Проехали два небольших села, стоявших вдоль дороги недалеко друг от друга, вроде бы одинаковые по застройкам и в то же время абсолютно разные по людям, которые в них живут. Можно было подумать, что одно село не покидала жестокая дизентерия, отнимающая последние силы сельчан, чтобы хоть что-то сделать по благоустройству своего дома. Людей не видно, и только стая собак, увязавшаяся за машиной, возбуждённо гавкая проводила нас из села. А вот второе село неожиданно встретило нас такими же домами из силикатного кирпича, как и в первом селе, но выкрашенными заборами и затейливо перевитыми яркими цветками воротами, умело нарисованными местными художниками. С красивыми ставенками на окнах с интересом разглядывающие нас из-за белоснежных занавесок за неизменными палисадниками с яркими розами. Или просто свежепобеленные с ярко нарисованными цветами по углам и вокруг окон. По-над домами были проложены не широкие дорожки из асфальта от дома к дому, как будто раскатанные по зелёной траве. И даже колодец был украшен теремком, а журавель, уткнувший свой нос в деревянный сруб, выглядел каким-то ухоженным и гордым за своё село, утопающее в садах.

Как-то даже странно выглядела эта броская разница между двумя сёлами-соседями. Вроде бы одна земля, одно солнце над головой, а люди, живущие в них разные – одни живут в цветах и чистоте, а другие в навозе!

Лента дороги делала бесконечные повороты, объезжая более крутые склоны, взбиралась на пологие взгорки и сбегала с них, чтобы спрятаться за следующим поворотом и вновь показаться во всю её длину до следующего подъёма или поворота. И после очередного подъёма я увидел необычайное явление, которое никогда не видел раньше наяву, а только в далёкой телепрограмме «В мире животных», да и то один раз.

– Генрих, посмотри вправо и вверх, – быстро сказал я, останавливая машину, и показал ему рукой направление, куда нужно было смотреть, чем сразу отвлёк мою команду от затянувшегося молчания и заставил всех открыть рты от удивления или испуга. Это уже кто как отреагировал на увиденную громадную стаю птиц – то ли скворцов, то ли ещё каких-то пичуг, сбившихся в плотный ком из сотен птиц, как большой косяк сардин скучивается, защищаясь от хищников. Так и эти птицы, сбившись в плотный ком, защищались от какого-то хищника и выделывали такие воздушные пируэты или фигуры высшего пилотажа, как будто какая-то компьютерная программа меняла направление, изменяя её форму бессчётное количество раз, но сохраняя плотную массу стаи. Но самого хищника, напавшего на них, мы так и не увидели. Долго стояли мы, наблюдая за этой стаей, как будто только здесь, над этим местом, можно было исполнять этот волшебный танец, и нам было совершенно непонятно, как в таком плотном клубке не затоптали и не забили крыльями они друг друга.

– Что, вояки, испугались? Наверное, подумали, что это ваша тучка прилетела за вами и так обрадовалась, увидев вас ещё целыми? – упустить такой момент, да чтобы не подшутить над испуганными ребятами, как бы в отместку за тёщиных курей, я никак не мог.

– Если честно сказать, то в первое мгновение я испытал шок от увиденного! Но как же красиво! – восхищённо заговорил, приходя в себя, Генрих, и все остальные подтвердили его слова. – О, «йа», «йа», «натюрлих», шок!

– Ну вот и хорошо! Теперь я буду спать спокойно!

– Это почему же вы будете спать спокойно? – уже зная, что от меня можно ожидать чего угодно, дотошный парень всё-таки решил выяснить всё до конца.

– Генрих, солнышко, пора бы тебе уже знать, что у нас, у славян, есть такая примета: если ты за день не сделал какую-либо гадость другому, то ты всю ночь будешь страдать бессонницей и мучиться из-за утраченных возможностей. Это в большей мере относится к подавляющему числу наших чиновников, но и простой народ от них не отстаёт, понятно?

Долго стоял Генрих, поджав свои губы и недоумённо посматривая на меня, думая над странными особенностями русских развлечений, и улыбнувшись сказал:

– Надеюсь, это Ваша очередная шутка?

– Да какая это шутка! Это действительность! Есть такой анекдот: – Сидят два хохла… Ты знаешь, кто такие хохлы? Ага, уже лучше! Так вот, один спрашивает другого: «Ты чего такый смурный?» Смурный – это по-русски «грустный»! А другой, ему отвечает: «Та, розумиешь, кумэ, о ци, москали, и газ продають и нафту, и у хати у ных тэпло, а мы тильки на Майдане душу гриемо и всэ! Дуже добрэ було, колы б почалась вийна миж Финляндией и Китаем!»

– О чём ты говоришь? Ну причём здесь Финляндия и Китай? Ты хоть знаешь, где Финляндия и где Китай? Чего им между собой делить, да и Россия лежит между ними!

– «Во-во, та нэхай воны хоть огороды о цим москалям повытаптывають! Послухай, кумэ! Давай свои хаты запалымо!» – «О, а цэ навищо?» – «Та шоб у цих клятив москалив, вид нашего дыму, хоть очи повылазять!»

Генрих дословно и, наверное, удачно перевёл на немецкий язык анекдот своим друзьям, и в машине долго не замолкал смех под тихий шелест колёс по асфальту, катившихся накатом по лёгкому наклону дороги.

Мимо машины проплыл предупреждающий знак «Животные на дороге», когда-то давно установленный на месте перехода через дорогу колхозного стада коров, а сейчас даже следы копыт заросли травой, и только выбитые животными тропинки по склонам оврага говорили о былом большом стаде. Вдалеке, в самом низу спуска дороги, одинокая легковушка стояла на обочине дороги перед очередным подъёмом, с топчущимся около неё человеком. На дороге всякое случается: то бензин нежданно закончится у раззявы, или ещё какая-нибудь поломка неожиданная случится. Вот и этот скатился вниз накатом и теперь ждёт, наверное, помощи от проезжающей машины.

– О, какая приятная неожиданность! Познакомься, Генрих, с первым увиденным тобой гаишником!

– Это кто такой?

– Сейчас узнаешь! Только ты, ради бога, молчи и не вмешивайся!

Из-за машины вышел с барской вальяжностью молоденький, но уже мордатенький лейтенантик, помахивая полосатым жезлом дорожно-постовой службы, небрежно приглашая нас к дружескому разговору. Ну что же, уважим человека.

Съехав с асфальта, мы остановились позади его машины и вышли вместе с Генрихом, чтобы узнать причину нашей остановки, а заодно и поближе рассмотреть представителя грозной организации, даже куда хуже, чем НКВД.

– Лейтенант Петренко! Почему Вы нарушаете скоростной режим? – уверенным голосом наделённого властью человека обратился ко мне представитель автоинспекции.

– Не по-о-нял! Я что, ехал слишком медленно или задним ходом? – от такой наглости у меня брови на лоб полезли. Ну, всё ожидал, но услышать такое…

– Вы ещё будете со мной спорить? – наглым тоном, самоуверенно и не моргнув глазом, пресёк моё безмерное возмущение слуга народа, – мой регистратор определил вашу скорость в девяносто восемь километров в час! Вот, посмотрите!

Всё правильно, табло регистратора показывало «98», но мы-то катились под горку, даже не запуская двигатель, со скоростью не больше двадцати!

– А твой калейдоскоп хоть работает? Может быть, там было ноль девяносто восемь километров? Ты покрути там колёсико!

Но он не слушал и уже открывал какую-то папку, предусмотрительно положенную на капот его машины, и доставал протокол дорожного нарушения.

– Всё, всё работает, не беспокойтесь! Но я могу Вас не наказывать, если Вы возьмёте мою машину на буксир и вытащите меня наверх, а там я и сам до деревни доеду, – поставил мне условие этот наглец.

– Во-первых, мне твоё корыто не за что цеплять, потому что у меня нет форкопа, а во-вторых, буксировочного троса тоже…

– Это уже лучше! Нет буксировочного троса! Может быть, у вас и огнетушителя нет, и аптечка просрочена? – перебив меня на слове, возмущённо и в то же время обрадованно воскликнул блюститель дорожного порядка.

И я только сейчас обратил внимание на то, что на его груди не было личного жетона сотрудника ДПС! Та-ак, а это что за калич на колёсах без логотипа любимой организации? А на крыше машины вообще какой-то тазик прицеплен вместо мигалки!

Ряженый клоун, войдя в роль всесильного на дороге хозяина, уже не видел, что я стою перед ним и рассматриваю его, как энтомолог интересную козявку!

– …за задний мост моим тросом зацепи, – настаивал нахал.

– Ты хоть представляешь, что ты мне предлагаешь? Я ведь задний мост угроблю! А он стоит гораздо больше, чем весь твой тарантас! Знаешь, ты себя лучше за задницу зацепи! – от такого нахальства я уже не сдерживал себя и смеялся над таким глупцом, попавшемся мне на дороге.

И вдруг мы оба услышали сначала доносившуюся издалека музыку, потом увидели и выскочивший на горизонте дороги «Мерседес». Сразу забыв обо мне, лжегаишник выбежал на середину дороги с жезлом в одной руке и своим калейдоскопом в другой и стоял с такой решимостью, как железнодорожный обходчик с красным флажком перед разобранными рельсами, ожидая несущийся состав. А «мерс» нёсся явно выше сотни, и вскоре рёв динамиков стал перекрываться визгом хороших тормозов, оставляющих две чёрные полосы на полотне дороги.

Кормящийся на асфальте ну прямо танцевал на месте, как вратарь в воротах, и не мог дождаться, когда же остановится такая денежная тачка! Вот здесь-то у него точно что-то прибавится в кармане, и ему некогда было глянуть на меня, рассматривающего самодельную мигалку, сделанную из пластмассового цветочного ящика, в каком хозяйки высаживают цветы на балконе, но с аккуратно вставленными рассеивателями света – наверное, отобранными у какого-то тракториста. Прямо гордость берёт за наш народ – чего только не придумают наши умельцы, чтобы надурить лохов любыми путями и выманить у них деньги!

Генрих с недоумением смотрел на развивающееся перед ним представление, не понимая, почему я вдруг стал так недопустимо резок с представителем столь страшной ГАИ, которой я его когда-то пугал. И пока ряженый пытался перекричать «мерсовские» динамики, я объяснил ему в двух словах, чем же вызвано моё негативное проявление лояльности к власти.

А на дороге уже трое орали, размахивали руками, загибали пальцы и крестились, божились и тыкали в нос какими-то «Прайс-листами» с расценками дорожных нарушений, взывали, как к Всевышнему, к показанию калейдоскопа, пока один из парней, наверное, боясь сорвать свой голос, не выключил в машине магнитофон. И я услышал последние слова лжегаишника:

– …девяносто восемь километров! Какие семьдесят?! Вы что, не видели знака ограничения скорости?

– Какого знака? Здесь отродясь никакого знака не было!

– Так вы ещё и знак не видели? Ну, ребята, вы и влипли! Протрите глаза! Вон он, отсюда его видно! Ваши документы!

– Командир, ты чё, ваще, давай так договоримся! Пятьсот рублей хватит?

– Скока-скока? Какие «пятьсот»? Вы что, совсем с ума сошли!? Это же чистая взятка представителю власти! Это уголовное преступление!

– Тада тысяча!

Сошлись на тысяче и буксировкой до ближайшего села.

Этот концерт с интересом слушали ещё трое вышедших из машины ребят, ничегошеньки не понимая в этом бедламе, но своими одинаковыми спортивными костюмами и оригинальной раскраской на лицах внушали явное сомнение в умы сговорившихся сторон, что связываться с ними не стоит.

И хотя одному из них, что был в погонах, было жалко отпускать нас, не содравши шерсть, а двум другим жалко было потерянных денег, ни за что отданных, как бы там ни было, они уже дружной компанией цепляли стальной трос к прицепному устройству на «мерсе» и за буксировочную серьгу видавшей виды «девятки». Но делалось всё это как-то не так, как это делают с нормальной психикой люди, а как-то дёргано и неестественно нервно.

В конце концов, всё утряслось, и все расселись по своим машинам, а презирающий нас хапуга, даже не глянув на нас, просигналил, давая понять, что можно трогаться. Взревела музыка и, натянув трос, «мерседес» с места рванул так, что бедную «девятку» сразу замотало по дороге, как пустую консервную банку.

– Генрих, ты знаешь, мне показалось, что эти двое из «мерса» явно чем-то обкурились! Какие-то они одинаково нервные – высказал я своё мнение, – но может быть, я ошибаюсь?

– Что они могли выкурить? – святая душа прошлого тысячелетия могла знать только нюхательный кокаин, и то могла об этом не знать из-за интеллигентности родителей.

– Сейчас столько всякой дури напридумали, что только одних названий перевалило за две сотни. Курят дурь, колются, нюхают, убивают и умирают. Страшная эпидемия захлестнула землю!

Музыка от удаляющихся машин стала тише и вскоре совсем замолчала, скрывшись за подъёмом дороги, и мы, сев в машину, тоже потянулись вдогонку за хитрецом и лохами. А наверху нас ждала очередная неожиданность, но прогнозируемая.

Связка из двух машин неслась вниз так, как будто за ними гналось что-то страшное и незнакомое! Мигалка сверкала, как новогодняя ёлка, и даже до нас донося звук полицейской сирены. «Жигулёнка» мотало по дороге из стороны в сторону, и как он не угодил в оба кювета сразу, было просто непонятно. И вся эта одуревшая команда уже подлетала к окраине деревни.

Что значит для сильного двигателя «Мерседес-Бенца» вытащить на горку лёгкий «Жигулёнок»? Да ничего! Даже не почувствовали, что у них что-то там прицеплено! А когда врубили музыку, тут же вспомнили о заныканных чинариках и, напрочь забыв о своём привязанном, сразу вдавили педаль газа до полика, как вдруг в зеркале заднего вида, совсем неожиданно для себя, увидели они сверкающую полицейскую мигалку и чуть слышно доносившийся до них вой сирены!

– Атас! Менты на хвосте!

И понеслось! Перепуганный инспектор вцепился в руль, сирена ревёт, мигалка сверкает и требует немедленно остановиться, и севший на хвост мент не отстаёт от несущегося «мерса» ни на метр. Обкуренные наркоманы давят на газ и стараются оторваться от нежелательного хвоста, резко сворачивают в первый попавший переулок и, как гирей на цепи, разносят «жигулёнком» чей-то палисадник у дома.

Но упёртый гаишник не отстаёт! Вот зараза, прицепился! Ещё один поворот, и снова разлетается сзади переломанный штакетник, и взмывают вверх перепуганные куры, спокойно гулявшие у своего дома.

А этот паршивец орёт в машине уже громче чем его сирена и «мэрс» несётся уже к следующему повороту, и сам уже вписывается в него с большим трудом, юзя колёсами почти у самого угла дома. И тут же в этот угол шарахается другим боком бедный взяточник, даже не стараясь вырулить.

Только на следующем повороте, еле увернувшись от лежащего у дома толстенного бревна, защищавшего угол, «мерседес» насаживает на него не в меру настырную погоню и, вырвав у «жигулёнка» из подрамника болты с серьгой, уносится со звенящим по асфальту тросом из разбитой ими деревни.

Да, продешевил, мздоимец! Надо было сразу с них брать тысяч сто пятьдесят на будущий ремонт своей машины. Поскромничал! Вот только интересно знать, что скажет ему дома папа?

Моя команда смотрела на устроенное в деревне ралли с очень большим интересом, в зависимости от того, кто и за кого болел. Они делали ставки на лидера и на аутсайдера, рейхсмарки перетекали из рук в руки и кое-кто уже сколотил неплохое состояние за короткий срок. А Генрих, по ходу дела, объяснял им, почему получился весь этот переполох и от этого ставки увеличивались болеющими за национальную автопромышленность ещё больше, но тут же котировки резко падали от вида сбегающихся местных жителей с дрекольем к контуженому «жигулёнку» с парившим радиатором.

Теперь разговоров, смеха и весёлых предположений о том, что чувствует сидящий в машине горе-бизнесмен и что он ещё будет чувствовать, когда к нему сбегутся все пострадавшие от разгрома, устроенного в деревне, то нам этого веселья хватит до самого города, уточняя и придумывая новые детали, которые ребятам были не видны, но очень всем хотелось это видеть во всей красе и звуках!

– Но как же так можно позорить свои погоны? Он же офицер! – Генриху был совершенно непонятен поступок этого человека.

Но разве можно обижаться на убогого, если у него от рождения ума нет? А этот школу закончил, и она, перекрестившись, выставила ему в аттестат по всем предметам троечки и, с богом, проводила за порог! Папочка, заплатив хороший куш, устроил его в институт, но сынок на лекции не ходил, и папе приходилось платить за каждый экзамен. С каждым годом он наглел всё больше и больше, а ума так и не набрался, ну и пристроил папуля его у себя в деревне участковым. А жить-то красиво хочется, вот он и додумался кормиться на асфальте, но и здесь сорвалось! Сплошная невезуха! И ведь не бедствует, паршивец, с куска на кусок, сидя под крылышком у папашки – вон какая хряпа, аж лоснится! Очень нужную для страны профессию испоганили вот такие проходимцы всех мастей и званий! Ведь в стране люди уважают и гордятся ОМОном и СОБРом, настоящими мужчинами нашей Родины, сотрудниками МЧС и военнослужащими армии! А этот потянулся за лёгкими деньгами и доброго слова не заслуживает!

«Мерседес» уже где-то спокойно ехал, оторвавшись от ментовской погони, и вдыхал новые порции заморского зелья. А незапланированный местным начальством «майдан» всё разрастался и набирал силу, взяв в плотное кольцо вдрыбадан разбитый «жигулёнок». А более дальновидные и предприимчивые жители села уже побежали ломать свои полусгнившие палисадники и заборы, даже там где трасса устроенного ралли и не проходила. Но ущерб своей собственности надо было показать лицом, да и соседи все подтвердят о сумасшедшем участковом, гонявшемся за невинными пареньками по всем улицам их села, за то, что эти хлопцы, совершенно случайно, показали ему средний палец руки. Может быть, эти мальчики так определяли, с какой стороны ветер дует? – Так зачем же из-за этого давить наших несушек? Только у меня одной, он, паразит, передушил целых десять, нет, пятнадцать штук! Он и в детстве таким шалопутным и непутёвым был! – раздавался крик на всё село.

А какая-то шустрая бабка уже трясла над его разбитой машиной своей старой, разорванной по этому случаю, подушкой с перьями и навзрыд причитала на всё село о погубленных этим проходимцем её кормильцах! Что теперь ей, старенькой бабулечке, беззащитной и немощной, делать? Хоть сейчас ложись и помирай с голода из-за этого обормота прямо здесь, у его машины!

– Танцевали девки в храме, все претензии к Обаме! Всё, Генрих, поехали! До финала ещё далеко, а всё интересное мы уже увидели! Я только до сих пор не могу понять, с какого будуна милицию переименовали в полицию?

Новоявленный Остап Бендер сидел в машине, втянув голову в плечи, и даже думать не мог о том, чтобы выбраться из ничем не виноватой машины, и нам было совершенно непонятно, почему – то ли ждал темноты, то ли прихода своего родителя?