В первый же вечер, я предложил ему, поехать на север, на заработки, и он сразу согласился, поскольку, имел большие планы, а на колхозной зарплате, ему было трудно подняться. Но председатель не отпустил, поставив условие, сделать трактору капитальный ремонт. Делать нечего, мне пришлось, чтобы не терять даром время, устроиться в МТМ сварщиком и слесарем, по договору, на время Гениного ремонта. Мы пришли после обеда, первым делом установили на место, заваренный мною, топливный бак, залили в него, слитую, ранее, соляру, и приступили к запуску двигателя. Двигатель, как и следовало ожидать, запустился сразу, наполняя МТМ весёлым грохотом и едкими отработанными газами. Гена кричал из кабины трактора. – Коля, отворяй ворота, сейчас мы сделаем пробежку, на свежем воздухе, опробуем его на всех режимах, по прилегающей территории! Я, задыхаясь от дыма, поспешил исполнить его просьбу, и сам вышел на улицу. Трактор, сверкающий, свежей краской, на солнце, как будь- то, радуясь второму рождению, летал по ограде мастерской. Он, разметал, в разные стороны, сугробы, уверенно, лязгая новыми гусеницами. – Шабаш, Коля, идём домой, наша работа выполнена! Весело, подытожил, Генка, загоняя трактор в МТМ, и глуша двигатель. Путь наш домой пролегал мимо сельмага, и мы не могли его обойти, потому, что это была единственная дорога, связывающая МТМ с домом Простаковых. И, на недвусмысленный намёк, Геннадия. – Коля, ты не против, отметить, наше успешное завершение работы, в честь Дня Советской Армии!? Я, охотно, согласился. Гена, уложил, приготовленный продавщицей, товар в авоську, я рассчитался за покупку, и мы вышли из магазина. Завклубом, Серафима, как раз, приклеивала афишу на доску объявлений, и мы, поздоровавшись, остановились. Афиша гласила, что завтра в клубе состоится торжественное собрание, посвящённое, предстоящему, празднику, c последующей демонстрацией фильма, «Брестская крепость».
На улице показался инвалид, в котором, мы, без труда, узнали односельчанина фронтовика. Он, спешил в нашу сторону, высоко подпрыгивая на костылях, на шее у него болталась на ремне, старая, потрёпанная двухрядная гармошка. С которой, он никогда не расставался, и по этой причине, обладал прозвищем, «Митя-гармонист». В 1941, пройдя, ускоренный курс обучения, младший лейтенант Дмитрий Фёдорович Казанчиков, командир взвода истребителей танков, был направлен, в составе маршевой роты, на фронт. Под Москвой, не доехав, несколько километров, до станции прибытия, которая, уже была занята немцами. Их эшелон, попал под бомбёжку, и был атакован танками. Если бы, не точные, быстрые действия взвода Дмитрия Казанчикова, из маршевой роты, необстрелянных новобранцев, мало бы кто уцелел. Взвод бронебойщиков, в составе, девяти расчётов, противотанковых ружей, и двух пулемётов, остановил танки, подбив тринадцать. А остальным, пришлось развернуться и отойти, понеся такие потери, в течение получаса. Капитан, командир маршевой роты, сумел, прекратить панику и организовать оборону. А для младшего лейтенанта Казанчикова, этим боем, война началась и закончилась, он потерял ногу, от разрыва танкового снаряда. Поравнявшись с нами, «Митя- гармонист», с одышкой, осипшим голосом, проговорил. – Выручайте, сынки! – Здорово, дядь Мить, – весело, балаболил, Генка, – с праздником тебя! – Что за беда, у тебя? – И вас, ребята, с праздником! – Ты, Генша, тоже хватил лиха в Афгане, выходит братья мы, огнём крещённые! Понимаете ли, не хватает у меня, на неё, на «беленькую», копеек тридцать, всего! Выручайте, милые, а!? А то, Кланька, сейчас сельмаг закроет, и останусь я фронтовик, на сухую, праздновать! Я подал ему рубль, он быстро, скороговоркой, поблагадарил нас, и скрылся в магазине. Сколько судеб искалечила война? Митя-гармонист, награждённый, за тот единственный бой, медалью за отвагу, вернувшись домой, не смог смириться с утратой ноги, и не нашёл себя в мирной жизни, получая пенсию, и скудные подаяния, за игру на гармошке, потихоньку спивался.
В этом году, 23 февраля, пришлось на воскресенье, и народ с всего села, и семьями, и поодиночке, с весёлым настроением, валил в клуб, и мы с Геной и Васькой решили не отставать от сельчан. В фойе клуба, в честь праздника, был обустроен буфет, где на радость ребятне, c большим успехом, продавались разные сладости и дефицитные в селе мороженое и газированные напитки «ситро» и «дюшес». А взрослые, «любители напитков», были в восторге от свежего, разливного пива, которое, здесь тоже, считалось» деликатесом». Так, как завозилось в село редко, только по «великим праздникам». По фойе разливалась музыка гармони, неизменный солист-любитель, Митя-гармонист, не упускал возможность случайного заработка. Сидя, в углу, на табурете, будучи, уже изрядно, «навеселе». Он, растягивая, меха своей двухрядки, жалостно, пел не знакомую мне песню.
А я убит был на войне, в той чужедальней стороне,
Давным-давно умолкли пушки!
Придите вы друзья, подружки,
Придите в дом к моей родне!
В помин души, наполнив кружки,
Поплачьте в память обо мне!
Я увидел Отца, он стоял у стены, за бильярдным столом, и наблюдал, как играют парни, катая киями шары и забивая их в лузы. Мои надежды оказались не напрасными, я очень хотел его увидеть. И подойдя к нему с боку, тихо сказал. – Здравствуй, Батя! С праздником тебя! Он, долго, смотрел на меня, молча. И возможно, сказал бы, что- то другое, но подошёл Гена. – Дядь, Вить, здравствуй! С праздником тебя! И он ответил. – Спасибо, и вас, взаимно! Потом спросил. – Как жизнь, не тяжёл ли хлеб колхозный? Он, переводя, взгляд на меня, поинтересовался, с ироничной ухмылкой. – Ты от нас, до коих пор, прятаться, намерен, в город вернуться, не думаешь? – Ну, что ты, Батя, разве прячусь я, у сыновей два раза был, в прошлые выходные. И, к тебе, не прочь, прийти, но ты на меня сердит, и гонишь, вон! – Сердит, гонишь, – проворчал он, обиженно. – Выпорол тебя бы ремнём, да нельзя, потому, как давно ремень ты перерос, и мать, опять же, за тебя заступается, звонит каждый день! Приходи, разговор есть, а сейчас вон, приглашают всех в зал, стало быть, жду вечером!
Три дня пролетели в подготовке и сборах, и вот, мечта наша начала осуществляться. Под стук колёс, набирающего обороты, вечернего поезда на Сургут. Нам с Геной достались верхние полки, а нижние были заняты, пожилым, неразговорчивым, строгим мужчиной и красивой, приветливой девушкой, как я понял, отцом и дочерью. Забравшись на полку, Гена, сразу уснул, а я, лежал и думал, о своих самых родных и близких мне людях. Которых, оставил в родном городе, об отце, с которым, мы, наконец, помирились. Я пришёл к нему тогда, и рассказал, всё без утайки, о подлом обмане, разлучившим, нас с Наташей, и о намерении ехать на север. Он не одобрил моих стремлений, но и удерживать не стал. Наташу я видел, в один из приездов в город, когда она входила в свой подъезд, под ручку, с незнакомым мне молодым мужчиной. Это больно отозвалось в моём сердце, и я прекратил попытки, наладить с ней отношения. Поезд мчался в ночи, я, незаметно для себя, погрузился в сон.
Пробуждение было необычным, тем, что будил меня, Витя Сазонов, тряся рукой за плечо. – Коля, подъём, подъезжаем, через полчаса наша станция! Ну, и спать ты, горазд! Я сразу сообразил, где я нахожусь, но, это меня не радовало. Потому, что смена сюжетов, происходящая неожиданно, не считаясь, с моими желаниями, обязывала жить по их законам, и быть, предельно, собранным. – А вот, и чай, весело, балаболил, лейтенант Сазонов, врываясь в купе, с двумя парившими стаканами, в подстаканниках, погреем брюхо Коля! Пока в часть доберёмся, на ужин, точно, опоздаем!
Поезд стоял ровно две минуты, спрыгнув с подножки вагона, мы бодро шагали к станционному зданию, этой маленькой станции, размахивая, в такт шагам, одинаковыми чемоданами. Нас, оказывается, ждали, моложавый старшина-сверхсрочник, интендант, козырнул, и сказал. – Товарищи, командиры, прошу следовать за мной! Он развернулся, на каблуках, быстро пошёл к полуторке, стоявшей, вдалеке, у конца платформы. Шофёр, молоденький солдат, скучая, сидел за баранкой, а возле машины курили, такие же, как мы, новоиспечённые лейтенанты. В количестве пяти человек, двое из них были танкисты, ещё двое артиллеристы, и один пехотинец. Полуторка была загружена наполовину, старшина, виновато, изрёк. – Не обессудьте, за неудобство, мне, приказано было встретить пополнение! Прошу, рассаживаться в кузове, на ящиках, тут недалече, десять вёрст, всего, приедем быстро! И, как старший машины, уселся в кабину. И мы, не обременённые ещё, начальственной спесью, разместились в кузове, вполне довольные, попутной «оказией».
Наш мехкорпус находился в лесу, на месте бывшего леспромхоза, и был в стадии формирования, дивизии были укомплектованы не полностью, безнадёжно, отставая от графика, что нас всех сильно удручало. Я был назначен, зампотехом противотанкового артдивизиона, и мне хотелось плакать, от досады, так как все орудия были на конной тяге, за исключением, одной тяжёлой батареи, буксируемой, старыми, гусеничными тягачами. Ну, почему мне так не везёт? Технарь, называется, кобылам хвосты крутить! В подчинении у меня, оказалось, три человека, сержант-техник и два бойца-слесаря, которые, занимались, чем придётся. В основном, «скотными» делами, и моё унылое будущее, меня ничем не прельщало. А Витька Сазонов, получил назначение, зампотехом танковой роты, и был рад, не смотря на то, что в роте были одни старые «ремки», Т-26. И, я бы на его месте радовался, не меньше, но не судьба! Будем лелеять надежды, о скором прибытии, обещанной, новой техники.
Жили мы по военному, в огромном палаточном лагере, строительство казарм и прочих объектов, по какой-то причине, было остановлено, на уровне возведённых фундаментов. Семейная часть комсостава заняла пустовавшие домики посёлка, а холостые офицеры довольствовались палаткой. В одной палатке со мной определился на жительство, тот самый, ехавший снами со станции «пехотный лейтенант», оказавшийся младшим политруком, и в данный момент, занимающий должность, политрука рембата. С первой минуты нашего знакомства, этот «партийный бог», мне не пришёлся по душе, он представился, политрук Тупилин, мне, ничего не оставалось, как ответить, техник-лейтенант Галитин. Слащавым, вежливым голоском, он старался склонить меня к «душевному» разговору. И, в тоже время, неприкрыто, выпячивал, свою «политическую значимость». Стремился, внушить мне, своё превосходство. – Ну, как вы устроились, товарищ лейтенант? Как вам служба? С обязанностями справляетесь, не нужна ли помощь? Мне, очень хотелось надерзить, этому, сопливому, выскочке. Но, помня поговорку, не буди лихо, пока оно тихо, сдержался, и спокойно, сказал. – Полный порядок, товарищ политрук, служба как служба, ведь мы офицеры, и это наша профессия! Сейчас у меня было свободное время, и я решил прогуляться, оставляя, политрука в палатке, одного. Оглядывая территорию, я оценивал ситуацию, со «своей колокольни», из корпуса, в обеих дивизиях, боеспособны были только два моторизованных полка. Они были оснащены автомобилями и мотоциклами, усилены бронедивизионами. А вот, два танковых полка, укомплектованы техникой, едва на треть, и два артполка, не в лучшем положении! Мне же придётся воевать! Надо, срочно, готовиться, до начала войны оставалось два года, я не мог быть беспечным, потому, что точно знал эту, зловещую, дату! Из старого ангара, доставшегося рембату от лесхоза, доносился стук молотов и молотков, вторая смена ремонтировала технику. Подойдя поближе, я увидел вокруг ангара, горы, брошенной техники, которую не смогли восстановить, и она ржавела под открытым небом. Десятки танков, пушек, автомобилей! Что это? Саботаж? Попустительство? Я вошёл в ангар, грохот, чад и смрад, в полутёмном помещении, повергли меня в уныние, работа при факелах, с допотопными технологиями! Где электричество? Ковка, рубка, клёпка! Где сварка и резка?
Я вернулся в палатку, уже в полной темноте, «комиссар» храпел, укрывшись одеялом, стараясь не разбудить его, тихо лёг на свою кровать, и, радуясь, своему открытию, строил планы на завтра. В ангаре, была коморка, под замком, всеми забытая, но так нужная, в ней я обнаружил сварочный аппарат и ящики с электродами. А также, автоген, кислородные баллоны и бочонки с карбидом, так, бесхозяйственно, кем-то брошенные. Ещё один сварочный аппарат, которым, никогда не пользовались, он был в заводской упаковке, я обнаружил в зарослях бурьяна, на брошенной пилораме. Кстати, кабель от пилорамы привёл меня в дизельную электростанцию, которая, находилась в ста метрах от ангара, в помещении земляночного типа, три исправных агрегата, это же цивилизация! Давняя привычка меня не подводила и здесь, я проснулся в шесть утра, как обычно, быстро встал и одев галифе и обувшись вышел из палатки. Горнисты трубили подъём, в палаточном городке, шло, оживлённое, построение на физзарядку, не видел я, только своих подопечных, с сержантом во главе. Они почивали, в палатке, стоявшей, отдельно, поодаль от городка. Строгие старшины артдивизиона и ремонтного батальона, почему-то, не беспокоили по утрам, своих «прикомандированных» и «откомандированных». Видимо, некому было, навести порядок. Войдя в их палатку, я громко крикнул. – Подъём, строиться на физзарядку!
Сержант Липягин, недовольный с просонок, хотел запустить в меня сапогом, но увидев рассерженного командира, сконфуженно, подскочил и начал быстро одеваться. Бойцы уже застёгивали пуговицы, трясущимися пальцами, и поправляли складки под ремнями. – В чём дело, сержант!? Говорил я, напустив строгость в голос. – Чтобы это было в последний раз, распорядок дня нарушать не позволю, форма одежды «голый торс», командуйте сержант! После завтрака, жду вас у брошенной дизельной! Комбат, ремонтного батальона, старший техник-лейтенант Матюшкин, был пожилой, полноватый мужчина. Форма, на нём сидела, как на корове седло, и сам облик его, и манера говорить, были тоже, не уставными, но дело своё он знал. Правда, был консервативен, и прогрессу, никак не поддавался, опасаясь, всякой инициативы. – Чего тебе, – говорил он, торопливо, – не видишь, некогда мне! Я ожидал всего, заходя к нему в «кабинет», если, только можно, так назвать, захламлённую конуру, но такого отношения, никак не ожидал. Он, больше смахивал, на нерадивого дворника, и разговаривать с ним, было не возможно, на все вопросы, я получал «анекдотичные», отрицательные ответы. И, понял только одно, нужно обратиться к высшему руководству, как изволил выразиться, горе-комбат. – Куда, к кому обратиться? Я не стал долго думать, и решил идти на приём к самому комкору, генерал-майору Бердникову.
Штаб корпуса, располагался в поселковом клубе, и я, направил стопы свои к оному, надеясь, на благополучный исход, своих намерений. Комкор, оба комдива и комиссар жили в городе, до Бреста отсюда было двадцать вёрст, но у них были служебные автомобили, и они могли себе это позволить. Генеральской эмки, ещё не было около штаба, а остальные три, поблёскивая чёрной краской, стояли, выстроившись в ряд. Поприветствовав дежурного, я поднялся на второй этаж, в приоткрытую, дверь приёмной, было видно, как комдивы беседовали, сидя в креслах, коротая время ожидания, нужно перехватить комкора, до приёмной, ох не хочется, чтобы меня «отфутболили». До меня донёсся снизу, чёткий доклад дежурного по штабу, и я сделал «стойку», готовясь к встрече. Генерал, попросил дежурного, пригласить к нему на совещание комиссара и комдивов, и стал подниматься на второй этаж. Чеканя шаг, я двинулся навстречу, и отдавая честь, представился. – Техник-лейтенант Галитин, товарищ генерал, разрешите доложить, очень важное сообщение, не терпящее отлагательств! А, позади комкора, уже поднимался дивизионный комиссар, седой и строгий старик, с лукавинкой в глазах. – А нельзя ли, и нам послушать, уж дюже любопытно!? Комкор, моложавый генерал, с отменной выправкой, усмехнувшись, спросил. – Вы не против, лейтенант? Комдивы, полковники Мещеряков и Дыменко, встали, увидев комкора, и комиссара Лагутина. Генерал, оглянувшись, спросил, весело улыбаясь. – А комдивам, разрешим присутствовать? Я утвердительно кивнул, и все вошли в кабинет. Все расселись за столом, а я стоял посреди кабинета, и молчал, с такой серьёзностью на лице, что все, это, вдруг, заметили. Генерал, посерьёзнел, тоже, и сказал. – Слушаем тебя, даю пять минут!
О проекте
О подписке