Три истории из подворотни
(для одного спектакля)

Посетитель
Одноактная мелодрама

Действующие лица:

Татьяна

Лев

Офицер

Городской двор-колодец, каких много в старых домах Петербурга. Ранние сумерки. В окнах зажигается свет, проявляя узоры, высвобождая яркие или блеклые цвета занавесок. За ними движутся тени – совершается жизнь. Здесь, во дворе, она обнаруживается звуками. Из одного окна доносится визг электродрели, стук молотка, из другого – приглушенное фортепьяно. Слева бормочет радиодиктор, справа плачет ребенок, а мимо подворотни с сухим шелестом проносятся автомобили. В первые минуты спектакля все звуки форсированы, шум улицы сливается с шумом двора, но понемногу наступает относительная дворовая тишина, когда отчетливо слышны и фортепьяно, и радио.

В крошечном сквере посреди двора на скамейке возле песочницы сидит седоголовый, но не старый еще мужчина в плаще, курит. Рядом с ним чемоданчик-дипломат, коробка из-под сигарет. Это Лев. Из парадной в углу двора выходит молодая женщина с таксой на поводке, некоторое время стоит поодаль. Затем, отпустив собаку, проходит ко второй скамейке, противоположной к первой, садится, закуривает, слегка бравируя своей отстраненностью, как это делают женщины, долго живущие в одиночестве. Наблюдает за таксой, глубоко, по-мужски затягиваясь сигаретой. Это Татьяна. Лев не отводит от нее глаз, и это ее раздражает.

Татьяна. Мальва, фу!.. Фу, я сказала!

Лев (полуобернувшись к собаке). Смотрите-ка, слушается. Англичане, говорят, придумали для непослушных собак ошейник с датчиком. Хозяин дает слабый ток, и – порядок. Дистанция при этом может быть около двухсот метров, экая прелесть.

Татьяна не реагирует.

Я вот думаю, не купить ли лицензию. Как, по-вашему, сбыт найдет? (Пауза.) Можно расширить область применения. В педагогических целях, допустим… Опять же, в супружеских отношениях. «Ко мне, я сказала!» А он у пивного ларька, с товарищами… Как вам это понравится? (Пауза.) Чем-то все равно торговать надо. Вы чем торгуете?

Татьяна гасит окурок, поднимает воротник, встает.

Татьяна. Мальва, ко мне!

Лев. Ну, а что такого, теперь все чем-то торгуют.

Татьяна. Ко мне, я сказала!

Лев. Чудная собака, ухоженная. Защищает-то хоть хорошо?

Татьяна. Хотите проверить?

Лев. Упаси бог. (Встает.) Пойти и мне, что ли, с вами прогуляться.

Татьяна. Да вы что, дядечка?

Лев. А чего, тоже буду вас охранять.

Татьяна. От кого? Пока, кроме вас, к нам никто больше не пристает.

Лев. Ну, могу от себя… Кстати, сигареты кончились. Не одолжите? С отдачей.

Татьяна. Да ради бога. (Бросает ему пачку.)

Лев. Смотрите-ка, пахитоски!.. (Закуривает.) А в наше время дамы «беломорине» радовались.

Татьяна. Знаю, тогда не курила.

Лев. А я, сколько себя помню, всегда курил.

Татьяна. Плохо.

Лев. Плохо. Вон в том углу двора росла трава. А на ней лежали дрова. Гниловатые такие поленницы… грибным лесом несло от них… Вот – за ними. Первые мои папиросы назывались «Ракета». Мы это дело расшифровывали так: «Ребята, асторожней курите, етот табак атрава». (Смеется). А?.. Как?..

Татьяна. Плохо.

Лев. Чего ж хорошего…

Татьяна. Когда это было?

Лев. Что?.. А, до войны.

Пауза.

У соседей пудель, препротивнейшее создание… Истерический тип… Валерьянкой отпаивают… А чуть что с животом, водку дают… Как немцу – тридцать три грамма… (Пауза.) Ваша не пьет?..

Татьяна. Не пьет и не курит. (Встает, провожая взглядом собаку, оборачиваясь ко Льву спиной.)

Лев. Да, собачникам у нас нелегко, выгуливать негде. С одной стороны – Невский проспект, с другой – Англетер. В Сашкин сад разве… Не ходите?

Татьяна. Далековато.

Лев. С вашими-то ногами?

Татьяна. Так. Еще комментарии будут?

Лев. Не гневайтесь… Я просто…

Татьяна. Вот и не надо.

Лев (встает). Вы уходите?..

Татьяна. Да, нам пора.

Лев. Так она ж ничего не успела.

Татьяна. Господи, ну а вам-то что?

Лев (заступая ей путь). Не уходите.

Татьяна. Не поняла.

Лев. Ну, сядьте, посидите еще.

Татьяна. Зачем это?

Лев. Поговорим.

Татьяна. О чем?

Лев. Можно и о собачках.

Татьяна. С какой стати?

Лев. Нет, кроме шуток.

Татьяна. Скажите, пожалуйста!.. А вы кто?

Лев. Я-то? В командировке.

Татьяна. Ну так а я-то причем?

Лев. У меня скоро поезд.

Татьяна. Ну и с Богом.

Лев. Время еще есть.

Татьяна. Не понимаю, у вас последние часы в этом городе, а вы сидите в темном дворе. Сделали бы что-нибудь, чтобы запомнилось… Пошли бы куда-нибудь. Да хоть в пивную, тут, в соседнем квартале…

Лев. А ведь не было, знаете, не было! Фирмы какие-то, издательство – это я еще понимаю. Но чтобы пивная? У дома графини?.. Напротив Петра Ильича?.. (Касаясь ее рукава.) Садитесь, я вам расскажу, что там было. Ну, садитесь же…

Татьяна (высвобождаясь). Послушайте, если вы клинья подбиваете, то это не ко мне. Ведь вы мне в отцы годитесь.

Лев. Ну, уж и в отцы.

Татьяна. Ей-богу, не меньше. Голова-то седая.

Лев. Да вы что!

Татьяна. А то вы не знали?

Лев. А меня сегодня в магазине назвали «молодой человек».

Татьяна. Это кто-то из слабовидящих.

Лев. Дело большое – голова. Я, если хотите знать, когда сюда приезжаю, возраста не чувствую. Так, какая-то усталость… А лет мне, я думаю, девять…

Из окна позади Мужчины раздается звонкий, самозабвенный голос мальчика.

Голос. Кто мчится, кто скачет под хладною мглой? Ездок запоздалый, с ним сын молодой. К отцу, весь иззябнув, малютка приник. Обняв его, держит и крестит старик.

Пауза.

Лев. Кто это?.. Вот уже в третий раз. И все с той же интонацией…

Пауза.

С обреченной… Понимаете, ужас сердце сковал! И не освободиться. Душа сомлела.

Пауза.

С вами так не бывало?

Татьяна. Это Павлуша… Мальва, фу!..

Лев. Бывало?

Татьяна. Слушайте, в самом деле, пошли бы куда-нибудь напоследок. Мало ли хороших мест в городе?

Лев. Ну, а я что?.. Разве здесь плохо? Вот, дерево выросло… Свежий воздух… Музыка… Можем выпить даже. (Достает флягу.)

Татьяна. Ну вот, начинается…

Лев. Коньяк неплохой. (Отвинчивает крышку-стопочку, наливает.) Прошу.

Татьяна. Без меня.

Лев. Ну, хорошо. За наш дом. Зачем куда-то ходить? Все лучшее – в своем доме. (Выпивает.)

Татьяна. В какой парадной жили?

Лев. А в той, из которой вы появились. Вон мои окна. (Встает, прохаживается.) И с того момента, как вы возникли в дверях, я вам мысленно задал сотню вопросов.

Татьяна отходит к скамье и садится.

Татьяна. О чем?

Лев (широко улыбаясь). Ну, как там… вообще?

Татьяна. Что?

Лев. В нашей парадной.

Татьяна. А что в нашей парадной?

Лев. Ну, как вам сказать… Жизнь идет?

Татьяна. Вопрос, прямо скажем, детский.

Лев. Да, пожалуй… Но, знаете, как-то странно…

Татьяна. Что странно?

Лев. Все почти вымерли, а жизнь идет.

Татьяна. А вы хотели, чтобы остановилась?

Лев. Да нет, что вы… (Пауза.) Собачка ваша что-то роет.

Татьяна. Пусть роет. Так ваши окна… которые?

Лев. На самом верху. Квартира двадцать девятая.

Татьяна (после паузы). Да?.. А, ну, конечно, давно. Там Боженковы сто лет живут. (Пауза.) Ладно, налейте мне.

Лев (возвращаясь на место). С удовольствием.

Татьяна. И охота вам?.. Ну, жили. Все где-нибудь жили… И чего вы пришли?

Лев. Выпейте. (Отдает стопочку.) Сам не знаю. Тянет. А Виктор Потапыч жив?

Татьяна. Виктор Потапыч?.. (Выпивает.) Жив. По утрам посиживает там, где вы сейчас… Палкой постукивает… А что?

Лев. Да ничего…

Татьяна. Значит, вы до войны.

Лев. И в блокаду. Как вас зовут?

Татьяна. Татьяна. А вы?..

Лев. Лев.

Татьяна. А с отчеством?

Лев. Дважды.

Татьяна. Ого! Лев Львович. Как дразнили?

Лев. Кошкин.

Татьяна. Понятно… То-то вы такой робкий.

Лев. Не доказано.

Татьяна. Господи!.. Неужели и я так приду?

Лев. Не советую. Ничего хорошего.

Татьяна. Слушайте, а что-то вы путаете… Боженковы тоже с блокады.

Лев. Ну и что?

Татьяна. В двадцать девятой.

Лев. Ну да.

Татьяна. А вы?

Лев. И мы. Нас было четверо. Двое взрослых и двое детей. Потапыча в начале сорок второго к нам подселили. Соседка у нас умерла, освободилась комната. Давайте выпьем. (Отвинчивает стопочку.) Он был милиционером. Ракетчиков ловил.

Татьяна. Да это я знаю… У него медали. Он рассказывал.

Лев. Вы пейте, пейте!..

Татьяна. Ой, господи!.. Это я собачку выгуливаю. (Пьет.)

Лев. На самом верху было опасно. Но, как ни странно, удобно. Ведро свежего снега с крыши – это большое благо – кастрюлька воды. А иначе надо было идти на Неву, к проруби. Одна беда – выходить на чердак и крышу строжайше запрещалось. Считалось, что ракетчики посылают свои сигналы вражеским самолетам с крыш. Поэтому висел замок.

Татьяна. Понятно. А у вашего отца был ключ.

Лев. Был. Отец в начале войны возглавлял домовую команду, называлась – МПВО. Местная противовоздушная оборона. Ну, а когда в команде никого не осталось, ключ у него отобрали. А после он обнаружил у себя дубликат. Боженков его выследил. Ну и…

Татьяна. Ну и… принял его за ракетчика?.. Вы что, серьезно?

Лев. Да полно вам. Начитались. Какого ракетчика – отец еле двигался. Боженков узнал и сказал: «Это, сосед, хорошо, давай я тоже буду туда ходить».

Татьяна. Понятно.

Лев. А что, милиционеры не люди? (Встает, прохаживается, поглядывая на окна.) Нас было четверо – двое взрослых, двое детей.

Татьяна. Да, вы говорили.

Лев. Собачка ваша стоит у парадной, соскучилась с нами.

Татьяна. Ничего, подождет.

Лев. Вот и я так же стоял, скулил.

Татьяна. Она-то хоть открыть не может, а вы?

Лев. Открывал.

Татьяна. И что?

Лев. Вдыхал запах. Подымал голову. Там наверху пролета вместо крыши – стеклянная призма. Да?

Татьяна. Да. А потом?

Лев. Брался за перила… по которым когда-то так хорошо было съезжать на пузе.

Татьяна. Ужас какой. Ну?..

Лев. Подымался на десять-пятнадцать ступеней…

Татьяна. Ну, так какого черта!..

Внезапно раздается чистый, отчаянный голос мальчика.

Голос. Кто скачет, кто мчится под хладною мглой?.. Ездок запоздалый, с ним сын молодой. К отцу, весь иззябнув, малютка приник. Обняв его, держит и крестит старик…

Пауза.

Лев. Он что, больше ничего не знает?

Татьяна. Нет… Ну, так почему только на десять ступеней?

Лев. Я все боялся, что приду, а все дома: и отец, и мать, и братишка… Сидят за столом, ужинают. Спрашивают: а ты где так долго был? (Пауза.) А где ты так долго… (Пауза.) А может, боялся встречи с Потапычем.

Пауза. Слышно, как за окнами работают телевизоры.

Татьяна. Вы не опоздаете на поезд?

Лев. Нет.

Татьяна. Откуда вы?

Лев. Из Самары.

Татьяна. А почему не самолетом?

Лев. Люблю в дороге поговорить. В принципе – не тороплюсь.

Татьяна. Я вижу. Патологически. На пятый этаж подымаетесь сколько?..

Лев. Полстолетия.

Татьяна. Вот именно! Вы что, с ума сошли? (Подходит, берет его за руку.) Пойдемте!

Лев. Нет, что вы!..

Татьяна. Пошли, говорю!

Лев. Нет-нет… Нас было четверо…

Татьяна. Пойдемте, вам полегчает…

Лев (упирается). Нет.

Татьяна. Послушайте…

Лев. Отпустите… (Садится.)

Татьяна. Послушайте, что я скажу… Это не болезнь, но… это не очень здорово. (Садится рядом.) Поверьте!.. Я не врач, всего лишь медсестра, но я читала… Это навязчивое состояние, психоз… От него очень легко избавиться! Пойдемте, Лев Львович, вы убедитесь. Давайте выпьем для храбрости и пойдем.

Лев. Да вы что, там Потапыч.

Татьяна. А что Потапыч? Он тоже выпить не дурак. Узнает – обрадуется. Хотите, я поднимусь сначала одна, предупрежу?..

Лев (хватает ее за руку). Не вздумайте!

Татьяна. Вы – трус.

Лев. Как вам сказать…

Татьяна. Трус! Трус!

Лев. Много раз…

Татьяна. Трус!

Лев. …доказывал обратное.

Татьяна. Ну, не трус… Малодушный человек. Что меняется?.. Вот и сидите здесь! (Встает.) И скулите! Еще хоть целых полстолетия. Мальва! Пошли!.. (Уходит.)

Затемнение.