Промокшие и продрогшие, мы приехали в Чарльстон; увидели Квентина и Капп⁵⁹³, сухих и стрекочущих как кузнечики; купили кексы, разогрели их, выпили чай; в Принцес-гэп дерево упало на грузовик «Bannisters»⁵⁹⁴. А ветка дерева в церковном дворе упала на наши овощи.

Собрание в пятницу: мистер Хэнкок⁵⁹⁵, Лайонс и другие. Новый сад готов, за исключением резервуаров, которые еще только предстоит установить. Теперь из сада, обнесенного стеной, открывается прекрасный вид на холм. Ходят слухи о стройке Дроубелла⁵⁹⁶ и о стройке в Ноттс-Буш – в моем Тристрам-Гроув [?].

1 ноября, понедельник.

Сырое депрессивное утро. Так почему бы не писать дневник? Льет дождь; тщеславие уязвлено предпочтением, которое Дэй-Льюис⁵⁹⁷ отдал Моргану в «Book Society News»⁵⁹⁸. Почему не ВВ? Да, этот подлый маленький червь будет грызть меня по утрам, когда я просыпаюсь, уставшая от разговоров накануне. Мы ездили на обед к Филиппу⁵⁹⁹. Ужинали в отеле – праздновали 87-й день рождения⁶⁰⁰. Было так жарко, что одежда прилипала к телу. Абрахамсон⁶⁰¹ произнес речь. Большинство невесток чавкали, как коровы в поле. Бедняжка Конни Росс⁶⁰², в коричневом платье с россыпью лент, сидела в кресле и выглядела как потрепанный мотылек, который предпочел шум и свет сырому саду. А вчера мы ездили к Филиппу – нежное теплое утро, будто конец лета, – останавливались у коттеджа Мильтона⁶⁰³. Уговорили культурного человека показать нам окрестности. Бэбс сказала: «Мы хотим посоветоваться с вами насчет Сесила». Бедный мальчик не хочет говорить, в чем дело. Он ничем не интересуется. Не поворачивается и не машет ей рукой, не пишет ей; упорно занимается латынью. Бэбс раскованная. Простая. И множество пони следовали за нами по саду. Не очень-то счастливая семья. Никакого приподнятого настроения. Затюканные, критически настроенные дети. Воспитание тяготит Филиппа и Бэбс⁶⁰⁴. Будто обзорная экскурсия в XVIII век.

Вернулись домой. Автобиография Уиндема Льюиса⁶⁰⁵ – пикантное средненькое чтиво. Подогревает интерес. И в то же время вытягивает силы. Слава богу, сегодня мы не дома. Ужин с Клайвом, Дженис, Нессой и Анжеликой. Как по мне, у бедного старины Клайва голые колеса – нет, проколотые шины. По-моему, есть в этом что-то зловещее – если Клайв сдаст и перестанет радоваться жизни! Мы обсуждали образование и сны; Н. и А. шили какую-то одежду на заказ. А. постоянно замолкала и сосредотачивалась на деле. Пришел Дункан. Не очень-то кичился. Я чувствую, что Н. с ее плохим зрением уже потеряла всякую надежду вернуться к живописи. Иногда она раздражается по поводу моего «успеха». Когда я назвала ей цифры – 40 тысяч экземпляров, – она, думаю, испытала облегчение (как и я бы на ее месте), обнаружив, что они меньше заявленных.

Обычный вечер, ни то ни се. Я вычитываю «Первую гинею» – отправлю их все, чтобы напечатали; покажу Л.; потом добавлю примечания. Идея кооперативного управления издательством подвисла; по-моему, молодежь жаждет склок. Начинается шумиха вокруг «Пепиты», а также «Салли Боулз»⁶⁰⁶. Дик Шеппард⁶⁰⁷ умер вчера за своим столом; его как раз избрали каким-то ректором. Жаль, думаю я; в том, что касается мира, у него был какой-то талант.

В суббота я «прозрела» – я имею в виду состояние, когда что-то внезапно вызывает сильные чувства. Видела человека на траве в Гайд-парке. Вокруг него лежали газеты, чтобы впитывали влагу. Дешевый кейс для бумаг и полбулки хлеба. Это меня тронуло. Такая безропотность – в хорошем смысле. Он спал. Рядом лежали другие люди. Последний раз «прозрение» у меня было в Монкс-хаусе на прошлых выходных, когда Луи обсуждала стройку в Ноттс-Буш: «Моя мать водила нас туда, когда мы были детьми». Она рассказывала, как ходила пешком из Телскомба в Ньюхейвен за покупками, и представляла себе маленький караван, абсолютно уединенный, безмолвный, неизвестный, идущий по склону, разговаривающий. Можно ли писать только о «прозрениях»? Это образы всегда со мной. Ишервуд, сейчас уже Кристофер, и Джон просят меня написать рассказ для «New Writing»⁶⁰⁸. Комплимент. Предлагаю «Потрет молодого человека» [?], но мне так надоели короткие рассказы. Сегодня день депутации в Палате общин. Но у премьер-министра подагра. Надо ли мне идти? Может, не ходить?

3 ноября, среда.

Да, мне удалось не пойти, а на следующее утро я, к моему сожалению, прочла, что премьер-министр принял депутацию в кабинете на Даунинг-стрит⁶⁰⁹. Какой упущен шанс «прозреть»! Но у меня хватило ума по достоинству оценить свой покой у камина с книгой в руках и бодрость на следующее утро, благодаря которой вычитка «Трех гиней» пошла быстрее. В общем, оно того стоило.

Вчера я гуляла в Ламбете и Саутворке. Отличная осень для долгих лондонских прогулок. Открыла для себя церковь Св. Иакова и церковь Св. Марии в Ламбете⁶¹⁰. Спокойный день. Не успела повидаться с Дэвидом Сесилом. Из «Daily Express»⁶¹¹ звонила Розмари Ходжсон [неизвестная] и просила меня написать статью, не анонимную. Они хотят получить мое имя, но не получат. Л. пишет резкое письмо редактору «Listener», который вырезал его фразу о частной жизни⁶¹².

30 ноября, вторник.

Да, на самом деле сегодня последний день ноября, и время пролетело, как стая гончих за лисой, ибо я переписывала «Три гинеи» с таким усердием и даже увлеченностью, что несколько раз на часах уже было начало второго, а я все еще продолжала работать. В итоге я даже не заглядывала в эту солидную тетрадь. Не описала Кембридж⁶¹³; Питера⁶¹⁴ и Пруденс⁶¹⁵; блестящие бюсты; пронизывающий холод безмолвного города; болтовню у Энн; Ньюмаркет⁶¹⁶; ох, и бессчетное количество людей. Или мне просто кажется, а времени перечитывать нет. Огромное напряжение, но как же здорово, что из-за работы можно не вдаваться в ощущения, которые я испытываю, когда пью чай с Нессой на Фицрой-стрит 8. Нет-нет, не буду я описывать это – неужели боюсь? Бесчисленное множество людей: Хатчинсоны, Кэти Льюис⁶¹⁷, Адриан, Сесиль Дакворт⁶¹⁸. Реликвии Джеральда все еще захламляют гостиную. Немного расточительства – книги Уолпола⁶¹⁹ на выставке⁶²⁰; Вита была там в сопровождении Гвен; подписывала книги; намазала губы красным; мое глубокое отвращение к «Дафферину⁶²¹» Гарольда и его фальши; столь же сильное недовольство автобиографиями Уиндема Льюиса и Невинсона; сильное влияние подлых умов; безрассудная покупка меховых сапог, кожаного жилета, нижнего белья, ибо деньги опять текут рекой. Я могла бы зарабатывать по £100, подбирая книги для «Pelican» вместе с Морганом, Хью и Олдосом, но отказалась в знак презрения к Лейну⁶²² за то, что он не моргнув глазом переключился с Леонарда на меня. «Cosmopolitan» платит мне £200; «Harper’s Bazaar» – £120, еще £120; еще £25, что в сумме дает £465⁶²³. £465 за горстку старых набросков. На фоне продаж Нессы это немного стыдно, но потом я вспоминаю, что вложила всю себя в писательство, а у нее есть дети.

На выставке⁶²⁴ Дункана мы встретили содомитов: Джо [Экерли], Моргана, Уильяма [Пломера], – и, как обычно, насладились их чудным обществом. Джо – раб «Listener». А что, интересно, скажут рабы, когда выйдут «Три гинеи»? В марте, я полагаю. Затем Веббы⁶²⁵ пригласили нас на обед, чтобы встретиться с Шоу⁶²⁶. Мы сопротивляемся, а нас зовут в Лифук⁶²⁷. Очень туманный ноябрь – каждый день бурая дымка, из-за которой мы по вечерам остаемся дома. В один из таких туманных вечеров пришла Этель Смит, а затем мадам де Полиньяк, похожая на набитое под завязку чучело птицы (пухлая К. Льюис с ее бледными руками и изумрудами выглядела точно так же). В другой вечер приходила леди Саймон, похвалившая мои тайные и нечестивые проекты; главное, никого больше не втягивать в неприятности и т.д. В итоге месяц прошел как песок сквозь пальцы; всего пара прогулок; много писем и несколько божественно тихих вечеров. Л. в своей каморке, а я в своей; читаю Шатобриана⁶²⁸ в шести прекрасных томах, купленных за одну гинею в Кембридже; к тому же, как обычно, много разного хлама, биографий и несколько «синих книг»⁶²⁹ для моей маленькой шуточной книги [?]; никакой поэзии, однако, никакого Шекспира, ибо инстинктивно, я полагаю – тут я с трудом заставляю себя перейти на белые листы, – мне кажется, что лишь проза сейчас может успокоить мой разум. Может, я просто ленюсь? Наступает священный час – обеденный; сырой промозглый день, и мне, увы, придется посвятить время после чая Элизабет Боуэн, которая, при всей моей симпатии к ней, служит источником сожаления.

15 декабря, среда.

А потом случилось одно из моих маленьких погружений в «подземный мир» – температура, диван, три дня в лежачем положении, поездка в Монкс-хаус в метель; никаких прогулок; ящур по-прежнему свирепствует; вернулись назад к своей вечеринке. Молодежь из Ньюнем-колледжа, все очень свободные и непринужденные, энергичные и вдохновляющие: Нэт, Гарри, Джордж, Маргарет, Энн Уильямсон, Элизабет и еще кто-то [друзья Энн и Джудит Стивен] – все сидели на полу. А потом я писала и писала; в понедельник отнесла первую главу машинистке на Чансери-лэйн; холод и дождь; визиты миссис Вулф и Герберта; вчера был Джон; проблема издательства вспыхивает и затухает; предложения от Родкера и Секера⁶³⁰, даже мисс Лэнг не прочь купить [«Hogarth Press»]. Наше мнение постоянно меняется: втайне мы оба хотим дать ему угаснуть, а не продавать, а вот Джон хочет купить, но жадничает; посоветуется с Ишервудом и Стивеном, чтобы решить вопрос к середине января. Вита, которая ужинала у нас [23 декабря], более почтенная и пышная, чем когда-либо, не намерена участвовать в затее этих вспыльчивых и вульгарных юношей. Что ж, бесполезно пытаться объять необъятное за 5 минут до обеда, так что пора заканчивать. Я импульсивно потратила £35 на картину Дункана; Карин сняла дом у Риджентс-парка, и они переехали⁶³¹; Адриан и Кэти Льюис отлично поладили за чаем; Несса и Анжелика едут в воскресенье в Кассис. Рождество не за горами, и благодаря сплетням лорда Айвора⁶³² на меня вновь посыпались приглашения от Сивиллы. Надеюсь, наверху меня ждет баночка с итальянским маслом и колонка [в газете?].

18 декабря, суббота.

Ох уж этот проклятый 1937 год, который никак не выпустит нас из своих когтей. Теперь у Л. проблемы с почками; Рау говорит, что это либо простуда, либо что-то с почками или, быть может, с предстательной железой – бесконечный кошмар. По его словам, вероятнее всего, это простуда, но точно будет известно лишь через две недели. Так что мы уезжаем, и снова работа – мое единственное убежище. Спекулировать не буду. Судьба опять играет с нами в кошки-мышки.

Насколько сильно я боюсь смерти? Задалась этим вопросом вчера вечером, когда не пошла на вечеринку художников у Хелен, и пришла к выводу, что в некотором смысле к смерти можно относиться спокойно. Это странно, если учесть, что мало кто из людей так сильно интересуется и наслаждается жизнью, как я. Полагаю, именно смерть Джулиана заставляет меня относиться к жизни скептически. Странно, но я никогда не думаю о нем как о мертвом. Скорее, как если бы его резко выдернули из поля зрения без всякой на то причины, настолько жестоко и бессмысленно, что смерть просто не укладывается в голове. Но вот мы здесь и в один прекрасный холодный день повезем Салли в Икенхем на случку, – это более разумное действие, чем сидеть и предаваться размышлениям. На самом деле я все еще занимаюсь «Тремя гинеями». Сегодня подготовила к печати вторую главу.

По словам Мэйбл [Хаскинс], которая наблюдала за вечеринкой Хелен из кладовки, где она мыла посуду до половины третьего ночи, было много шумных пьяниц. Несколько молодых людей валились с ног. От паров пунша у нее разболелась голова. Зависть из кладовки, конечно, но и у меня наверняка возникли бы те же чувства, если я бы пошла туда. А еще я пообещала £25 в течение двух лет. Зачем? Растущая пристрастность Хелен, когда она обедала здесь с Джо [Экерли] и была прежней язвительной Хелен с Бернард-стрит заставила меня задаться этим вопросом⁶³³.

Вулфы приехали в Монкс-хаус 22 декабря. Кейнсы приходили к ним на обед в Рождество. 28 декабря Леонард слег с температурой, а на следующий день поехал в Лондон к доктору Рау, который отправил его на рентген. Конец года Леонард провел в постели на Тависток-сквер, ожидая результатов обследования.