Значительный день

– Тима, ты заметил, Николай чему-то очень рад? Он возбужден и чем-то взволнован.

– Да. Сегодня парень наш не похож на себя. Он ведь всегда спокоен.

Женя и Тимофей стояли в пятнадцати метрах от планера. Был перерыв, и курсанты отдыхали после полетов. Разбившись на группки, они прохаживались около планера.

– Ты видела художника из газеты? – спросил Тимофей.

– Владислава? Да. Но не смотрела еще, что он там нарисовал.

– Знаешь, чувствуется, что наша учеба заканчивается. Появились художники, фотографы. И в заводской газете стали писать.

– Сходим посмотрим, – предложила Женя.

Они пошли к художнику, который сидел на деревянном ящике и зарисовывал в большой альбом планер и курсантов. На снегу около его ног лежала коробка, в которой были карандаши и тушь. Николай стоял за его спиной. Оглянувшись, он увидел Женю и Тимофея. Побежал им навстречу.

– Все уединяетесь? Дела семейные? – сказал Николай, подбежав.

Он засмеялся, а Женя и Тимофей смотрели на Николая и удивлялись его оживлению. Все трое подошли к Владиславу и стали за его спиной. На большом листе плотной шероховатой бумаги Владислав нарисовал мягким черным карандашом планер. Длинные узкие крылья планера делили бумагу по диагонали на две половины. На одной из них около планера была нарисована группа курсантов и торчали воткнутые в землю флажки, а другую, большую часть бумаги занимало небо. Тонкой штриховкой набросаны были плывущие облака, низко, над самым горизонтом летели два самолета.

– Простите, Владислав, – Тимофей прищурился, – у вас на рисунке не чувствуется, что дело идет к вечеру.

– А я еще не закончил, – Владислав даже не обернулся, – вот здесь я нарисую солнце, и тени будут длинными.

– Художникам под руку не говорят, – Женя толкнула Тимофея в бок.

– И вообще – нечего стоять над душой. Ну-ка!.. И Николай, схватив Женю за руку, потянул ее в сторону. Потом он заставил ее обежать вокруг Владислава.

– Определенно влюблен, – сказал тихо Тимофей.

– Пусти, Колька, – крикнула, смеясь, Женя, – вытянешь руку – летать не смогу. Ай, рукавицу уронила!

– Вот вы заканчиваете свои занятия. А дальше что будете делать? – спросил Владислав.

– Я пойду в школу пилотов, буду летчиком, – ответил Тимофей.

– А старая специальность?

– Придется расстаться. Я окончил машиностроительный техникум и работаю на испытательной станции завода. Но меня увлекает авиация.

– Истребителем хочет быть! – крикнула Женя. – Все уши прожужжал!

– А вы тоже меняете свою специальность? – обратился Владислав к Николаю.

– Очевидно, тоже придется. Нашему брату одна дорога – в летную школу. Но я не оставлю и планеризма, займусь парящими полетами уже посерьезней.

– Вот-вот, и я тоже это хочу, – поддержала его Женя. – В отпуск поедем в Коктебель. Летать! Да? Но завода я не брошу. Я не уйду из лаборатории.

– Что же, вы все время так планеристами и будете? – спросил Тимофей.

– А чем же это плохо? – ответил Николай. – Научимся хорошо летать. Изучим аэродинамику, условия полетов с кучевыми облаками и будем себе парить. Может быть, рекордик какой-нибудь поставим. Не правда ли? – засмеявшись, обратился он к Жене. Она кивнула в знак согласия головой.

– Это верно, – сказал, отрываясь от своей работы, Владислав. – Если серьезно заниматься, то все интересным станет. Я вот, например, увлекаюсь парашютным спортом. Имею уже два прыжка. И еще буду прыгать.

– Все это хорошо, но, по-моему, нам пора заниматься, – сказал Тимофей.

Инструктор у планера махнул им рукой:

– Старшина, стройте группу!

Тимофей выстроил всю группу у планера и отрапортовал инструктору. Тот разрешил начать полеты.

– По местам! – распорядился Тимофей.

Планер поставили против ветра, и инструктор сел в кабину. Перед началом занятия он всегда проверял планер. Рябов встал у левого крыла. Николай снял перчатки и взял в руку флажки. Остальные курсанты, захватив с собой тележку для перевозки планера, побежали к трактору, который стоял на расстоянии двухсот метров впереди планера. Николай махнул одним из флажков трактористу. Трактор тотчас задымил, и ветер донес до планеристов шум работающего мотора. Николай очистил от снега кольцо троса, идущего к трактору, и зацепил за крючок автоматического замка на носу планера. Потом отошел в сторону. Инструктор сказал:

– Давайте старт!

Николай оглядел заснеженное летное поле. Приходилось быть особенно осторожным, так как полеты уже производились не с резиновым амортизатором, а при помощи троса, быстро наматывающегося трактором на барабан. Группа заканчивала вторую ступень школы планеристов.

Не заметив на поле ничего подозрительного, Николай провел несколько раз флажком около своих ног. Трактор задымил сильней, тракторист выбрал слабину у троса, и планер вздрогнул. Тогда Николай быстро поднял флажок кверху и стал размахивать им над головой. Планер качнулся и пополз по снегу, потом заскользил лыжней по неровным и затвердевшим снежным бугоркам. Рябов выпустил из рук крыло, и планер оторвался от земли. Николай следил за полетом. Двадцать, тридцать, сорок метров… Кругом было тихо, и Николай услыхал, как в воздухе что-то щелкнуло. Инструктор отцепился от троса. Металлическая нить, сверкнув на солнце, упала в снег. Только-то! – подумал Николай. – «А я поднимусь выше, ниже мне сегодня никак нельзя!» И, предвкушая предстоящий полет, он, бросив на землю флажки, потер руку об руку так, что ладони загорелись.

Планер, сделав круг, вернулся к месту старта и сел. Инструктор сказал: «Все в порядке!» Курсанты Женя и Тимофей, просунув сквозь кольцо троса палку, потащили его к планеру.

– Что мы сегодня вечером делать будем? – спросила Женя.

– После полетов я поеду к Петру Дорохову, – ответил Тимофей.

– Он разве в Москве?

– Да. Он работает инструктором физкультуры на шарикоподшипниковом заводе. Ну, и мне хочется, чтобы ты поехала со мной.

– А что я там буду делать? Он женат?

– Да. Но его жена сейчас в отъезде. Но тебе не будет скучно. Мы все отправимся к Дмитрию.

– Зачем?

– Там занятие найдется. У него есть…

– Остановись-ка. Кольцо сдвинулось!

Они остановились, поправили кольцо на палке и потащили трос дальше.

– У него есть отличный приемник. Слышны чуть ли не все станции мира. Не знаю, как ты, но я люблю слушать эфир. Каждый раз убеждаешься, что ты действительно живешь на планете. – Тима засмеялся. Так пойдешь убеждаться в этом?

– Хорошо, пойду. Но ты посмотри-ка, что делается с Николаем. Он прямо-таки весь светится. Уж не влюбился ли?..

– Мне, как старшине, придется запретить курсантам влюбляться, – Тимофей нарочно сделал строгое лицо.

Тут они подтащили трос к планеру. Следующим лететь должен был Николай. Он сел в кабину. Тимофей закрыл капот и прицепил трос к замку. Потом отошел в сторону. Николай улыбнулся и кивнул всем головой. Инструктор взмахнул флажком. Трос натянулся, и планер, скользнув по снегу, бесшумно полетел вверх. Он набирал высоту без рывков и дерганий. Николай твердо держал ручку управления и, скосив глаза влево, следил за красным полотнищем, разложенным на земле. Как только планер будет над полотнищем, – сразу же отцепляться! Таков приказ. Холодный воздушный поток бил в лицо, и у Николая в глазах появились слезы. Скорость была велика, а он летел без очков. «При таких полетах следует уже надевать очки», – подумал он.

Красное полотнище скрылось под крылом. Николай выровнял планер и отцепился. Он взглянул вниз. На снежном поле резко выделялась тележка, а около нее ребята, трактор и тракторист. Фигуры у них были до смешного короткие. «Покажу им класс, – Николай приосанился, – в такой день нельзя позориться». Он пролетел по прямой и стал делать разворот в левую сторону.

Женя и Тимофей с волнением следили за полетом Николая. На их глазах веселое и радостное лицо Николая превратилось в маленькое пятнышко, белеющее в кабине планера. Николай поднялся на шестьдесят метров.

– Молодец, – сказал Тимофей, – смело взлетел.

Николай очень плавно делал разворот. Крылья планера словно ласкали воздух. Узкие серебристые плоскости мягко нажимали на воздушные струи, и планер медленно описывал дугу, потом выровнялся и опять полетел прямо. Затем начал второй разворот, уже в правую сторону. Николай действовал строго по заданию. Второй разворот он сделал также отлично. Не было ни одного лишнего движения. Серебристая птица все время летела с постоянной скоростью. Закончив вираж, Николай выровнял планер и пошел на посадку. Чтобы не улететь слишком далеко, он накренил планер и скользнул на левое крыло. Быстро потерял высоту и сел недалеко от трактора.

– Вот, товарищи, это лучший полет за все время вашей учебы, лучший из всех, – сказал инструктор, – Николаю Воронцину я смело ставлю зачет.

– Я же говорила, что Николай сегодня в приподнятом настроении, – шепнула Женя Тимофею.

– Пойдем узнаем, – предложил тот.

Они помчались к планеру через все летное поле.

Когда они подбежали к Николаю, планер уже стоял на тележке. Анна крикнула Жене и Тимофею.

– Идите помогать!

– Сейчас! – Тимофей жал руку Николаю.

– Николай, – сказала Женя, отдышавшись, – что у тебя за событие такое? Ты сегодня какой-то особенный.

– Да так просто, ребята, такая уж обязанность… ну, как бы это вам сказать, – Николаю явно по сердцу внимание ребят. Он готов был бы подольше поиграть на их любопытстве, но сам не выдерживает и выпаливает: – В комсомол меня сегодня приняли!

– Что же ты молчал! Поздравляем! Вот тоже умник! Сказал бы сразу. Мы бы не волновались так.

– Некоторые тут думали, что ты влюбился в кого-нибудь, – Тимофей покосился на Женю.

– Но ведь влюбленным полеты не удаются, – отпарировала Женя, – а Николай летал отлично.

Она хитро посмотрела на Тимофея. Николай тоже взглянул на него. Все рассмеялись и побежали помогать везти планер к старту.

Фиалки

А Ирина все не приходит. Владислав рисует свои фиалки и развешивает их по стенам. Он рисует с утра, и его комната уже вся в цветах, раскрашенных акварелью. Вот он откладывает кисточку в сторону и оказывается у окна. Задумывается. Конечно, зайди к нему сейчас кто-нибудь из заводских ребят, так засмеют – что это, мол, за карнавал, цветы, украшения? Ответь-ка, что любимую девушку ждешь – еще сильнее смех поднимется. Ну и ухажер, мол! Да стоит ли тратить столько сил – дело-то простое: обнял, приласкал, на прогулке мороженым угостил. Владиславу претит от этой легкости, а порой даже и грубости в любви. Нет, настоящему сильному чувству нужны нежность и, может быть, даже робость. Впрочем… Владислав огорченно вздыхает: робости-то у него больше, чем достаточно!

Уже вечер, и за дома закатывается солнце. С пятого этажа хорошо видна широкая улица. Владислав смотрит, как горит солнце в окнах домов. Серый гранит имеет сиреневый оттенок. Белеет только снег на наружном подоконнике его окна. Это оттого, что на него падает тень дома. На снегу видны крестики воробьиных следов. Городской пейзаж рельефен и объемен. Глаз замечает даже дрожание теплого воздуха над трубами домов. Взгляд Владислава обрывается у горизонта, где торчит ажурная мачта радиостанции. Он любит этот город и радиомачту, а за ней леса и поля, другие города и земли – весь земной шар, сверху донизу. Он любит жизнь, он, в сущности, большой оптимист!

Владислав отходит от окна и бродит по комнате. Со стен глядят белые и лиловые фиалки. В комнате слегка пахнет скипидаром. Это от масляных красок. Владиславу грустно. Кто сказал, что у художников всегда бывает счастливая любовь? Только не у него! Какое там счастье, когда нет уверенности. Он во всем уверен – и в работе, и в своих способностях, и в своей жизнерадостности. А в этом вот нет.

Он некрасив и невысок ростом. Кто обратит на него внимание? А если даже и обратили, то надолго ли? Владислав смотрит в зеркало и видит свои грустные серые глаза. Над ними вопрошающе приподнимаются кустики черных бровей. Придет или не придет?

Может ли быть счастливым случайное знакомство? У него с Ириной оно произошло именно так. Владислав ехал в метро на завод. Поезд подъезжал к разветвлению. Загудела электрическая сирена, и машинист замедлил ход поезда. Владислав с интересом проследил за мелькнувшим круглым отверстием второго тоннеля на разветвлении. Потом опустил глаза вниз и увидел девушку. Она сидела, а он стоял около нее. Ноги их соприкасались, и Владислав немного отодвинулся. Постарался отвести от нее взгляд, но невольно глаза опускались вниз, и он смотрел на лицо девушки. Глядел на ее рот. Над верхней губой у нее темнел пушок. «Брюнетка, – подумал Владислав. – У нее должны быть черные глаза». Девушка читала тетрадку в синей обложке. Очевидно, она учила что-то, потому что, взглянув в тетрадку, тотчас опускала ее на колени, а сама повторяла какие-то слова: губы ее шевелились. Через две остановки справа от девушки освободилось место, но Владислав туда не сел. «Черные глаза», – подумал Владислав, но девушка не поднимала глаз, и он не мог проверить свои предположения. Они проехали еще одну остановку. Поезд выскочил из тоннеля на мост и повис над рекой. В темной воде застыли отражения ярко освещенных набережных. Внизу плыл большой пассажирский пароход. Мигали красные и зеленые бортовые огни. Когда поезд вошел в тоннель на другом берегу реки, девушка опять положила тетрадь на колени и подняла глаза вверх. Губы ее шевелились. Она что-то учила. На Владислава взглянули темно-синие глаза. Потом быстро опустила. Синие! Это лучше! Почему лучше?! Ему-то какое до этого дело! Тут как раз слева от девушки освободилось место, и Владислав теперь быстро занял его.

Он долго не решался взглянуть в сторону незнакомки. Затем все же взглянул. В тетрадке круглым разборчивым почерком была написана какая-то пьеса. Он стал читать, но девушка посмотрела на него. Владислав быстро отвернулся. В окна мелькали светлые чистые стены тоннеля. Девушка сидела спокойно, она читала. Владислав вновь заглянул в синюю тетрадку. Девушка поймала его взгляд и тихо сказала:

– Не нужно смотреть.

– Простите! Я, право, случайно это сделал, – извинился он.

Некоторое время Владислав внимательно разглядывал сидящего напротив него мужчину, тот спал. Во сне у него отпадала нижняя губа. Он просыпался, подбирал губу, оглядывал всех и опять засыпал: губа отпадала. Владислав еле сдерживался от смеха. С мужчины взгляд его скользнул на соседей и, описав дугу, попал снова в синюю тетрадку.

– Если вас так интересует, – сказала девушка, – это роль. Я учу роль.

– Она, наверное, очень трудная? – спросил Владислав.

– Нет, она маленькая, но интересная.

– Нужно иметь хорошую память, чтобы все это запомнить?

– Нет, это легко. Труднее ее понять.

– Да?

– Например, вот: Ксения говорит…

– Вас зовут Ксения?