союзник, – сплюнул Грицевич. – В Бресте маршировали вместе, парад непонятно в какую честь. А что завтра будет, никто не знает.

Лейтенанта Кондратьева занесло сюда аж из-под Вологды. Сначала обещали, что командировка продлится три месяца. В конце июня заканчивался срок. Но Федор Кондратьев уже видел, что обстановка такая, что дай бог, если к осени домой отправят.

Он скучал по детям. Старшая дочь внезапно объявила матери, что собирается замуж. Уже приходили родители жениха. Жена ничего определенного им не обещала, дочери только семнадцать исполнилось. Просила подождать до возвращения отца, но дочь психанула и пригрозила уйти из дома.

Сын, кое-как заканчивая семилетку, настроился работать, хотя Федор хотел, чтобы он продолжил учебу в строительном техникуме. Уже договорился со старыми приятелями, что они помогут.

Но решать семейные дела его никто не отпустит. Политруку заставы не разрешили отлучиться даже на три дня, чтобы отвезти беременную жену. Кондратьев много чего повидал за свои годы, хватил краем войну с басмачами в Средней Азии и сейчас старался не задумываться о будущем. От него ничего не зависит. Что будет, то будет.

Немного поговорили с ребятами о разных мелочах. Лейтенант еще раз осмотрел выдолбленные бойцами окопы для станковых пулеметов. Посоветовал:

– Углубите гнезда, а сверху плахи – пятидесяти в два слоя настелем. Добрые укрытия и для расчетов и для «максимов» получатся. Особенно от мин. У «максимов» водяные кожухи очень уязвимы. Один-другой осколок кожух пробьет, и все. Отстрелялись. А у немцев в каждой роте минометы имеются.

– Слыхали, видели на плакатах, – сказал Колчин, – а с чем их едят, пока не знаем.

– Нам на учебе в Ярославле специальный курс читали. По возведению укреплений для защиты от навесного огня. Мины под углом девяносто градусов падают. Опасная штука.

– Ну, не опасней, чем артиллерия, – спорил Колчин. – Нас тут пушками не очень-то достанешь. Ближе, чем на семьсот метров, мы никого не подпустим, а с такого расстояния прицельного огня у них не получится.

– Минометам большой прицельности не требуется. Они количеством берут. Трубы и мины к ним дешевые. Вложат сотню штук за десяток минут, тяжко придется. Не первая, так двадцатая в цель попадет.

– А что же тогда делать? – спросил Николай Мальцев.

– Узкие щели неплохо защищают, перекрытия кое-где поставим. Блиндажей у нас не предусмотрено, в бою действовать согласно обстановке и во время обстрела не высовываться.

Колчин возразил, что немецким минометам разгуляться не дадут. Танки и авиация у нас сильная, сметут все живое, если полезут.

– Разве не так, товарищ лейтенант?

– Так, конечно…

Кондратьев, кряхтя, поднялся и направился к своему взводу. За ним последовал Николай. Самоуверенность товарища выглядела несерьезно. Да и вообще многое, по мнению Мальцева, не учитывалось. А сержант Колчин говорил Грицевичу:

– Все же тонковата кишка у этих землекопов. Всего опасаются, роют щели да ямы. Я больше на пулеметы надеюсь. Если правильно огонь вести, все подходы под обстрелом держать будем.

Белорус ничего не ответил, подхватил кирку и пошел к месту, которое готовил для снайперской точки.

* * *

Разговоры о возможности нападения Германии не приветствовались. Думать человеку не запретишь, но распускать язык не по делу командиры, а особенно политработники, не позволяли.

Политрук Зелинский, узнав о разговоре, вызвал к себе Кондратьева и довольно резко отчитал его. Напомнил, что саперный взвод временно прикомандирован к шестой заставе и его задача проведение фортификационных работ. Любая застава в любое время должна быть укреплена, и такие работы еще не повод вести пустые разговоры о вражеском нападении, минометном обстреле.

– Вы хоть понимаете, товарищ лейтенант, что мы относимся к ведомству НКВД? Что это такое, объяснять не надо. К чему эти ненужные разговоры о летящих сверху минах? Вам что, война снится?

Кондратьев сидел молча. Что такое НКВД, он хорошо знал. Но никогда не думал, что политрук прицепится к его чисто рабочим советам по оборудованию позиций.

– Ладно, учту, – выдавил взводный. – Возможно, я действительно обронил что-то лишнее. Разрешите идти?

Но безропотность лейтенанта, который был на десяток лет старше политрука, еще сильнее распалила Илью Борисовича. Зелинского задевало, что с ним, выпускником высшего погранично-политического училища в Петергофе, не слишком считается начальник заставы Журавлев, снисходительно посматривает старшина Будько.

– Вы знаете, что я обязан постоянно докладывать в политотдел отряда о моральном состоянии личного состава? Так вот, ваши неграмотные рассуждения в кругу пограничников попахивают паникерством и безответственностью. И своими «ладно» вы так просто не отделаетесь.

В какой-то момент, не заметив этого, Зелинский переступил черту служебной беседы. От слов о паникерстве Кондратьева передернуло. Он поднял морщинистое, усталое лицо и тихо спросил:

– Вы только службу начинаете, а уже нахватались выражений. Как по-газетному чешете. Докладывайте куда хотите, раз приспичило. Другого занятия у вас, кажется, нет.

Илья Борисович сделал еще одну глупость. Подражая кому-то из своих начальников в политотделе, стукнул кулаком по столу.

– Как вы со мной разговариваете! Или забыли, какую должность я занимаю?

– В батальоне у меня есть свой комиссар, я ему доложу. Пусть он с вами общается, а мне некогда.

Кондратьев встал, надел фуражку.

– Сидеть! Я вас никуда не отпускал.

Обычно сдержанный политрук уже не владел собой. Неизвестно, чем бы закончился разговор, но в кабинет вошел Журавлев и, оглядев обоих, коротко объявил:

– Илья Борисович, обстрелян наряд в Лисьем овраге. Собирайтесь, поедем туда.

– Есть жертвы?

– На месте разберемся, – и, не удержавшись, добавил: – В бою имеются не жертвы, а потери личного состава.

Запоздало поздоровался с Кондратьевым:

– Ну вот, даже времени пообщаться нет. Заходи вечерком, Федор Прокофьевич, обсудим дела, по рюмке пропустим.

– Я уже с твоим комиссаром наобщался. Досыта!

– Ладно, не горячись. После разберемся, что и как.

* * *

Через Лисий овраг, а точнее, лесистую лощину, шла дорога в райцентр от пятой и шестой заставы. Пограничники это мрачное место не любили. Именно здесь чаще всего обрывали провода и нарушали связь.

С одной стороны лощину подпирала высокая гора, поросшая лесом. У дороги местные жители долгое время вырубали деревья. Там все заполонил густой кустарник. С другой стороны дороги расстилалась узкая кочковатая полоса, словно кем-то изрытая.

Здесь после ливней скапливались лужи, кое-где превратившиеся в болотца. Дорога превращалась в ловушку, с которой никуда не свернешь. И снова шел кустарник до горной безымянной речки. Удобное место для засады. Хоть на дороге, хоть возле бревенчатого узкого мостика, где две телеги не разъедутся.

С утра прервалась связь с соседней заставой и отрядом. Журавлев вызвал Андрея Щербакова и связиста Юрия Пащенко.

– Возьмите лошадь, повозку и устраните повреждение.

Если Щербаков коротко ответил «есть», то Юрий Пащенко мялся, переспрашивал. Он служил на границе более трех лет, подлежал демобилизации еще прошлой осенью, но из-за сложной обстановки был оставлен, как нужный специалист. Пащенко с нетерпением ждал замены, считал дни. А еще было заметно, что обычно исполнительный связист в то утро нервничал. Наверное, у людей все же есть предчувствие нехорошего.

– Вдвоем поедем? – спросил Пащенко.

Журавлев внимательно посмотрел на него и, не задавая вопросов, коротко ответил:

– Возьми с собой помощника, пусть привыкает. И будьте внимательны, особенно в Лисьем овраге.

Едва миновали мост, все трое увидели срезанные провода. Кто-то постарался на совесть. Телефонную линию оборвали в пяти-шести местах, часть проводов исчезла. Пащенко выругался, рассматривая обрезанные ножом концы, затем нарастил провод и с помощью металлических «кошек» быстро взобрался на столб.

Его помощник, Геннадий Белых, стоял с катушкой внизу, а Щербаков, держа наготове новый, недавно полученный ППШ, настороженно оглядывался по сторонам. Выстрел хлопнул непонятно откуда, эхо отдалось над ручьем, вернулось к лесу и снова растворилось в тишине.

Юрий Пащенко вцепился в перекладину, обхватив ее руками. Помощник торопливо снимал из-за спины винтовку.

– Юра, слезай вниз! – крикнул Андрей.

В тот же момент ударили два выстрела подряд. Одна пуля ударила в связиста, вторая прошла рядом с сержантом. Андрей дал в ответ автоматную очередь. Юрий Пащенко выпустил перекладину, тело, выгнувшись, ударилось о столб и повисло на «кошках», прицепленных к сапогам.

Когда Щербаков подбежал к столбу, одна «кошка» отцепилась, а вторая, бороздя шпорами древесину, поползла вниз. Они едва успели подхватить раненого товарища и опустили его на траву. Связист получил две пули: в спину и правую руку.

По существу, это было первое нападение на пограничников шестой заставы. Случалось, стреляли издалека и тут же исчезали. Здесь, в глухом углу, тяжело ранили связиста и убегать не спешили. Пока перевязывали раненого, из зарослей на склоне горы хлопнули еще два винтовочных выстрела, уже ближе к дороге.

Пуля ударила в повозку, расщепила доску. Лошадь невольно дернулась, но не побежала, осталась на месте. Погрузили на повозку раненого, который то терял сознание, то снова приходил в себя и пытался приподняться.

– Неужели умру… я чувствовал.

Связист хрипло кашлял, изо рта летели мелкие брызги крови. Андрей на секунду перехватил тоскливый, полный безнадежности взгляд товарища.

– Юрок, все хорошо будет, поверь, – успокаивал Андрей связиста. – А ты, Гена, увози повозку побыстрее вдоль кустов. На дорогу не влезай.

Сам Андрей отступал следом. Человек выскочил на дорогу и дал трескучую очередь из незнакомого Щербакову автомата. Это был немецкий МП-38, хороший в ближнем бою, но сыпавший пули на более далеком расстоянии. Сержант тоже ответил очередью, целясь в ноги.

Попал или нет – непонятно, но человек отпрыгнул в кусты, откуда выпустил еще одну очередь. Хлопнули подряд несколько винтовочных выстрелов – значит, нападавших как минимум трое. Они упрямо преследовали пограничников, выпуская пулю за пулей. Знали, что в этом месте стрельбу на заставе не услышат.

Возле ручья Андрей отвел лошадь в ложбину. Понял, что мост, выложенный из поперечных сосновых плашек, им с ходу не преодолеть. Все трое пограничников и лошадь превратятся в мишень.

Повязка на груди пропиталась кровью. Связист Юра Пащенко уже не приходил в себя. На губах вскипали розовые пузырьки, конвульсивно дергались кончики пальцев. Его помощник со страхом смотрел на умирающего товарища.

– Легкое пробито, – сказал Щербаков. – Геннадий, дуй быстрее на заставу за помощью, помрет человек.

– Он, кажется, уже помирает.

– Бегом, Гена, не рассуждай.

– А вы один останетесь, товарищ сержант?

– Отобьюсь как-нибудь. Автомат, винтовка в запасе. Не рискнут они слишком наседать. Может, на заставе выстрелы услышали.

– Вряд ли. Место глухое, горы любой звук гасят.

– Ладно, иди.

Геннадий Белых, молодой пограничник, прибывший из учебки три месяца назад, перебрался по камням на другую сторону ручья. Побежал, торопясь пересечь открытый участок. По нему выпустили несколько пуль. Одна ударила у самых ног, разбросав каменное крошево.

Парень убегал пригнувшись, держа винтовку наперевес, прыжками уходя от пуль. Андрей поймал в прицел высунувшегося между кустов человека в польской армейской куртке. Такие куртки носили многие местные жители.

Очередь срезала верхушки кустов, нападавший мгновенно исчез, а из молодого сосняка снова отстучал МП-38, рассыпав пули по щебню дороги и подняв песчаные фонтанчики на кромке берега.

– Эй, прикордонник, бросай автомат. Прибьем! Ты один остался.

Андрей не понимал смысла такого упорного и агрессивного нападения. С месяц назад случилось нападение на местных милиционеров. Их подкараулили на дороге, обстреляли, бросили гранату. Выпустив полсотни пуль, нападавшие мгновенно исчезли.

Объяснение могло быть только одно. Бандеровцы, боевики (называй как хочешь) почувствовали уверенность, возможно, в ожидании каких-то событий. А каких? Слово «война» в который раз невольно приходило в голову.

Сержант глянул на повозку. Тело связиста расслабилось, приоткрылся рот. Кажется, умер, не дождался помощи. Щербаков отложил автомат, в котором оставалось меньше половины диска, и загнал патрон в ствол винтовки.

Как бы то ни было, а нападавшие не рисковали приближаться, готовые исчезнуть, если к окруженному сержанту подоспеет помощь. Что им надо? Его оружие, лошадь или он сам как источник информации? В любом случае, ноги у этого нападения растут из польской территории, оккупированной немцами.

Надо хорошо подковать хоть одного из чужаков, тогда остальные наверняка уберутся. Андрей поставил планку прицела на расстояние сто пятьдесят метров. Выстрелил, когда человек перебегал от одного куста к другому.

Снова не понял, попал или нет. Быстрые автоматные очереди прижали его к краю речного откоса. Еще один чужак стрелял из винтовки. Но, судя по суете, сержант в цель попал.

На пустынной дороге показалась крестьянская телега. Ее перехватили и затащили в кусты. А спустя несколько минут выскочил мужик лет пятидесяти и, оглядываясь назад, побежал к мосту. Андрей вел его на мушке, но быстро понял, что это обычный крестьянин. Когда тот приблизился шагов на пятьдесят, сержант крикнул:

– Стоять на месте!

Но крестьянин продолжил бег, только вытянул вперед руки, показывая, что у него нет оружия.

– Вам велели передать, пан прикордонник, скоро конец червонной власти. Приказали сложить оружие, иначе вон на том столбе повесят. Их трое, а вы один.

Мужчина в серой рубашке и поддевке, тяжело дыша, снял картуз и вытер пот с багрового от напряжения лица. Он смотрел на сержанта с ненавистью, с трудом произнося слова:

– Отобрали коня, повозку… там покупки, новые сапоги. Из-за вас все. Вы их товарища сильно поранили. Они вас повесить обещали… на столбе вниз головой. И повесят!

– Сядь здесь и не шевелись, – приказал Андрей.

– Воды бы мне.

– Потерпишь.

А спустя полчаса появилась подмога. Приехали Журавлев и человек шесть пограничников с ручным пулеметом. Санитар Данила Фомиченко осмотрел тело связиста и коротко произнес:

– Умер. Легкое просадило, кровью захлебнулся.

Прочесали кусты и деревья возле дороги. Нападавшие исчезли. Нашли гильзы от винтовки «маузер» и автомата калибра 9 миллиметров.

– Оружие немецкое, – заметил кто-то из пограничников.

– Винтовка могла быть польской, – Журавлев повертел в пальцах блестящую, пахнувшую порохом гильзу. – Поляки еще в двадцатых годах винтовки у Германии закупали.

…Черный день на заставе. Старшина распоряжался приготовлениями к похоронам. В это же время прибыл батальон войск НКВД, оперативники. И вместе с пограничниками двух ближайших застав сутки прочесывали местность.

Николай Мальцев вместе со своим отделением также участвовал в операции. Гора, густо поросшая лесом, была окружена со всех сторон. Цепь бойцов густой гребенкой охватывала склоны, взбираясь на вершину. И хотя люди шли на расстоянии пятнадцати шагов друг от друга, зачастую теряли из виду соседей.

Более-менее проходимые участки соснового леса сменялись зарослями вязов, орешника, колючего кустарника. Склоны в разных местах пересекали промоины и овраги. Спустившись в один из таких оврагов, где даже в солнечный полдень стоял полумрак, Николай с трудом продирался сквозь густую, цепляющуюся за сапоги траву.

Склоны были покрыты мхом, а по дну оврага струился ручей. Сваленная береза, через которую пытался перелезть Петро Чернышов, рассыпалась в труху, а сам он скатился к ручью.

– Николай, – негромко позвал он. – Глянь, что это такое?

Они вышли к истоку ручья, где пробивался из-под земли ключ. Замшелая колода была наполнена темной водой, неподалеку вкопан деревянный крест. С трудом разобрали несколько букв на русском языке.

– Откуда он здесь взялся?

– Еще с той войны, – ответил Николай. – Здесь в Первую мировую бои сильные шли. Ладно, карабкаемся наверх, а то от своих отстанем.

– Тоска в таких местах воевать, – с трудом карабкаясь наверх, пыхтел Чернышов. – Даже неба не видно.

– Оно нигде воевать не сладко.

Ближе к вершине собаки обнаружили схрон. Без овчарок прошли бы мимо и ничего не заметили. Но собака принялась облаивать неприметный бугорок. Его окружили, а один из оперативников нашарил деревянную крышку и с трудом поднял ее.

Из темного отверстия пахнуло сыростью и кислым духом прелой древесины. Николай спрыгнул вниз. Несомненно, здесь жили люди. Нары были покрыты кусками овчины, старыми польскими шинелями. На грубо сколоченном столе стоял закопченный чайник, оловянные кружки.

Под потолком висела керосиновая лампа, нашли также бидон с керосином, кое-какой инструмент, соль, муку и пшенку в рогожных кулях. Лейтенант из особого отдела посветил фонарем в угол. В раскрытом мешке лежали пустые консервные банки, обертки от еды. Лейтенант поднял замасленную тряпку, понюхал ее.