Цитаты из книги «Стихи»

Бабочка (Vanessa antiopa)   Бархатно-черная, с теплым отливом сливы                                                         созревшей, вот распахнулась она; сквозь этот бархат живой сладостно светится ряд васильково-лазоревых                                                                 зерен вдоль круговой бахромы, желтой, как зыбкая рожь. Села на ствол, и дышат зубчатые нежные крылья, то припадая к коре, то обращаясь к лучам… О, как ликуют они, как мерцают божественно!                                                             Скажешь: голубоокая ночь в раме двух палевых зорь. Здравствуй, о, здравствуй, греза березовой                                                    северной рощи! Трепет, и смех, и любовь юности вечной моей. Да, я узнаю тебя в Серафиме при дивном свиданье, крылья узнаю твои, этот священный узор.

Осенние листья   Стою я на крыльце. Напротив обитает ценитель древностей; в окошке пастушок точеный выставлен. В лазури тучка тает,    как розовый пушок.     Гляди, фарфоровый блестящий человечек: чернеют близ меня два голых деревца, и сколько золотых рассыпанных сердечек    на ступенях крыльца.

«Мерцательные тикают пружинки…»   Мерцательные тикают пружинки, и осыпаются календари. Кружатся то стрекозы, то снежинки, и от зари недолго до зари.     Но в темном переулке жизни милой, как в городке на берегу морском, есть некий гул; он дышит смутной силой, он ширится; он с детства мне знаком.     И ночью перезвоном волн да кликом струн, дальних струн, неисчислимых струн, взволнован мрак, и в трепете великом встаю на зов, доверчив, светел, юн…     Как чувствуешь чужой души участье, я чувствую, что ночи звезд полны; а жизнь летит, горит и гаснет счастье, и от весны недолго до весны.

«Позволь мечтать… Ты первое страданье…»   Позволь мечтать… Ты первое страданье и счастие последнее мое. Я чувствую движенье и дыханье твоей души… Я чувствую ее, как дальнее и трепетное пенье… Позволь мечтать, о, чистая струна! Позволь рыдать и верить в упоенье, что жизнь, как ты, лишь музыки полна.

«От взгляда, лепета, улыбки…»   От взгляда, лепета, улыбки в душе глубокой иногда свет загорается незыбкий, восходит крупная звезда.     И жить не стыдно и не больно; мгновенье учишься ценить, и слова одного довольно, чтоб все земное объяснить.

«Как было бы легко, как песенно, как дружно…»   Как было бы легко, как песенно, как дружно    мои моленья бы неслись, когда бы мы в саду, во храме ночи южной    с тобой нечаянно сошлись.     Свет лунный по кустам, как лоск на мокрых сливах,    там серебрится средь полян. Бестрепетны цветы. В аллеях молчаливых    медвяный, бархатный туман.     И ветерок вдали рождается, и вскоре    вздыхает жимолость во сне. За кипарисами угадываешь море.    Чу! Море молится луне.     Скользит оно, скользит, сокрытой страстью вея,    и слышишь и не слышишь ты, и смутный мотылек, жужжа и розовея,    считает смутные цветы.

«Мечтал я о тебе так часто, так давно…»   Мечтал я о тебе так часто, так давно,    за много лет до нашей встречи, когда сидел один, и кралась ночь в окно,    и перемигивались свечи.     И книгу о любви, о дымке над Невой,    о неге роз и море мглистом я перелистывал и чуял образ твой    в стихе восторженном и чистом.     Дни юности моей, хмельные сны земли,    мне в этот миг волшебно-звонкий казались жалкими, как мошки, что ползли    в янтарном блеске по клеенке.     Я звал тебя, я ждал. Шли годы. Я бродил    по склонам жизни каменистым и в горькие часы твой образ находил    в стихе восторженном и чистом.     И ныне, наяву, ты, легкая, пришла,    и вспоминаю суеверно, как те глубокие созвучья-зеркала    тебя предсказывали верно.

Облака 1   На солнце зо́лотом сверкает дождь летучий, озера в небесах синеют горячо, и туча белая из-за лиловой тучи    встает, как голое плечо.     Молчи, остановись… Роняют слезы рая соцветья вешние, склонясь через плетень, и на твоем лице играет их сырая,    благоухающая тень.     Не двигайся, молчи. Тень эту голубую я поцелуями любовно обогну. Цветы колышутся… я счастлив. Я целую    запечатленную весну.   2   Закатные люблю я облака: над ровными, далекими лугами они висят гроздистыми венками, и даль горит, и молятся луга.     Я внемлю им. Душа моя строга, овеяна безвестными веками: с кудрявыми багряными богами я рядом плыл в те вольные века.     Я облаком в вечерний чистый час вставал, пылал, туманился и гас, чтоб вспыхнуть вновь с зарею неминучей. Я облетал все зримое кругом, блаженствовал и, помню, был влеком жемчужной тенью, женственною тучей.

Романс   И на берег весенний пришли мы назад сквозь туман исступленных растений. По сырому песку перед нами скользят наши узкие черные тени.     Ты о прошлом твердишь, о разбитой волне, а над морем, над золотоглазым, кипарисы на склонах струятся к луне, и внимаю я райским рассказам.     Отражаясь в воде, колокольчики звезд непонятно звенят, а над морем повисает горящий, змеящийся мост, и как дети о прошлом мы спорим.     Вспоминаем порывы разбрызганных дней. Это больно, и это не нужно… Мы идем, и следы наших голых ступней наполняются влагой жемчужной.

«Когда, мечтательно склонившись у дверей…»   Когда, мечтательно склонившись у дверей, ночь придает очарованье печалям жизненным, я чувствую острей свое ненужное призванье.     Ненужное тебе, рабыня губ моих, и от тебя его я скрою, и скрою от друзей, нечистых и пустых, полузавистливых порою.     Деревья вешние в мерцающих венцах, улыбка нищего, тень дыма, тень думы – вижу все; в природе и в сердцах мне ясно то, что вам незримо.     От счастья плачет ночь, и вся земля в цвету… Благоговею, вспоминаю, творю – и этот свет на вашу слепоту я никогда не променяю!