За её спиной, в тени разрушенного дома, фигура в плаще наблюдала, как она уходит. Его глаза, теперь слегка мерцающие синим, следили за каждым на её шагом. Он знал, куда она идёт, и знал, что её путь только начинается.

Лондон остался позади, его разрушенные улицы растворились в сером мареве, что поднималось над Темзой, теперь мёртвой и чёрной, как зеркало, отражающее конец. Элизабет сжимала руль старого мотоцикла, чей двигатель кашлял и задыхался, выплёвывая клубы дыма, что смешивались с запахом гниения и ржавчины, пропитавшим воздух. Она покинула библиотеку с рюкзаком, где лежал свиток, её единственная карта к Ланкаиру, и решимостью, что горела в её груди ярче, чем угасающий свет города. Дорога на север вела через пустоши, что когда-то были полями и деревнями, а теперь стали кладбищем, где "Чёрная вуаль" оставила лишь тени своего пиршества.

Первая ночь застала её на окраине Лондона, где шоссе раскололось, как высохшая кожа, и асфальт уступил место грязи, цепляющуюся за колёса, словно живая. Она остановилась у остова заправки, чьи ржавые насосы торчали из земли, как кости давно умершего зверя. Небо над ней было затянуто пеленой – не облаками, а густой чёрной пеленой, что казалась продолжением вируса, пожиравшего мир. Элизабет достала фонарь, его луч дрожал в её руках, выхватывая из мрака силуэты заражённых – медленные, шаткие фигуры, что бродили в отдалении, их хрипы были единственным звуком в этой тишине, что давила сильнее, чем ветер. Она знала, что они не подойдут ближе – их разум давно угас, оставив лишь инстинкт движения, – но их присутствие было напоминанием того, что она оставила позади и что гнало её вперёд.

Мотоцикл заглох к утру, его двигатель издал последний хрип и затих у кромки леса, начинающийся там, где заканчивались пустоши. Элизабет спрыгнула на землю, её ботинки утонули в мягкой почве, пропитанной влагой и гнилью. Лес был не таким, каким она его помнила из старых карт – не зелёным и живым, а мрачным, с деревьями, чьи стволы были чёрными, как уголь, а ветви изгибались, как когти, что тянулись к небу, моля о свете, которого не было. Листва на них была редкой, пожухлой, и падала под её шагами с сухим треском, эхом разносящимся в тишине. Воздух здесь был тяжёлым, с привкусом плесени и металла, и каждый вдох казался ей глотком чего-то ядовитого, что оседало в лёгких.

Она достала свиток, развернула его под слабым светом фонаря и провела пальцем по выцветшим строкам. Ланкаир лежал дальше на севере, за лесом, в низине, окружённой холмами, едва угадывающимися в тумане, что поднимался над землёй. Её путь был отмечен не дорогами, а ориентирами – рекой, которая текла где-то впереди, и старым мостом, что, возможно, ещё стоял. Элизабет убрала свиток, поправила рюкзак и шагнула в лес, оставив мотоцикл позади, как ещё одну жертву "Чёрной вуали".

Дни сливались в одно бесконечное испытание. Лес был лабиринтом, его тропы извивались, исчезали под корнями и мхом, что покрывал землю, как зелёная кожа, скрывающая кости. Она пробиралась через заросли колючек, чьи шипы цеплялись за её куртку, оставляя рваные следы, и перебиралась через поваленные стволы, что гнили, источая запах сырости и смерти. Вода в её фляге заканчивалась, и она искала ручьи, но те, что попадались, были мутными, с чёрными прожилками, что напоминали ей о вирусе. На второй день, когда жажда стала невыносимой, она рискнула напиться из такого ручья. Вода была холодной, с металлическим привкусом, и сначала она почувствовала облегчение, но к ночи её тело предало её.

Лихорадка началась внезапно, как удар молнии. Элизабет сидела у корней огромного дуба, чьи ветви нависали над ней, как сеть, готовясь упасть. Её кожа покрылась потом, несмотря на холод леса, а руки задрожали, выронив фонарь, чей луч теперь плясал по земле, выхватывая из мрака тени, что казались живыми. Она сжала голову, пытаясь остановить гул, что поднимался в её ушах, но он только усиливался, становясь ритмичным, как пульс – не её собственный, а чего-то другого, древнего, что жило в этих тенях. Перед глазами вспыхивали синие огни, сначала слабые, как звёзды в тумане, затем яркие, ослепляющие, и она поняла: это не просто галлюцинации.

Она видела отца – не таким, каким помнила его в детстве, а измождённым, с лицом, покрытым песком и кровью, стоящим посреди пустыни. Его глаза, всегда горящие надеждой, теперь были пустыми, как у заражённых, но он смотрел на неё, протягивая руку. "Элизабет, – шептал он, его голос был слабым, но пронизывающим, – двери открываются только для тех, кто ищет. Не оглядывайся." Песок поднимался вокруг него, как буря, и она хотела закричать, броситься к нему, но её тело не слушалось. Видение сменилось: теперь она видела Лондон, каким он был до "Чёрной вуали" – улицы, полные людей, смех детей у Темзы, запах угля и дождя в воздухе. Но затем синий свет хлынул с неба, как волна, и город рухнул, его башни рассыпались в пыль, а лица людей исказились в крике, растворяясь в сиянии.

Элизабет упала на колени, её дыхание стало хриплым, прерывистым. Она боролась с видениями, цепляясь за реальность – холод земли под ладонями, запах гниющих листьев, слабый свет фонаря. "Это не настоящее," – шептала она себе, но голос Грааля, что звал её во снах, теперь звучал громче, смешиваясь с её галлюцинациями. "Ты нужна мне," – говорил он, и каждый слог был как удар, что отдавался в её груди. Она сжала нож, вонзив его в землю, чтобы удержаться, чтобы не потерять себя в этом синем кошмаре. Её разум кричал, что это вода, что это яд, но сердце знало: это был зов, пробивающийся сквозь её слабость, и он не отпустит её.

Ночь тянулась бесконечно. Лихорадка то отпускала её, позволяя вдохнуть холодный воздух, то сжимала снова, окутывая её видениями, что становились всё ярче. Она видела храм, окружённый горами, и жрецов, чьи мантии сияли синим, их голоса сливались в гимне, что она не могла разобрать. Кристалл в их руках пульсировал, как сердце, и она чувствовала его тепло, даже не касаясь его. Затем всё исчезло, сменившись лицом Томаса – его глаза были полны боли, его голос шептал: "Ты не вернёшься." Она закричала, её голос утонул в гуле леса, и лихорадка наконец отступила, оставив её дрожащей, но живой.

К утру она поднялась, её тело было слабым, но разум стал яснее. Лес вокруг неё казался ещё мрачнее, его деревья смыкались плотнее, а воздух стал гуще, пропитанный сыростью и чем-то острым, почти металлическим. Заражённые следовали за ней, их силуэты мелькали между стволами, их хрипы становились громче, когда она останавливалась передохнуть. Она знала, что они не нападут, но их тени были как цепи, что тянули её назад, к Лондону, к смерти, от которой она бежала.

На вторую ночь они подошли ближе. Элизабет сидела у поваленного дерева, её нож лежал на коленях, а фонарь был выключен, чтобы не привлекать внимания. Тьма леса была почти осязаемой, но слабый свет луны, пробивавшийся сквозь ветви, выхватил три фигуры, что двигались к ней. Их тела были изломаны, кожа свисала лохмотьями, а глаза, мутные и пустые, смотрели сквозь неё. Один из них – высокий, с остатками седых волос – шёл впереди, его руки тянулись к земле, как будто он искал что-то потерянное. Второй был меньше, его куртка висела клочьями, обнажая рёбра, что блестели в полумраке. Третий, женщина, хромала, её лицо было наполовину скрыто чёрной коркой вируса, но вторая половина сохранила следы красоты – длинные волосы, теперь спутанные, падали на плечи.

Элизабет сжала нож, её дыхание стало прерывистым, но она не двигалась. Они остановились в нескольких шагах, их хрипы слились в низкий, почти музыкальный звук, что резал её нервы. Она видела их раньше, в Лондоне, но здесь, в лесу, они казались другими – не просто тенями, а чем-то, что знало о ней. Высокий заражённый наклонил голову, его рот открылся, и из горла вырвался звук – не хрип, а слово, искажённое, но узнаваемое: "Эли… за… бет." Её сердце пропустило удар, нож дрогнул в руке. Это было невозможно. Они не говорили. Они не могли знать её имя.

– Уходите, – прошептала она, её голос был слабым, но твёрдым. Она подняла нож, готовая ударить, но они не двигались ближе. Женщина шагнула вперёд, её рука поднялась, указывая на север, туда, где лежал Ланкаир. Элизабет замерла, её взгляд метнулся к её лицу – мёртвому, но с тенью чего-то живого, что смотрело на неё с пустой мольбой.

Мгновение растянулось, и затем они отступили, их фигуры растворились в тенях леса, оставив за собой только эхо хрипов, что затихло в ветре. Элизабет опустила нож, её руки дрожали, а в голове крутилось имя, что они произнесли. Это был не просто вирус. Это был Грааль, его зов, что проникал даже в мёртвых, направляя её к себе. Она поднялась, её решимость стала острее, как лезвие, что она держала.

Река появилась на третий день – широкая, с бурлящими водами, что несли в себе грязь и обломки деревьев. Её берега были крутыми, поросшими мхом и камышом, что шуршал под ветром, издавая звук, похожий на шёпот. Элизабет спустилась к воде, её ботинки скользили по глине, и остановилась, глядя на мост, что виднелся вдали. Он был старым, каменным, с проломами в арках, где река прогрызла себе путь, но всё ещё стоял, как страж, что ждал её прихода. Она двинулась к нему, её ноги дрожали от усталости, но внутри неё горел огонь – тот же, что вёл её из Лондона, что заставлял её идти, несмотря на боль и страх.

Мост был испытанием. Его камни крошились под её весом, и каждый шаг был риском – она цеплялась за перила, что трещали и ломались, оставляя в её руках ржавые осколки. Вода внизу ревела, её чёрные волны бились о камни, и Элизабет чувствовала, как холод поднимался к ней, проникая через куртку, через кожу, до самого сердца. На середине моста она поскользнулась, её колено ударилось о камень, и она едва удержалась, её пальцы вцепились в трещину, а рюкзак потянул её вниз. Она замерла, её дыхание было громким, заглушая рёв реки, и в этот момент услышала голос – слабый, далёкий, но знакомый: "Элизабет, ты нужна мне." Это был Грааль, его зов, что звучал в её снах, и он дал ей силы подняться.

За рекой лес стал гуще, его деревья смыкались над головой, создавая туннель из ветвей, что закрывали небо. Туман поднимался от земли, синий и густой, как дыхание чего-то древнего, что жило в этих тенях. Элизабет шла, её фонарь мигнул и погас, оставив её в полумраке, где синий свет тумана стал её проводником. Она чувствовала, как лес наблюдал за ней – не глазами, а чем-то большим, что дышало в его глубинах. Звуки заражённых стихли, но их место занял новый гул – низкий, ритмичный, что отдавался в её костях, как пульс Ланкаира, что был уже близко.

Холмы появились внезапно, их склоны поднимались из тумана, покрытые мхом и камнями, что блестели влагой. Элизабет поднялась на один из них, её руки цеплялись за корни, что выпирали из земли, и остановилась, глядя вниз. Ланкаир лежал перед ней – город теней, его руины были поглощены лесом, башни накренились, а улицы заросли плющом. Синий туман клубился над ним, как покров, что скрывал его тайны, и гул стал громче, зовя её к себе.

Она спустилась, её ноги дрожали, но глаза горели решимостью. Путь был тяжёлым, он забрал её силы, её надежду, но не её волю. Ланкаир ждал, и с ним – Грааль, чей зов стал её судьбой.