Глава 4. Дело радиомастерской

1965 год, Калининград, 21 июня

Полковник Костров начинал рабочий день с чтения газет. Сначала, естественно, шли «Правда», «Известия» и «Красная звезда», затем местные газеты и в довершение – заслуживающие внимания статьи из зарубежной прессы, которые готовили для своего шефа переводчики. Поскольку Костров приходил на службу на час раньше положенного, то и отвлекать его от чтения можно было только в крайнем случае. В это июньское утро такой случай представился.

– Разрешите?

На пороге стоял капитан Дружинин; лицо его выглядело озабоченным.

– Заходи, Сергей Никитич, – недовольно произнес Костров, не отрываясь от чтения. – Что у тебя?

– Только что звонили дежурному. Один человек желает говорить с вами с глазу на глаз.

Костров отложил в сторону газету:

– Сколько населения в нашем Калининграде?

– Порядка 350 тысяч.

– А в целом по области?

– Раза в два больше.

– Если каждый из жителей будет разговаривать лично с начальником Управления КГБ, мне придется в кабинете ночевать.

Дружинин сделал шаг вперед:

– Простите, товарищ полковник, но я не все сказал. Человек, который пожелал с вами увидеться, хочет прийти с повинной.

– Вот как? – Костров резко поднялся, и это вызвало у него боль в боку от недавно перенесенной операции. – С повинной, говоришь… Но почему он не может сам прийти?

– Боится, говорит, что за ним возможна слежка.

– Ты сам-то разговаривал с ним?

– Так точно. Я как раз проходил мимо дежурного, когда раздался звонок.

– И что теперь?

– Этот человек будет звонить через час.

Костров прошелся по кабинету, закурил. При этом отметил укоризненный взгляд Дружинина, который говорил: «Зачем, вы же после операции?»

– Вот что, капитан, садись на телефон и, как только наш незнакомец даст о себе знать, договорись с ним о встрече. Бери машину, если надо, и вези его сюда. Похоже, тут дело серьезное. Раз пожелал с повинной, значит, придет не с пустыми руками. Задача ясна?

– Так точно! Разрешите идти?

…Через пару часов в кабинете Кострова сидел человек лет 45–50, крепкого телосложения; взгляд его был настороженным. Костров и Дружинин внимательно изучали сидящего.

– Слушаем вас, – первым заговорил Костров. – И давайте с самого начала: фамилия, имя, отчество, где родились, чем занимались. Если хотите, можете курить.

– Нет, спасибо, не курю.

– Тогда слушаем.

Минуту незнакомец собирался с мыслями. Несомненно, он знал, на что шел. Но очутиться в кабинете начальника Управления КГБ под пристальным вниманием двух солидных людей в штатском… такое воспринять было непросто. И он, нервно сжав пальцы рук, заговорил:

– Дронов Василий Григорьевич, заведующий мастерской по ремонту радио и телеаппаратуры. При рождении Заремба Николай Степанович. Родился в 1922 году в городе Витебске в семье железнодорожников. Кроме меня в семье еще старшая сестра Наталья, сводная по отцу. С детства увлекался радиоделом, ходил в радиокружок при Дворце пионеров. Потом с отличием закончил радиотехникум. В 1940-м призвали. Служил на Урале под Челябинском, а как началась война, направили в Горький, в школу младших командиров. Из нее вышел лейтенантом, командиром взвода связи. В мае 1942-го под Харьковом попал в плен. Голод, жара, нечеловеческие условия… Решил бежать. Поймали. Думал все – пуля обеспечена. Но обошлось. Через пару дней, когда я оклемался, привели меня к одному офицеру. Он, хорошо говоривший по-русски, стал меня расспрашивать. Я ему рассказал примерно то, что сейчас рассказываю вам, соврав при этом, что мои родители были репрессированы. Он заинтересовался мной, особенно по той причине, что я хорошо знаю радиодело. И предложил…

Тут Василий Дронов смолк, а Костров закончил за него мысль:

– …идти в разведшколу?

– Да, в разведшколу. Он говорил, что война скоро закончится, а жизнь дается один раз. Я понимал, что кроме пули или голодной смерти мне ничего не светит и… согласился, надеясь, что при первой же возможности перейду к своим. Попал я в Борисовскую разведшколу под Минском. До родного Витебска было рукой подать. Но… не судьба. В сентябре нашу группу в составе четырех человек забросили под Воронеж. Цель – сбор информации о грузах, проходящих через товарную станцию. Я был в группе радистом. Пока я раздумывал, как перебежать к своим, фронт переместился на восток, и мы оказались в немецкой зоне, а вскоре и снова в Борисовской разведшколе. Мне стали доверять, сделали помощником начальника отдела радиоразведки. И только в июле 1944 года забросили снова в советский тыл в Белоруссию.

– Стоп! – прервал Костров. – Если я вас правильно понял, из-под Воронежа в разведшколу вы вернулись в сентябре 1942-го, а следующий заброс произошел только в июле 1944-го? С чем связан такой промежуток времени? В немецких разведшколах готовили ускоренно.

Дронов глубоко вздохнул:

– Я уже сказал, что стал помогать обучать радистов, мне стали доверять и зачислили в штат разведшколы. А с другой стороны, подозреваю, что меня готовили к забросу в глубокий тыл.

– Почему вы так решили?

– Мой наставник подробно расспрашивал меня о Челябинске и Горьком, где я проходил службу. Даже раздобыл карты городов.

– Наставник, это кто?

– Оберлейтенант, а впоследствии оберштурмбаннфюрер Ройтман.

– Почему впоследствии?

– С середины 1944 года некоторые армейские офицеры стали носить черную форму.

Костров и Дружинин переглянулись. Это означало понимание: в феврале 1944-го абвер прекратил существование, и все разведшколы перешли под эгиду Службы безопасности.

– Понятно… дальше, – сказал Костров.

– А дальше к лету 44-го разведшколу перевели из Борисова под Варшаву. Теперь уже было не до глубокого тыла, и меня спешно забросили в родную Белоруссию в район Полоцка под именем военного строителя Борщева Игоря Платоновича. Я был агентом-связником. Моя задача: доставка питания для раций, обмундирования, документов и денег для агентов. На этот раз повезло больше. Я сразу сдался, сказав, что готов сотрудничать. Ко мне отнеслись настороженно: как-никак это была вторая ходка за линию фронта. Но капитан СМЕРШа Мальченко поверил, и мы начали радиоигру.

Радиоигра удалась. Первая же группа, заброшенная в тыл, была обезврежена, затем еще одна. Мальченко был мной доволен. А потом… потом прямое попадание в блиндаж. Мальченко и двое из его группы убиты, один я живой.

– Стоп! – в очередной раз прервал Костров. – Все убиты, а вы?

– А я на пару минут по нужде вышел, потому и остался жив. Если честно, я испугался: все мертвые, а я… Кто бы мне поверил? Получить же пулю от своих это хуже всего. А совсем рядом мой родной Витебск. Мальченко готовил меня к встрече с одним агентом и оставил мне документы на имя Борщева. Они были в полном порядке. Благодаря им, я добрался до Витебска. Дома застал сестру, родители погибли еще в начале войны. Наталья, увидев меня, очень обрадовалась, несмотря на то, что две недели назад пропал без вести ее муж. Пошел в деревню добыть хоть что-то из продуктов и не вернулся. Или на мине подорвался, или убили – тогда за ведро картошки могли убить. Но, как говорится: не было бы счастья, да несчастье помогло. Я рассказал Наталье все о себе, сказал, что был в плену. О разведшколе, естественно, промолчал. И она предложила стать ее мужем Василием Литовченко. Люди в округе были новые, и это не вызвало подозрения. Так из ее сводного брата я превратился в ее исчезнувшего мужа. Вместо Борщева стал Литовченко Василием Григорьевичем. Наталья работала в райисполкоме и с документами все уладила. Но я понимал, что подмена может обнаружиться. Мы решили развестись. А вскоре я женился и, взяв фамилию жены, превратился из Литовченко в Дронова.

– Так у вас целый букет фамилий: Заремба – Борщев – Литовченко – Дронов, – прервал рассказчика Костров.

– Да, это так, – грустно согласился Дронов и продолжил: – В начале 46-го стали набирать желающих переехать сюда в Восточную Пруссию. Мы с женой Валентиной согласились, Наталья помогла. Обустроились. Детей не заводили, но жили нормально, пока зимой 50-го не случилась беда. Моя Валентина поздно возвращалась с работы. На нее напали, отобрав сумочку с деньгами, – в тот день выдавали зарплату. Сняли пальто, шапку, зимние ботинки… Много в то время было грабежей. Домой она пришла в одном нижнем белье, замерзшая и сразу слегла с воспалением легких. Через два дня ее не стало…

– А сестра жива?

– Жива, но я с ней не поддерживаю отношения, у нее новая семья, могут быть расспросы.

Дронов смолк, чувствовалось, что ему трудно говорить. А Костров слегка кивнул, как бы намекая, что пора бы уже рассказать о самом главном. Дронов понял:

– Все последующие годы я жил один, хотя возможность обрести семью была. И вот в минувшее воскресенье вечером ко мне зашел человек…

И Василий Дронов подробно рассказал о пришедшем по прозвищу Гюрза, который по паспорту значился Баркая Нодар Георгиевич, о разговоре с ним и о своих подозрениях. Костров и Дружинин внимательно слушали.

– Если я вас правильно понял, вы согласились работать с этим Гюрзой? – спросил начальник Управления.

– А что мне было делать? Я не поверил его россказням. Он говорил, что был осужден на восемь с половиной лет за разведшколу. Но за его деяния ему две или три высших меры полагается. Да и для человека, отсидевшего такой срок, он выглядит слишком молодцевато: лицо без морщин, все зубы целы. Если предположить, что он не был осужден, возникает вопрос: что он делал эти двадцать лет? Если был там, за «бугром», то мне с ним не по пути. Вот я и пришел к вам.

– Резонно, резонно, – согласился Костров после небольшой паузы. – А теперь подробнее об этом Гюрзе.

– Внешне привлекателен, когда-то жгучий брюнет, теперь седая шевелюра. Лицо без особых примет: ни родинок, ни шрамов. Роста выше среднего. По-русски говорит чисто, владеет немецким. Мы знали друг друга по разведшколе. Гюрза был старшим нашей группы, которую забросили под Воронеж. Жестокий и подозрительный. Но имени его я не знаю. У нас у всех были только прозвища.

– У вас какое?

– У меня Мастер.

– Почему Мастер?

– Видимо потому, что я хорошо знал радиодело. Немцы это ценили.

– А Гюрза?

– Он родом откуда-то с Кавказа. Как-то проговорился, что до войны промышлял ловлей ядовитых змей и сдачей их какому-то учреждению, где собирают змеиный яд. И ему хорошо платили.

Дружинин подал голос:

– Товарищ полковник, разрешите вопрос?

– Спрашивайте.

– Скажите, Дронов, каким образом этот Гюрза мог найти вас? Пусть все материалы по Борисовской разведшколе попали к американцам или западным немцам, но ведь там вы под фамилией Дронов не значились? И ваше нынешнее место проживания неизвестно.

Дронов пожал плечами:

– Гюрза говорил, что увидел меня случайно, из окна автобуса. Хотя я ему мало верю; может, узнал обо мне другим каким-то образом. Гюрза опытный разведчик, если судить по разведшколе. Два раза исчезал и два раза благополучно возвращался, видимо, выполнил задание. У Ройтмана он был на хорошем счету.

– Ройтман это…

– Оберштурмбаннфюрер, Ройтман был нашим наставником, непосредственно готовил нас для заброски в тыл. Я уже об этом говорил.

– А как Гюрза попал в Калининград? Город-то у нас закрытый, – продолжил допрос Костров.

– Этого он мне не докладывал.

– А что делал после отсидки, с кем сотрудничал? Тоже, конечно, не сказал?

– Нет, не сказал. Но я бы не удивился, если бы он передал привет от Ройтмана

– Ройтмана? Того самого?

– От него…

Костров встретился взглядом с Дружининым и, слегка задумавшись, продолжил:

– Ну а теперь самое главное. О чем вы договорились с Гюрзой?

– Моя задача принимать товар, следить за его сохранностью и за тем, чтобы он попал в нужные руки.

– Товар это…

– Радиоприемник, который сдадут в мою мастерскую. Кто сдаст и что в этом приемнике, мне знать не положено.

– Интересно… А как человек, сдающий радиоприемник, обозначит себя?

– Он должен позвонить в любой рабочий день с 10 до 11. Пароль: «Вам привет от вашего друга. Я хотел бы сдать в починку его приемник». Ответ: «Приносите, посмотрим». После этого человек называет марку, номер и год выпуска приемника и приносит его на общих основаниях. Получает квитанцию, а я незаметно для всех изымаю приемник и оставляю под надзором у себя в кабинете.

– А как получить назад? – спросил Костров.

– Почти также: любой день с 10 до 11. Звонок и пароль: «Вам привет от вашего друга. Я хотел бы забрать его приемник». Ответ: «Приходите, заказ выполнен». Человек приходит, предъявляет квитанцию и забирает радиоприемник.

– Интересно… – Костров опять потянулся к портсигару, закурил. – Возникает вопрос: вам позвонили, назвали пароль. И когда же этот человек должен появиться? Сколько его ждать?