– На крик идем, выдерживать дистанцию, не топать! – приказал ротный, срываясь с места и увлекая за собой разведчиков.

Прозвучал короткий одиночный выстрел винтовки, как будто кто-то стрелял в упор. Опять наступила тишина. Нервы были на пределе, пот струился из-под панамы, заливая глаза соленой, жгущей лицо влагой.

– Где, где это было, направление? – спросил шепотом ротный. – Откуда доносились эти чертовы голоса, откуда? – нервно сверкнул глазами и, присев на корточки, затих.

Все промолчали, остановившись, насторожились. Где-то рядом, на расстоянии восьми-десяти метров от замыкающего группы, кто-то возился и учащенно дышал. Сергей прислушался.

– Здесь кто-то есть, – проталкиваясь к Петрухе, сказал он и кошачьим мягким шагом направился на шум.

Подтянувшись над невысоким, наполовину разрушенным забором дувала, немного помедлил, опустился. На его мокром лице засияла злая улыбочка.

– Ну, что там, Серый? – спросил подкравшийся Петруха.

– Ну? Что? Что там? – пытаясь подтянуться над забором, любопытствовал подошедший ротный.

– Там дух, ханумку трахает, – как-то с удовольствием сказал Сергей и посмотрел прямо в глаза Петрухе. – И женщина убитая, наверное, это ее мать.

– Мы слышали.

– Какой сегодня день? – как бы опомнившись, обращаясь к солдатам, возбужденно спросил ротный.

– Шестое, пятница, – шепотом произнес Иванов, взглянув на часы.

Капитан воскликнул, хлопнув себя слегка по лбу:

– Бля, бляха, как мы упустили, сегодня же день любви по их обычаям, вот нарвались, – глухо произнес он, оскалив нервно зубы, как бы предчувствуя неладное. – Передай на русло, по рации, – обратился он к радисту, – пусть свяжутся по возможности с центральным, предупредят. Видно, нам скоро потребуются в прикрытие вертушки.

– Пусть непрерывно набирают, – распорядился ротный, бросив косой взгляд в сторону радиста. – Здесь духов полна коробочка, проголодались, суки, я думаю.

Закончив свою речь, он скомандовал:

– Обходим с тыла!

Девочка лет десяти-двенадцати, стояла на коленях, чуть раздвинув ноги. Упершись головой в дверь загона, в котором толпились козы и тощие овцы, она от нечастых толчков слегка постанывала, то ли от боли, то ли от удовольствия. Широкое платье розового цвета было разорвано и покрывало ее смолянисто-черные волосы, оголяя кофейного цвета с некоторой чуть заметной белизной девичий зад, к которому, не замечая приближающихся разведчиков, позабыв об осторожности, пристроился немолодой, заросший густой черной бородой и с погано выбритым, чуть прихваченным загаром черепом, душман. Он опустил голову и, прижимая ее к своей груди, кряхтел, было видно, как крупные капли пота выступали и, собираясь вместе, стекали с его бритой головы. Бур и патронташ валялись чуть дальше, вместе с защитного цвета жилеткой пакистанского производства и туго сбитой чалмой, как будто ее только что сняли с колодки для головных уборов. Немного дальше лежала мертвая женщина с пробитой навылет головой и залитым кровью лицом, над которым уже жужжали зеленые крупные мухи. Не замечая присутствия посторонних, душман с яростью голодного волка насиловал девочку. Закрыл от удовольствия глаза и, разразившись громким выдохом, повис на ослабленном девичьем теле, всей своей тяжестью прижав ее к земле, тяжело задышал.

Окружив плотным кольцом место преступления, разведчики остановились, не проронив ни звука. Нервная гримаса перекосила лицо ротного.

– Мразь, сука, козел, – прорычал он и со всего размаху кованым армейским сапогом ударил с силой сзади, вывел его таким образом из сладостного состояния.

Вскрикнув от боли, душман повалился на бок, пытаясь в падении натянуть на себя спущенные до колен широченные национального покроя штаны. Завопил, брызнул густой слипшейся слюной, потянулся моментально за винтовкой.

– Куда? – зарычал Губанов и ударом ноги в живот отбросил его в сторону от девочки, которая, сжавшись в комок на земле, по-детски запищала и заплакала. – Гнида! – он еще раз со всего размаху ударил душмана носком сапога прямо в лицо, разбрызгивая вокруг крупные капли крови.

– Что, сука духовская, – заорал ротный и изо всей силы ударил его прикладом автомата. – Что, морда козлячья, сын ишака, не ждал нас, не ждал? – Ротный рвал и метал. – Решил на халяву потрахаться? А-а-а? – кричал он, танцуя возле него в нарастающей ярости. – Зачем убил ханум?! – Губанов указал рукой на лежащий рядом труп старой женщины. – Гнида, выродок! На тебе, сука! – повторял он, нанося душману глухие удары кованым сапогом в лицо, грудь, живот. – На тебе, на халяву, на тебе, бери, не жалко!

– Товарищ лейтенант, хватит! – оттащил ротного от неподвижно лежащего духа Иванов.

– Да, да, – опомнился тот, лихорадочно тряся головой.

– Ротный, смотри, – Крымов подошел поближе к Губанову.

– Что? – обернувшись, спросил тот и посмотрел на Сергея красными от гнева глазами.

– Это дух, снайпер, здесь больше сорока зарубок на буре, – сказал Сергей, подавая винтовку Губанову.

– Ах, ты еще и снайпер, зря спустился с гор, сидеть бы тебе и сидеть там, морда, – закричал Губанов, приподнимая его за грудки, подтащил к стене дувала, бросил возле нее. – Видно, смертушка по тебе плачет, – выдавил он из себя. – Прошманать дувал, все перевернуть, может, там еще где-нибудь что-нибудь… – осекшись, ротный замолчал.

– Петруха, пошли в соседний, шмананем для верности, – предложил Сергей, увлекая за собой друга.

Перемахнув через разбитый забор, они очутились в рядом стоящем жилище, метрах в пятнадцати от места пребывания группы; выбив ногой чуть державшуюся, закрытую на засов дверь, оказались внутри.

– Фонарь, сюда посвети, – попросил Сергей.

– Пусто, нет ничего и никого, – поворошив стволом автомата разбросанное по глиняному полу тряпье и солому, служащую подстилкой для сна, произнес Черкас и направился к выходу. – Уходим! – сказал он. Приоткрыв дверь, окинул внимательным взором двор дувала. – Эй, бача, – неожиданно крикнул он, щелкнув предохранителем на автомате. – Эй, бача, инжебё3 , – он поманил кого-то пальцем. – Инжебе, иди сюда, не бойся. Он обращался к мальчику-подростку, стоящему недалеко от них возле разрушенного тандыра. Мальчик что-то ковырял палкой внутри него.

– Инжебе, – повторил Черкас и направился к нему.

– Петруха, осторожней, может, у него пушка, – предупредил Черкаса Сергей.

И только он это произнес, подросток вытащил откуда-то из штанин пистолет и навскидку выстрелил в приближающегося к нему Черкаса. Пуля прошла рядом, рикошетом ударилась в небольшой камень, стоящий на пути.

– Ах ты, сучонок, – крикнул зло Черкас, падая на землю, и в ответ дал очередь из автомата.

– Уходим к своим, – распорядился Сергей, подгоняя Черкаса.

– Где он, где? – пытался найти мальчишку Черкас, нервно озираясь по сторонам.

– Где, где, да он уже свалил. Уходим. Давай, на хрен тут задерживаться, давай, пошли, еще увидим.

– Кто-то стрелял? – спросил ротный, когда Сергей и Черкас подошли к своему отделению.

– Да бачонка присмотрели, а он в ответ послал нас подальше пулей, – ответил Петруха.

– Не зацепил, все хорошо? – поинтересовался ротный.

– Ни он, ни я, – ответил Петруха.

Дух приходил в себя возле стены дувала. Он сидел, приподняв голову, смотрел сквозь щелки заплывших от ударов глаз.

– Товарищ старший лейтенант, – позвал ротного стоящий рядом с ним молодой солдат.

– Что? – отозвался ротный.

– Он очухался, пришел в себя, – ответил разведчик.

– Наблюдаем во все стороны, – распорядился ротный, приближаясь к духу. – Мы здесь не одни, мне чутье подсказывает. Сейчас проверим мое предположение, – сказал он, приседая на корточки перед духом, вытаскивая из чехла штык-нож военного образца. – Сейчас проверим, – повторил он, – что нам эта мразь скажет. Таджиев, ко мне, – позвал он солдата-переводчика. – Очухался, урод, – сказал ротный, приставив к подбородку душмана сверкающий на солнце отточенный как бритва штык-нож.

– Где остальные? Переведи ему, что я сказал и что буду говорить впоследствии. Понял? – он посмотрел на солдата-переводчика. – Где остальные? Сколько вас здесь? Перевел? – спросил он Таджиева, внимательно наблюдая, как тот пытался объясниться с пленным на таджикском, подбирая нужные слова. – Что, молчит, гад?

– Молчит, товарищ старший лейтенант, – ответил вполголоса Таджиев.

– Спроси его еще раз, – посоветовал Губанов, обращаясь к солдату. – Скажи этому ишаку, убью, если будет молчать, – скрипнув зубами, зло проговорил он, играя отблесками солнца на лезвии ножа. – Молчит?

– Да, – кивнул Таджиев и отошел в сторону.

– Ну, воля твоя, я подневольный, нам приказали уничтожать вас под корень. Значит, молчишь, да? Сука, – Губанов снова поднес к его горлу штык-нож и провел по подбородку, сделав неглубокий надрез на коже.

Кровь большой каплей повисла на бороде, запутавшись в волосах, образовала красновато-черную сосульку.

Обезумевший от боли дух, схватившись за горло, стал кататься по земле, поднимая пыль и издавая стоны, перемешанные со словами на афганском языке.

– Что он там шепчет? – крикнул ротный и посмотрел в сторону Таджиева.

– Ругается, – ответил солдат.

– Ругается? Ах ты, ублюдок, сколько наших положил, он зарубки делает на винтаре! Он не понимает, что ему кранты.

Губанов подошел к нему и наотмашь ударил прикладом автомата в грудь. Душман, захлебнувшись после удара, перехватившего дыхание, застонал и, поднимая руки к небу и выпучив глаза, стал орать, брызжа сухой кровавой слюной.

– Он говорит, – перевел Хаджиев, – что аллах покарает нас за то, что мы пришли на их землю. Он говорит, нам всем глотки перережут сегодня и животы набьют соломой.

– Пусть говорит себе на здоровье, пусть помечтает, – зло сплюнув, спокойно изрек Губанов.

– Что делать с ним, ротный? А? – спросил подошедший Иванов.

– В Кабул его, – не долго думая ответил старший лейтенант Губанов. – Я сам, сам, я должен получить удовольствие, – сказал он, доставая из чехла свой великолепно отточенный нож. – Они, перед тем как убить нашего солдата или офицера, резвятся, отрезают уши, выкалывают глаза и звезды вырезают на груди. А я не буду этого делать. Я тебя пощажу. Я тебя в Кабул отправлю по-нашему, без особого труда и боли, мы не звери, мы выполняем свой долг. Я тебя успокою, вот так.

Его глаза были налиты кровью, он то и дело закрывал их, голова вздрагивала от нахлынувшей на него бешеной ярости. Он, с силой обхватив двумя руками рукоятку ножа, вогнал в голову духа стальной прут, не дав ему возможности даже испугаться. Расколов таким образом череп на две половины, вытащил лезвие и вытер его о штаны убитого.

– Вот так-то, сорок три, – проговорил ротный, вставляя лезвие-нож в чехол. – Уходим, наша работа началась, – сказал он, взмахом руки увлекая за собой разведчиков. – Только без надобности не стрелять, будем действовать тихо. Девчонку закройте в доме, трупы прикрыть соломой – и айда.

– А что с ханумкой делать? – спросил Одеса.

– Ну, это не наше дело, как аллах ей подскажет. Выдвигаемся таким же макаром, – распорядился ротный, вытирая рукавом потный лоб. – Нужно найти остальных, а они здесь есть, это я точно знаю, не один же он сюда заявился на трах. А-а-а? Он посмотрел на стоящего рядом Иванова.

– Конечно, не один, – согласился с ним Иванов, поправляя свой боевой комплект.

– Действовать ножом по возможности больше, патроны для дела не жалеть. Ну, с Богом. – Ротный окинул всех взглядом, в его успокоившихся, удовлетворенных глазах сверкнули огоньки. – Теперь делаем вот что, – подняв голову и окинув взглядом разведчиков, заговорил он быстро. – Крымов, Черкас, Одеса, Иванов, вас мне нечему учить, пойдете правой стороной по этой улице, между дувалов. Да, и возьмите еще пулеметчика, вам он пригодится. Пулеметчик молодой, но парень крепкий, мой земляк, приобщите к делу, чтобы не засох в трясине бытовухи, приглядывайте за ним, где надо, подскажите, можно кулаком, я разрешаю.

Он улыбнулся и посмотрел на стоящего рядом солдата крепкого телосложения, рослого, с сильными мозолистыми крестьянскими ладонями.

– Зуев, пойдешь в отделении Иванова, слушай его и ребят во всем, если хочешь быть настоящим разведчиком, и жить, я думаю, не надоело, солдат. Я вижу, ты, парень, молоток, – он похлопал Зуева по плечу и чуть заметно улыбнулся. – Прочешите все дувалы с северной стороны, с кишлачными вести себя по обстановке. Пленных духов не брать, всех в Кабул. – Он провел ребром руки возле шеи. – Связь со мной по «ромашке» поддерживать, отвечать на сигналы. Я остаюсь здесь, пойду в глубь кишлака, пошманаю козлов зеленых. Ты, Лисицын, со своей четверкой туда. – Ротный указал рукой направление. – Делать то же самое, всех в Кабул. Ну, с богом, пацаны. Поставим на место припухших, а то разгулялись по нашей территории, суки, жизни от них нет. Да, запроси русло, – обратился он к радисту, когда отделение Иванова отходило от места. – Пусть Котов готовится к проческе своей территории. Ну, все, уходим, встретимся на борту.

Северная сторона кишлака встретила нетронутыми глиняными заборами и наглухо законопаченными окнами и дверями дувалов. Даже домашняя птица и скот куда-то исчезли. Стояла подозрительная пугающая тишина.

– А где все жители? – задал вопрос все это время молчавший Зуев.

– Где, где? – передразнил его Петруха. – По дувалам, по домам сидят, как крысы, носа не кажут, ждут удобного момента, чтобы тебе в спину пульнуть исподтишка. Это мы за них тут корячимся, а не они за нас. Так что держи ухо востро. Понял?

– Так точно, – промямлил Зуев и шмыгнул носом.

– Ничего, послужишь с наше, больше не будешь задавать дурацких вопросов. Мы не на гулянку пришли, а на войну эту долбанную. Или ты еще не понял, что да как? – обернувшись к молодому, сказал Петруха. – И вот еще что тебе скажу как земляку нашего ротного, мы его уважаем, он наш человек, свой, хоть и недавно с нами. Так что, если хочешь вернуться в Союз как положено, а не в цинковом, спецрейсом в «Черном тюльпане», смотри по сторонам и слушайся старших. Врубился? – спросил он, подталкивая вперед солдата. Остановился на месте, прислушался.

– Ну ладно пугать молодых, – вступился Иванов.

– Да, че, че, я что, неправильно, что ли, сказал? Ты, Ваня!! – буркнул недовольно Черкас.

– Да все правильно – согласился Иванов и, улыбнувшись, посмотрел на своего друга. – Не забудь, что тебе сейчас сказали, и будет все о’кей. Страшно? – спросил он с сочувствием.

– Немного есть, – процедил сквозь зубы Зуев и прижал к груди пулемет.

– Предохранитель сними, – заметил Петруха, все это время наблюдавший за Зуевым, медленно, не спеша, идущим за ним.

Он передернул затвор своего автомата, снова остановился и замер на месте.

– Показалось, – проговорил он, прижимаясь к стене глинобитного забора. – Зуй! Зуй!

Укоротив фамилию солдата и таким образом придумав ему позывной, он, окликнув молодого, затараторил:

– Смотри, Зуй, когда будешь стрелять по духам, в нас не попади от страха. Понял? А то в роту приедем, будешь отжиматься до потери пульса в полной боевой экипировке. Понял?

– Ну, все, все, хватит трепаться, – резко оборвал Иванов, не дав Черкасу отмочить очередную шуточку. – Быстро разобрались по местам, каждый наблюдает в своем направлении, – приказал он. – Серый, пойдешь замыкающим. Зуй пока еще не обстрелянный, хотя это его место в группе. Смотри, Зуй, не зевай, учись, здесь тебе быть вместо Серого. Прикрытие отхода, в крайнем случае, на твоем ПК лежит. Зуй, давай для начала в середину на место Сереги, идем цепью от стены к стене, по проходу, – распорядился Иванов и запел вполголоса:

– Чубчик, чубчик, чубчик кучерявый,

А ты не вейся на ветру,

Ах, карман, карман, ты мой дырявый…

– Ты че, Вань, распелся? – шутливо бросил рядом идущий Одеса.

– Да, братишка, что-то у меня мой шрам зачесался не на шутку. Он всегда зудит, когда духи где-нибудь рядом. Он у меня как миноискатель. Так что приготовьтесь. Вот за этим валуном затаимся, хорошая позиция, видно во все четыре стороны. Подождем. Помоги нам, господи, ведь не за Родину воюем, а за этих «несчастных на бумаге».

Прошло пять минут напряженного ожидания.

– Сейчас, сейчас, – повторял тихо Иванов. – Сейчас они вылезут, я чувствую, где-то рядом, без балды.

– Глянь, – почти крикнул Зуев и приподнял голову над камнем.

– Тише, тише, ложись, дурень, не высовывайся, пулю захотел? – нервно проговорил Сергей и с силой прижал его голову к земле. – Ты что, смелый? Лежи и держись за гашетку на своем пулемете. Сейчас повоюем. Мы все видим, без соплей.

Из соседнего дувала в двадцати метрах от них вышла компания. Они шли прямо на группу неторопливым шагом. Впереди идущий душман-боевик был экипирован в советскую одежду офицерского покроя экспериментального образца. Он остановился, улыбаясь, что-то крикнул своим.

– Один, два, три, четыре, – начал быстро считать Петруха.

– Десять, тринадцать, пятнадцать…

Из дувала вышло человек сорок. Они оживленно о чем-то говорили, возле них крутился «бача», подросток лет тринадцати-пятнадцати.

– Он, он в меня шмалял, наводчик, – зло проговорил Петруха, прикладывая к плечу автомат.

– Подожди, – одернул его Иванов. – Подожди, не стреляй, будем ждать, что дальше.

Подросток, размахивая пистолетом Макарова, указывал в сторону, где находилась группа.

– Гнида, – нервно проговорил Иванов. – Навел все-таки, это твоя заслуженная пуля.

Он прицелился, раздался одиночный выстрел. Бача, схватившись за живот, стал медленно сползать на землю.

– Да здесь целая банда, – с испугом проговорил Зуев, подтягивая пулемет поближе к себе. Откинув крышку сверху, рядом с затвором, стал нервно поправлять пулеметную ленту.

– Зуй, ты что, пулемет забыл зарядить или ленту не вставил? – закричал Петруха, вытаскивая из-за спины две гранаты Ф-1.

– Да нет, да нет, все нормально, Петруха, – выпучив глаза, растерянно прошептал Зуев.

– Ну все, пацаны, нам здесь не справиться. Передавай по «ромашке»: напоролись на духов, будем принимать бой. Сообщи примерное место нахождения, – вполголоса сказал Иванов.

– Отходить нужно, отходить, – нервно закричал Петруха, не в силах сдерживать свои чувства.

– Куда отходить?! – возмутился Иванов. – Встанем, засветимся, покрошат как капусту. Этого хочешь, Черкас? Приготовиться к бою! – приказал он.

– Духи сзади нас окружают, – крикнул Сергей и пустил длинную автоматную очередь в нарисовавшиеся две фигуры, которые приближались к ним, перебегая от одной стены к другой.

Впереди идущие душманы моментально залегли. Разделившись на небольшие группы, быстро побежали в сторону разведчиков, пытаясь окружить их кольцом. Длинная пулеметная очередь разрезала горячий воздух. Поднялась пыль. Было видно, как упали несколько «духов». Припав к земле, они затаились.

– Почему они не стреляют? – спросил Петруха.

– В плен хотят взять, нас же мало, в кольцо берут, сволочи, – закричал Иванов. – Петруха, задних забросать гранатами. Зуев, прикрой, не дай им поднять голову. Серый, помоги Зуеву подствольником. Уходим к руслу, держаться вместе, не отрываться.

Иванов встал в полный рост, послал вперед одну за другой две гранаты. Поднялись клубы дыма. Крики душманов растворились в шуме заработавшего пулемета и четырех автоматов. Сергей нажал на курок своего автомата и прижался щекой к горячей металлической крышке, внутри которой ходил, щелкая, затвор, выбрасывая из ствола огонь и дым. Зажмурив один глаз, посылал впереди себя короткие автоматные очереди, приговаривал:

– В плен взять хотите, а не хрена, у вас, ишаки, не выйдет.