Я довольно долго выискивал возможности проверки моих начальнических возможностей в качестве теневого шефа «Серториуса». Случай представился, хотя я не был уверен, что такой вариант может сработать. В большом гастрономе на Куйбышевской не завезли сливочного масла, как я выяснил не было его и в других центральных магазинах и кое – кто уже стал поговаривать, что похоже возвращаются советские времена. Мне было мало что известно о советских временах, интересно другое. Я многократно просматривал информационные сайты «Серториуса», хорошо запомнил десятки профильных компаний конгломерата, имелись среди них и большие продовольственные объединения. Мой взгляд прочно зафиксировался на солидном мясо – молочном холдинге под выразительным названием «Гаргантюа». На рекламном щите этого объединения были изображены аппетитные круги ноздреватого сыра, разноформатные бутылочки с молоком, сливками и желтоватые ломти сливочного масла, вызывающе и маняще выглядывающие из симпатичных деревянных бочоночков. Все реквизиты «Гаргантюа» были четко проставлены на рекламных щитах. Не мудрствуя лукаво, не желая связываться с электронной почтой, в которой я не чувствовал себя уверенно, я набрал номер главного управления объединения.

Ответил женский голос. Я довольно требовательно произнес:

– Здесь Хромой. Немедленно соедините меня с вашим шефом.

В трубке наступила тишина. В голове пронеслось: последует ли сейчас какой-то вопрос. Подумал также и о том, на каком языке будут со мной говорить, если вообще будут – ведь название холдинга явно нерусское. Может во мне зародилась бы ещё какая-нибудь тревожная мыслишка, как я внезапно услышал:

– Я вас внимательно слушаю.

Приятный баритон, вроде, судя по слову «внимательно», осознаёт, с кем говорит.

– В ряде самарских продовольственных магазинов в центре города образовались сбои в поставках сливочного масла. Выясните, какое количество масла требуется, пришлите своих людей в гастрономы на Куйбышевской улице, предложите наиболее выгодные условия поставки. Все должно быть сделано в два дня, на третий день утром масло должно лежать на прилавках.

Ответ последовал не сразу и довольно неуверенный:

– Но, простите, поставки нашим объединением осуществляются по заранее составленным контрактам и занимают, как правило, более продолжительное время.

– Понимаю, – заявил я внушительно и с несвойственной мне холодностью, – но на этот раз вы сделаете так, как вам указано. В противном случае вы все слетите, как птички с проводов.

Почему как птички с проводов этого я и сам не знал, так как никогда не видел, как они слетают с проводов. Через секунд десять мой собеседник ответил:

– Хорошо. Все будет сделано и точно в срок. В самарские магазины завезут нормандское масло в нужном количестве.

Несмотря на некоторое возбуждение от состоявшегося общения с крупным фирмачом, я все-таки не поленился и залез в википедию, чтобы выяснить смысл слова гаргантюа. Оказалось, что это имя французского средневекового обжоры, придуманного писателем Франсуа Рабле. Я решил взять в библиотеке эту книгу.

Мало веря в свои лихие начинания теневого босса, я тем не менее на этот самый третий день отпросился с работы и поехал в гастроном на Куйбышевской. В магазине творилась неслыханная толчея. Я поинтересовался у какой-то женщины в длиннющей очереди, зачем это люди стоят. Масло завезли, наконец, неохотно проговорила та. Ничего себе, думаю. Рванул в гастроном неподалеку от пересечения с Некрасовской – такая же картинка. Там уже кое-кто скандалил с теми, которые норовили проскользнуть вне очереди.

Вот это было уже серьезно. Интересно то, что меня не столь поразили запредельные суммы, которые лежали на счетах Леонтия Шебеко черте где и я, как недавно убедился, мог без проблемно ими пользоваться. Меня основательно завела возможность отдавать распоряжения, которые сразу выполнялись и выполнялись точно в указанный срок. Про себя я подумал, что имея такую власть, можно сотворить массу интересных дел, в том числе и с теми, которые повсеместно гадили и чувствовали себя в полнейшей безнаказанности. Лично у меня никаких врагов не было, но было другое: по всей нашей здоровенной империи творился вонючий беспредел и кое – кому срезать серпом по яйцам ощутимо подмывало.

Я продолжал работать в автомастерской, хотя сам не ведал, для чего я это делаю с такими деньжищами. С другой стороны: если я брошу работу, чем заниматься? Вроде бы все, как на ладони: приобрети солидную недвижимость, можно даже за границей, начни шататься по миру, обзаведись хорошенькой попутчицей, хотя бы той брюнеткой, которая сопровождала бойкую даму – кажется ту Ольгой зовут – в нашу мастерскую. Надо бы ещё раз съездить к центральному входу в пироговскую больницу – может встречу я её.

Не откладывая в долгий ящик, я на следующее утро ровно к половине восьмого снова подъехал к «пироговке». Там уже припарковалось с десяток машин и я подумал, что надо было приехать чуть раньше. Эта Ольга сказала, что «её сопровождение» – это она с усмешечкой мои слова повторила – является на работу ровно к половине восьмого. Но она может прийти и позже. Я решил ждать и не спускать глаз с тех, кто входит в больницу. Ждать мне не пришлось. Едва я снял с плеча ремень безопасности, как буквально рядом услышал:

– Доброе утро! Давно ждете? Я её сопровождение.

Она! Откуда появилась? Неужели сама ждала?

Она была в белом врачебном халате, на плечи наброшена кожанка. Улыбалась – кареглазая, действительно с очень густыми ресницами, черные пряди спадали на лоб. Я никогда не был знаком с такими красивыми девочками. Она протянула мне руку и заговорила первая. Я в первые минуты как вылез из машины стоял несколько ошарашенный.

– Вы Леонтий, да? Можно просто Лёня? Я Люся, Люся Андреева. Работаю здесь старшей операционной сестрой. Ольга мне говорила, что вы непременно подъедете. Это может произойти в любой день. Я уже несколько раз выходила на этой неделе, но вас не было. Ну вот. Как поживаете?

Я выглядел в те минуты наверняка порядочным дебилом, а она так прекрасно улыбалась и так на меня смотрела, что я долго никак не мог обрести привычную форму для нормального общения. Люся взяла инициативу в свои руки.

– Лёня, послушайте. Я должна немедленно вернуться на свое рабочее место, сейчас начнется серьезная полостная операция. Если хотите, мы можем встретиться, послезавтра в семь часов вечера. Раньше нельзя, очень много работы.

Я поспешно кивнул.

– Тогда послезавтра здесь в семь вечера.

Галстук я не одел, но купил новую замшевую куртку, залез в вельветовые брюки, которые у меня пролежали без употребления никак не меньше двух месяцев. Люся ни на минуту не опоздала, что для меня явилось сюрпризом – обычно все девчонки, с которыми мне приходилось встречаться, никогда не являлись в точно назначенное время. Люся была такая же, как позавчера – улыбчивая, с теплым взглядом. Она сразу же заговорила о последних операциях, в которых ей пришлось участвовать в качестве операционной сестры. Она первая перешла на «ты»

– Лёня, ты даже представить себе не можешь, сколько ужасов приходится видеть в нашей хирургии. Мне двадцать четыре, а я уже столько насмотрелась страданий. До сих пор привыкнуть не могу, иногда снятся жуткие сны и я среди ночи просыпаюсь, валяюсь почти до утра с открытыми глазами. Ольга хирург, старше меня пятью годами, я ей завидую – у неё железные нервы.

Люся рассказывала мне о себе, о маме, которая живет в Оренбурге со своей сестрой.

– С отцом мама давно рассталась, он был ходок и любил выпить. Мама правильно сделала. А ты, Лёня?

Мне пришлось поведать о всех своих делах, об отчиме, о Любе, само собой я ни слова не сказал, что на меня обрушилось за последнее время. Люся кивала, вроде внимательно слушала, но мне показалось, что это ей не очень интересно, да мне это и самому было неинтересно. Я решил перевести наш разговор в более интеллигентное русло и предложил пойти в театр. Причем накануне я узнал, что в нашем оперном идет балет «Дон Кихот». Эту книгу я читал, не то, чтобы она мне понравилась, но я хорошо запомнил там предисловие и уяснил для себя, в чем смысл чудаковатых выходок этого рыцаря печального образа. К моему удивлению Люся согласилась, но тут же сказала:

– Давай, Лёня, съездим на рынок, я куплю кое-что, завезем к тебе – ты же говоришь, что живешь на Некрасовской, – а после спектакля я заберу свои продукты и ты подкинешь меня на проспект 9-го мая – я там живу.

Здорово ли мне Люся понравилась или я просто был в ударе, но как только мы заехали на рынок, отоварились там и по крупному – у Люси были две громадные сумки и она накупила килограмм пятнадцать картошки, мяса, овощей, фруктов, все это я внес в квартиру – мой язык вещал безостановочно. Говорил о романе Сервантеса, о нем самом, об этом хитром охломоне Санчо Пансе и, конечно, о благородстве дон Кихота. Люся же вроде слушала меня, но ни секунды не присела – она ходила по квартире, внимательно рассматривала каждую комнату, потолки, ванную.

– И ты, Лёнечка, говоришь, что твоя мачеха тебе оставила такое жилье? Да и отец у тебя неродной был. Но такого просто не может быть. Ты или сочиняешь, или с тобой кто-то играет в какую-то темную игру.

В этих её словах было много правды. Никто никогда не поверит, что мачеха так за здорово живешь отпишет пасынку такую громадную квартиру, да и отчим при этом промолчит. С учетом всего происходящего вполне можно было решить, что кто-то играет со мной в какую-то дурную игру.

Мне понравился спектакль, я впервые увидел балет и смотрел на все происходящее на сцене с большим интересом. А вот Люся же была занята совсем другими мыслями. Она смотрела на сцену, но думала явно о другом. Уже после спектакля, когда мы ехали к ней, она несколько раз спросила, чем занималась моя мачеха, сколько ей лет.

– А сейчас, Лёня, ты поддерживаешь с ней какую-нибудь связь?

– Ну да, говорю, мы перезваниваемся несколько раз в месяц.

– И она по-прежнему работает на фармацевтической фабрике в Новосибирске?

– Наверно, но я не спрашивал.

После короткой паузы Люся спросила:

– А деньги она тебе высылает?

– Зачем? Я хорошо зарабатываю. Почему это тебя так интересует?

Люся рассмеялась, чмокнула меня в щёку и стала очень ловко распределять все продукты по своей крохотульной кухоньке. У неё была маленькая двухкомнатная квартира, довольно уютная.

На прощанье она меня ещё раз поцеловала в щеку и шепнула на ухо:

– Просто я очень любопытная, Лёнечка… Завтра и послезавтра я буду очень занята. Я тебе позвоню.

Ты тоже запиши номер моего мобильника.

Наши отношения с Люсей стали настраивать меня на вполне определенные мысли. Все шло к тому, что я стал подумывать о женитьбе. Мне исполнилось двадцать восемь, я был богат, даже слишком богат – правда, об этом я не собирался никому рассказывать и Люсе в том числе. То, что я одновременно занимал пост теневого руководителя «Серториуса» меня не особенно волновало – я редко залезал на сайт конгломерата и мало вникал в дела этого малопонятного образования. Мне никто не звонил, если не считать несколько звонков Кимуры и один Нелидова. Они интересовались, нет ли у меня каких-то вопросов, сложностей, я отвечал, что все обстоит в лучшем виде и пока вопросов нет. По «Серториусу» у меня действительно вопросов не было. Неясности появились в моем общение с Люсей. Она мне очень нравилась и я готовился сделать ей предложение, судя по всему она была не против, мы целовались, но полного интима у нас ещё не произошло. И не произошло исключительно по моей нерасторопности. Несколько раз по просьбе Люси мы выезжали в небольшую деревушку где-то недалеко от Красного Яра. Жила там очень пожилая дама. Звали её Полина Ивановна и Люся ей помогала, привозила продукты, лекарства – словом, оказывала Полине Ивановне всяческий политес. Меня это немножко удивляло, я спрашивал у Люси, почему она так привязана к этой бабусе. Она сказала, что эта женщина старинная приятельница мамы и Люся очень уважает Полину Ивановну. Именно там, в доме у этой бабки, я и сделал небольшую промашку, словом, повел себя, как последний слюнтяй. Мы уже собирались отъезжать, Люся задержалась в одной из комнат, я хотел ее позвать, вошел в эту комнату. Она стояла спиной и, низко склонившись, увязывала какой-то баул. Вроде был разговор, что мы собирались у этой Полины Ивановны забрать какие-то шмотки и отдать в химчистку. Между прочим, эта бабка мне не очень понравилась, она часто улыбалась, называла меня препротивно Лёник и задавала много вопросов, где и с кем я живу, какая у меня профессия. Какая-то насквозь преобманная старуха.

Когда я вошел, Люся продолжала стоять низко наклонившись, её ноги были широко расставлены, четко просматривались светлые трусики. Поза хорошо мне знакомая и вполне откровенная. Незадолго до отъезда в Тольятти мы вместе с моей знакомой Светкой Полянской отправились за Волгу, там Светка тоже продемонстрировала мне свой впечатляющий зад и выразительные очертания бедер. Тогда я проявил быстроту и оперативность к нашей обоюдной и полной радости. Сейчас же я замешкался. Потом спрашивал себя почему. От нерешительности? Не замечал я такого за собой не с мужиками, не с девками. Скорее всего, было другое: я не ожидал, что Люся пожелает так трахаться – стоя, по-собачьи, да ещё в доме у этой старой кикиморы.

Когда мы ехали обратно в город, я предложил поехать ко мне с ночевкой. Люся улыбнулась, стала неотразимо красивой и мягко проговорила:

– Не сегодня, Лёнечка. Теперь тебе придется подождать.

Встречались мы с Люсей на недели раза два. Каждый раз, когда я ей звонил, у неё были всякие дела и она наши встречи переносила на другие дни. Чаще звонила она и тогда мы неплохо проводили время. Ходили на концерты в филармонию, но чаще в рестораны. Однажды в пылу откровенности, хотя я понимал, что делать этого ни в коем случае не надо, я обещал Люсе подарить машину. Она рассмеялась, потом же заявила:

– Ловлю тебя на слове: у Ольги «шевроле», мне же, Лёнечка, только «фольксваген – пассат». Как ты на это посмотришь?

Я с солидностью миллионщика брякнул, что это дело решенное. Этот разговор состоялся в «Жигулях». В ту ночь я почти не спал. Надо отдать должное Люсе – такого секса у меня ещё не было. Её профессионализм и умение заводить до полного истощения сил действовал разрушающе. Она поднялась раньше меня, много раньше, поцеловала, нежно проворковала, что ей надо быть на работе, ушла, я же проспал до одиннадцати.

Эта ночь явилась для меня серьезным предупреждением. Я считал, что неплохо чувствую и оцениваю тех, с кем поддерживаю какие-то отношения. Правда, в Новосельцеве я все-таки ошибся, хотя и знал его много лет-тот был не только стяжатель, но и порядочный трус и со скрытой подлючестью в душе. Но вот с Люсей вышло похуже. Не могло быть и речи о женитьбе на такой женщине. Во-первых, она не была ни теплой, ни доброй, как она мне показалась на нашей рабочей площадке у автомастерской. По одному взгляду никогда нельзя судить о людях, я же судил. А во-вторых, эта ночь после ресторанных возлияний. Люся оказалась многоопытной сукой, знающая, что нравится мужикам и как надо вести себя, чтобы самец всегда был готов приступить к делу. После той ночи я не собирался ей больше звонить, чувствовал какую-то опустошенность – наверно, она мне все-таки здорово нравилась. Через несколько дней Люся сама позвонила и очень мягко попросила съездить с ней ещё раз к её бабке, этой кикиморе Полине Ивановне. Я не мог ей отказать. Она, конечно, видела, что я как-то по другому с ней общаюсь, но не стала об этом говорить, лишь полушутливо напомнила, не забыл ли я о своем обещании подарить ей «фольксваген». Я сказал, что о своих обещаниях никогда не забываю. Сказал-то я сказал, но это обещание потеряло всякий смысл через пару деньков.

Ночью меня разбудила призывная мелодия моего мобильника. Звонила Ольга. С момента знакомства с Люсей я Ольгу видел лишь однажды – она пригласила нас в гости. У неё подрастала маленькая дочка, был муж, добродушный увалень, работавший, кажется, на авиационном заводе. Про себя я тогда подумал, сколь часто Ольга оснащает голову своего муженька ветвистыми рогами. Правда, я себя тотчас осадил – после ознакомления с некоторыми биографическими данными деда я дал себе зарок больше не влезать ни в какие подлянки. В целом у меня это получалось, хотя однажды я все-таки чуть ссучился. Тот сосед, который взахлеб мне рассказывал, как вымели из захваченной гусевской квартиры каких-то проходимцев – бандюганов, меня крепко раздразнил и я сболтнул почтальонше, что в тридцать девятой квартире живет мужик, который вечно таскает из почтовых ящиков жильцов всю корреспонденцию. Такие вещи случались и нередко, но мужика этого я обговорил по явной душевной гадючести. Почему такие мерзкие мыслишки пронеслись у меня об Ольге? Она, конечно, хорошо смотрелась, была при фигуре и могла отчаянно переругиваться, как тогда в нашей автомастерской. Но у меня не было никаких причин думать о ней такое. Это что – наследственный эффект Шебеко?

Голос Ольги показался мне напряжённым, даже взволнованным.

– Лёня, нам нужно срочно увидится и поговорить. У меня ночное дежурство и очень мало времени. Я подъеду, ты не возражаешь?

Ольга была в спортивной куртке, наскоро одетой на врачебный халат.

– Лёня, в двух словах. Людмила крепко закусила удила. Она заявила, что ты очень богат и она сделает все, чтобы выдоить тебя до дна – это её собственные слова. Она страшный человек. Ты мне можешь не верить, можешь подумать, что я имею какой-то зуб на неё, но ничего этого нет. Есть другое – страх. Людмила нравится мужчинами, ты не исключение и она это использует в полном объеме. У неё есть влиятельные люди в Куйбышеве, то есть в Самаре – я до сих пор не могу привыкнуть к этому убогому слову Самара – я же родилась здесь. У нас в «пироговке» работал зав хирургическим отделением. Он оказывал мне большое внимание, более чем большое. Как-то раз Людмила сказала:

– Хочешь, он больше не будет тебе докучать и вообще его здесь не будет?»

Я ничего не ответила, только отмахнулась. Представь, через неделю его уволили. Перед уходом он мне сказал:

– Олечка, берегись своей приятельницы – она способна на все и у неё есть люди, которые могут проделать самые низкие вещи».

Послушай, Лёня, ты прекрасный парень – добрый, совестливый. Я виновата, что тогда у ремонтной мастерской предложила Людмиле обратить на тебя внимание. Не подумала. Прости. Приехала я, чтобы предупредить тебя. Не верь ей ни в чем. Если у тебя действительно есть деньги, не покупай ей дорогих подарков. Она несколько раз говорила мне о твоей шикарной квартире, о том, что сделает все, чтобы эта квартира не уплыла из её рук. Я приехала ночью, чтобы она не узнала, своим на работе сказала, что мужу плохо. Если Людмила узнает, что я тебе сейчас рассказала – я могла бы и больше рассказать о ней всяких ужасов – мне не сдобровать.

Она была очень взволнована, опасливо взглядывала на пустую полутемную улицу. Я взял её руку, чуть сжал.

– Оля. Олечка, ни о чем не беспокойся, я ничего не стану рассказывать Люсе, да и вообще.

Я хотел сказать, что наши отношения с Люсей по сути подошли к концу, но не договорил. Она сказала спасибо и мы очень тепло попрощались.

Я был впечатлен словами Ольги о своей совестливости и доброте. Ничего себе совестливый – такую гадючку подбросил соседу. Я ещё раз поклялся, что никогда ничего подобного делать не буду. Поклялся, сам же думал надолго ли хватит этих клятв.

Я собирался прокатиться в Москву. Не то, чтобы прокатиться и развлечься. У меня была определенная цель. Уж если по неведомым мне причинам кого-то угораздило меня одарить горами златыми в придачу с правлением над громадным конгломератом, то неплохо бы более детально ознакомиться с тем, что происходит в этом «Серториусе». Я стал регулярно день за днем вникать в лихие будни этой золотоносной организации.