В моем доме раздался телефонный звонок, и старческий женский голос спросил:
– Нельзя ли услышать Викторию Токареву?
– Это я.
– Здравствуйте, меня зовут Ольга Михайловна. Я хотела бы с вами встретиться.
– По какому вопросу?
Зачем нужна одна старуха другой?
– Это личное.
– Может быть, мы решим это по телефону? Я живу за городом. Долго добираться, – предупредила я.
– Ничего. Я приеду.
По голосу я определила, что бабке лет сто. Куда она потащится…
– Вы на машине? – спросила я.
– Нет. Я возьму такси.
Ну вот, еще и траты. Я медлила. Бабка не отставала и в конце концов дожала меня. Я назначила ей встречу.
Ольга Михайловна приехала без опозданий. В ее руках была папка.
В полвзгляда я определила: не старше восьмидесяти, со следами красоты, похожа на актрису Козыреву. Сейчас вряд ли ее помнят: большие глаза, классический профиль. Лицо пятидесятых годов. Одета в самовяз, сама вязала и жакет и юбку. Значит, денег в обрез. Живет на пенсию.
«Бабка» ее не назовешь. Все-таки – дама.
Ольга Михайловна раскрыла папку и показала мне свои фотографии сорокалетней давности и даже рисованный портрет. Скорее всего, поклонник нарисовал.
Далее она рассказала мне, что работала в архитектурном бюро. Архитектор.
Я ждала, когда она озвучит мне цель своего приезда, но Ольга Михайловна тянула. Видимо, смущалась.
Я предложила чай. Мы сели за стол. Я видела: ее что-то мучит.
– Зачем вы приехали? – прямо спросила я.
Не для того ведь, чтобы показать свои фотографии…
– Вы знаете такого актера «К»? – Ольга Михайловна назвала имя и фамилию.
Лично я «К» не знала, но слышала о его нетрадиционной ориентации и даже знала, кто его сексуальный партнер. Эта ориентация без труда считывалась с его облика: хорошенький, жеманный, похожий на девушку. Актер не скрывал своей ориентации, более того – гордился. Сейчас этим гордятся, как высоким происхождением.
Ольга Михайловна смотрела на меня. Ждала ответа.
– Знаете? – переспросила она.
– Ну, так… – неопределенно ответила я. – А что?
– Я его поклонница, – призналась Ольга Михайловна. – Я была на его спектакле, а потом пришла с цветами за кулисы.
– И что дальше?
– Дальше он пошел меня провожать до автобуса. Во время спектакля прошел дождь, натекла громадная лужа. Озеро. А я была на каблуках. Он поднял меня на руки и перенес через лужу.
«Буквально “Бесприданница”», – подумала я.
– Мне кажется, он в меня влюбился. А я в него.
Я поняла, зачем она приехала: выяснить у писателя свои перспективы на счастье.
Я могла бы обнадежить старушку, дескать, любви все возрасты покорны. И что тогда? Ольга Михайловна, вдохновленная моими прогнозами, начнет названивать, приставать. Актер, естественно, будет избегать, прятаться, грубить, и все может кончиться плохо. Старушку хватит удар, и – здрасьте, Константин Сергеевич. (Имеется в виду Станиславский.)
Зачем я буду обманывать человека, тем более она ехала ко мне за тридевять земель.
Я спросила:
– Сколько ему лет?
– Тридцать шесть.
– Значит, у вас сорок лет разницы. Бабушка.
– Ну и что? – не согласилась она. – У меня тонкая талия, тонкие запястья, стройные ноги… Почему мужчинам можно, а нам нельзя?
– Потому что задача любви – размножение, а старухи не размножаются.
– Задача любви – любовь. Душевный взлет.
– Для этого существует свое время. Оно так и называется: возраст любви. Вы его миновали.
– Я вышла замуж рано, но мой муж был «не по этому делу». Он любил меня платонически. Я мирилась. Жила с ним из-за сына. Мы оба с разных сторон обожали своего сына. А теперь, когда моя жизнь кончается, я впервые полюбила. Эта любовь стоит у горла. Я задыхаюсь. Я не знаю, что делать? Помогите мне…
– А внуки у вас есть?
– Есть, девочка.
– Сосредоточьтесь на внучке, – сказала я. – Переключите любовь на семью.
– Вы хотите сказать, что у меня нет шансов? Потому что я старуха?
– Потому что он – гей, – прямо сказала я.
– С чего вы взяли?
– Это известно.
– А почему он пошел меня провожать? Понес на руках? Обещал позвонить?
– Геи тяготеют к пожилым женщинам. С ними спокойно. Можно дружить.
– А с молодыми нельзя?
– Нельзя. Их надо трахать, прошу прощения. А голубые делают это между собой. Женщины ни при чем.
– Что вы такое говорите? – не поверила Ольга Михайловна.
– А почему были уничтожены Содом и Гоморра?
– Почему?
– Вот поэтому. Геи существуют с незапамятных времен. Они были всегда. И есть. И будут.
– В мое время их не было.
– Были. Просто их преследовали и они прятались.
Ольга Михайловна замкнулась, потом проговорила упрямо:
– Я звонила Вере Васильевой, она меня выслушала и сказала, раз я люблю, я молода. Пока человек любит, он молод.
Я поняла: она звонила не только мне. Она хотела привлечь всю страну.
– Не надо развешивать свои проблемы, как белье на веревке, – посоветовала я. – Вам никто не поможет, кроме вас самой. «Все врут, и все мрут». Это слова из пьесы. Но это – правда. Кстати, автор этой пьесы – гей.
Ольга Михайловна долго молчала, потом проговорила:
– Я несчастна…
– Вовсе нет. У вас большое прошлое. Вы прошли большой жизненный путь. Подумайте, как много молодых не дошли и до середины, а вы – в пути, в прекрасной форме. У вас тонкая талия и стройные запястья…
– А будущее?
– Будущее – внучка. И любовь там же.
Перед тем как уйти, Ольга Михайловна остановилась в дверях и спросила:
– Вы меня не бросите?
Видимо, она не рассчитывала на себя. Ей была нужна чья-то рука.
– Ну конечно нет, – наврала я.
Невозможно же было ее оттолкнуть. Тем более что слова – ничего не значат.
Все врут, и все мрут.
Ольга Михайловна позвонила мне с новым несчастьем. Она не могла жить без потрясений.
– От сына ушла жена и забрала внучку, – сообщила Ольга Михайловна.
– Почему? – спросила я.
– Потому что ребенок должен жить с матерью.
– Почему ушла? – уточнила я.
– Он мало зарабатывает. Двести долларов в месяц.
– А где он работает? – удивилась я.
– В высшем учебном заведении.
– Кем?
Я подумала: может, он инвалид и моет окна…
– Декан философского факультета.
– Я не ослышалась?
– Нет. Все именно так.
Ничего себе. Государство плюет на философов. Хотя зачем сейчас нужны философы? Какой от них толк? Никакого.
– Он красивый и умный, – сказала Ольга Михайловна. – С ним так интересно разговаривать.
– Пусть найдет себе другую жену. В университете полно студенток.
– Современные молодые женщины – алчные и недалекие. Особенно провинциалки. Ему нужна ровесница, которая была бы ему равна по интеллекту.
– А сколько лет вашему сыну?
– Сорок пять.
Я задумалась. Вокруг меня – море одиноких сорокапяток. К пятидесяти годам современные мужчины сваливают из семьи, устремляются на зов новой любви. Сорокапятки остаются у разбитого корыта. Как правило, это – красивые, образованные, элегантные женщины, гораздо более сексуальные, чем в свои двадцать лет.
– Я подумаю… – пообещала я.
В этот же вечер я позвонила своей молодой подруге Карине. Ее специальность – пиар-менеджер. Что это такое – понятия не имею.
Карине сорок пять, но выглядит на тридцать. Похожа на Жаклин Кеннеди, но лучше. У Жаклин слишком широко раздвинуты глаза, а у Карины все на своих местах. Плюс изумительный парфюм. Она пахнет, как жасминовая ветка, – легко и упоительно.
Я набрала номер Карины:
– Привет. Я нашла тебе жениха.
– Кто такой? – тут же заинтересовалась Карина.
– Декан философского факультета. Красивый. Умный.
– Каков его годовой доход?
– Две с половиной тысячи долларов, – посчитала я.
– В месяц?
– В год.
– А зачем он мне?
– Ты будешь ложиться спать не в холодную постель, в теплые руки. Он будет тебе говорить слова: «Ты лучше всех, ты единственная».
– Понятно. Я должна буду платить за него в ресторане.
– В рестораны ходить необязательно, – сказала я.
– Ну почему же? Я люблю рестораны. В Москве сейчас много интересных мест. И я люблю отдыхать два раза в год, зимой и летом.
– Тогда придется платить тебе. Или отвыкнуть от своих привычек.
– Значит, так, – подытожила Карина. – Мне нужно, чтобы мужчина решал мои проблемы, а не говорил слова. Слова – это бесплатное приложение, как бантик на коробке.
Карина свернула разговор и повесила трубку.
Я слушала короткие гудки и думала: моя молодость пришлась на первую хрущевскую оттепель.
Мы были другие. Женщины моего поколения любили за слова.
Мы были наивнее и чище. А может быть, в то время, кроме слов, не было ничего.
Однажды, в советские времена, меня пригласили в сад «Эрмитаж» на встречу с читателями.
Я согласилась и приперлась в сад «Эрмитаж» в полном боевом оперении: платье от спекулянтки, прическа от парикмахера Жана – армянина из Франции.
Встреча происходила на свежем воздухе. Читателей собралось немало, человек сто, а может, двести. Они сидели на скамейках, а я перед ними за отдельным столом.
Читатели, как правило, женщины от сорока до шестидесяти, но попадаются и мужчины. Редким и драгоценным вкраплением. Для меня это означало, что меня читают не только женщины, но и все люди.
Я читала свой последний рассказ. Отвечала на вопросы. Атмосфера сложилась дружественная. Я нравилась читателям, а они – мне.
Неожиданно от читателей отделилась объемная фигура, прошествовала не торопясь и остановилась возле моего стола. Далее последовал монолог минут на тридцать.
Я не стала ее перебивать и слушала вместе со всеми.
Прежде всего, я ее узнала. Это была довольно известная журналистка Надежда Сидорова. Она часто мелькала в телевизионных передачах и была интересна своими «НЕ»: НЕ-молодая, НЕ-красивая, НЕ-изящная. Весила полтора центнера. Ходила в длинных юбках, носила шляпы. Этакий носорог в шляпе. Она ничего не стеснялась: ни своей формы, ни содержания. И это содержание она охотно выкладывала перед желающими послушать.
В сад «Эрмитаж» ее никто не приглашал. Она воспользовалась случаем. Ей хотелось внимания и успеха. Вдобавок ко всем «НЕ» можно прибавить еще одно: НЕ-скромна.
Я ничего не имела против ее появления. Наоборот. Я устала. У меня открылась возможность помолчать и отдохнуть. Я сидела и с удовольствием слушала ее историю.
История такова: она поехала в дом отдыха и познакомилась там с мужичком и у них завязался роман. Когда они вернулись в Москву, захотелось роман продолжить, но негде. У Надежды дома муж, у него примерно то же самое: семья.
Надежда договорилась с подругой, та дала ключи от своей квартиры. Квартира находилась на выселках в спальном районе, не то в Выхино, не то в Братеево. У черта на рогах. Надежда тщательно готовилась к встрече: купила бутылочку, приготовила мясо с приправами, взяла магнитофон (тогда это была кассетная бандура, довольно неподъемная) и со всем этим, нагруженная как осел, поехала в Выхино или Братеево. Своему любовнику она продиктовала адрес по телефону, и после работы он поперся на зов любви на трех видах транспорта: троллейбус, метро с двумя пересадками, автобус шесть остановок. Добравшись до нужной остановки, он долго бродил между одинаковыми домами. Никаких указателей, прохожие тоже путались.
Все плохое кончается когда-нибудь. Мужичок нашел наконец нужную квартиру.
Надежда включила свой магнитофон, полилась тихая музыка, танго тридцатых годов, музыка забытого ныне композитора Строка.
Надежда была в длинной юбке и в шляпе с широкими полями. Она поплыла на кухню, чтобы подогреть мясо. Любовник скинул ботинки, лег на диван. И заснул. Устал, бедный. Рабочий день, плюс дорога, плюс возраст. Не много, но и не мало, пятьдесят два года.
Когда Надежда появилась из кухни с выпивкой и закуской, ее любимый храпел как заведенный трактор. При выдохе его губы отдувались и получался звук «пу-у»… Носки были чистые, но с дырой на большом пальце – минус жене. Его живот лежал рядом с ним, как отдельный. Нужна ему эта любовь? И сколько хлопот вокруг такого простого дела…
Надежда рассказывала ярко, смешно. Вышучивала себя, не стесняясь. Только талантливая и сильная личность может вышучивать себя прилюдно. Однако есть действия, которые делать можно, а говорить о них нельзя. Туда же относится грех прелюбодеяния. Люди – не собаки, у которых соитие бывает раз в год. Человек делает это много чаще, но сие личное дело каждого и не выносится на коллективное обсуждение.
Содержание выступления было сомнительное, но форма – выше всех похвал. Рассказывала Надежда замечательно.
Я писатель, ценю слово. Для меня очень важно, как человек звучит. Но зрители не смеялись, скорее недоумевали.
Надежда окончила монолог и ждала реакции. Поднялась женщина средних лет, похожая на учительницу, и сказала:
– Вы выдаете свои недостатки за достоинства…
По рядам прошел одобрительный гул.
Надежда Сидорова воочию убедилась: ее не поняли и не приняли. Подумала, наверное: «Ну и хрен с вами» – и удалилась восвояси. Обиделась. Она старалась, хотела как лучше, для них же и старалась, метала бисер перед свиньями…
Я потом долго думала: зачем она вылезла? Хотела внимания, это понятно, но это не все.
Надежда – талантливый человек. Этот талант давит на крышку, как пар у закипевшего чайника. Нужно выпустить пар. И она его выпускает. Рассказывает и сама упивается своим рассказом, и ради красного словца не пожалеет мать и отца, и тем более себя. Что касается ее «НЕ», она не может стать моложе, изящнее, поэтому не прячет недостатки, а стилизует их: юбка, шляпа. Ее прием, ее оружие – эпатаж. Она будоражит людей. Они только успевают вздрагивать.
Через какое-то время я увидела Надежду по телевизору в обществе молодого любовника. Это была желтая сплетническая передача, а обыватели обожают сплетни.
Любовник Надежды Сидоровой – мальчик двадцати четырех лет, похожий на Джорджа Клуни, облегченный красавец, пустой и бедный. И дурак, судя по всему, иначе бы не лез на всеобщее обозрение в обнимку с носорогом.
Первое, что я подумала: а где его родители? Куда они смотрят? Во что превратится его душа после такой откровенной продажи?
А вдруг он ее любит? А вдруг…
О проекте
О подписке