Цитаты из книг автора «Виктория Побединская»

Я ее понимаю. Потому что одинокими вечерами, закутавшись в безразмерную желтую толстовку с логотипом «Лэйкерс», вдыхаю ее запах, которого там на самом деле уже не осталось, но все равно делаю это, потому что скучаю по Августу так сильно, что хочется выть. Скучаю по его сумасбродным выходкам. По рукам, которые были вечно замотаны белым пластырем, шершавым, поэтому прикосновение его рук я ни с чем не спутаю. Скучаю по тому, как он улыбался каждый раз, когда я при встрече бежала ему навстречу, запрыгивая на руки и впиваясь в его рот поцелуем. Он держал меня так легко, как будто я совсем ничего не вешу. А мне казалось, что в его руках я нашла свой дом. Иногда нам всем не хватает тепла чужого тела.

– Послушай, я ищу свою подругу, – выглянув, хриплю я как могу громче, хотя знаю, меня все равно не услышат, поэтому, не дожидаясь разрешения, проталкиваюсь мимо него. – Эй, ты куда? – хочет он схватить меня, но его рука так и замирает в воздухе, остановленная Сетом. – Слышь, девчонке в туалет надо. Пусть идет, а мы тут потолкуем.

– Люблю я ее просто. – Признание так легко с губ срывается, будто не томилось там спрятанное за семью замками столько месяцев. – Никогда не думал, что так сильно. А сейчас буквально жить без нее не могу. Правда, я накосячил так, что уже не исправить.

– Она терпеть не может, когда ее называют Аннет. Эрик замирает, так и не запихнув домашние штаны в ящик. Мы оба молчим, ожидая, что каждый из нас скажет или сделает. Сам не знаю, зачем пытаюсь ему помочь. Мы ведь должны ненавидеть, презирать друг друга, а по факту с каждым прожитым днем переплетаемся сильнее. Человек не создан, чтобы ненавидеть. Тем более так долго. Хуже всего, что мы оба это понимаем. – Она никогда не говорила, что ей не нравится, когда я так ее называю. – Она скорее стерпит, как бы ее имя ни коверкали. Привыкла уже. Эрик присаживается на кровать. И мы впервые разговариваем с ним так – не желая набить друг другу морду. – В каком смысле? – спрашивает он. – Они с матерью приехали из России, – говорю я, ощущая, как меня отбрасывает назад. Туда, где мы были вместе, где было безумно тепло и уютно. Там, где я мог называть ее своей. – Ей тогда только двенадцать исполнилось. Я сам сначала не понимал, почему дома все зовут ее Аней. – Аня… – медленно повторяет Эрик, словно пробуя имя на вкус. – Красиво. Я киваю. Он поднимает сумку и произносит: – Спасибо. А потом выходит из комнаты, захлопнув за собой дверь. А я падаю на кровать, запустив пальцы в волосы, и в очередной раз думаю, какой же я идиот…

«Она не может ответить ему взаимностью». Как только эта фраза прокручивается у меня в голове, в кровь словно дофамин впрыскивают. Я чувствую как тепло растекается из глубин тела до кончиков пальцев. «Она все еще моя». Пусть и не в этой, реальной жизни. Какая-то часть ее души, сердца все еще принадлежит мне, и я не хочу отпускать. А потом ненавижу себя за это. Я эгоист. Знаю. Но все равно ничего с этим не делаю.

Как бы я ни старался, не получалось не думать о том, как она? Все ли у нее в порядке? Счастлива ли? А после слов Эрика эти мысли просто вышли из-под контроля, и несмотря на то, что об Анне мы больше не говорила, каждый раз, стоило нам с ним оказаться рядом, между нами начинала искрить не то ревность, не то странное понимание единства, как будто она повязала нас троих одной нитью, и мы никак не можем развязаться.

– А знаешь, что самое противное в этом всем, О’Доннел? – Я останавливаюсь. Эрик произносит обреченно, не глядя на меня: – Кажется, ты единственный сукин сын, кто может сделать ее счастливой. Нет фразы, которая могла бы ударить больнее. Потому что я единственный в мире, кто сделать этого не в состоянии. – Ты даже не представляешь, какую девушку потерял, – вздыхает Эрик. – Я бы полжизни отдал, чтобы она смотрела на меня так, как на тебя раньше. Я закрываю глаза. Мне нечем крыть. Потому что я отдал бы гораздо больше.

– У меня нет иных вариантов, – заметно разражается он, снова становясь тем самым Тобиасом, которого мы так хорошо знаем, и с каким-то особенным саркастическим наслаждением добавляет: – Но чтобы ты знала, секс ни с одной девушкой не сравнится с тем самым разом на заднем сиденье в Вирджинии.

Мне кажется, даже все и всегда знающая Джули не сможет на этот вопрос ответить. Я вижу, как она мечется, не зная, в какую сторону между любовью и гордостью сделать шаг. Знаю, она все еще его любит. Откуда? Потому что иначе не смотрела бы на него с такой болью в глазах. Не ломала себя изо дня в день, изображая силу и уверенность, а на деле едва собирая по осколкам. Я знаю, потому что чувствую то же самое. И точно так же, не представляю, что с этой любовью делать.

– Кажется, даже твои канцелярские друзья тебя предали. – Последнее предупреждение, О’Доннел, – цедит он сквозь зубы, тыча в мою сторону зажатой в руке линейкой. – И что ты сделаешь? Изобьешь меня этой штукой до смерти? Фрайзер не шевелится, не моргает. Его нарастающая злость настолько ощутима, что, кажется, ее можно потрогать. Вот так мы смотрим друг на друга секунд пять, а потом у него тумблер срывает. – Да пошел ты!.. – рычит Эрик и, громко хлопнув дверью, вылетает из комнаты. Я смотрю ему вслед, дожевывая. Кажется, это напоминает начало крепкой дружбы.