Эрнест де Барант был сыном барона Амабля Гийома Проспера Брюжьера де Баранта – видного французского историка, публициста, дипломата и политического деятеля, почетного члена Петербургской академии наук.

В 1835–1841 годах он занимал пост посла Франции в Российской империи.

Отец Эрнеста де Баранта, Амабль Гийом Проспер Брюжьер де Барант

Из всех иностранных посланников он имел самые доверительные отношения с императором.

Посол де Барант говорил: «Если б Николай не был государем, а я простым смертным, то я мог бы сказать, что он мой друг. Только благодаря этому я принял пост посланника, так как хотел, чтобы наша личная дружба послужила на пользу моей стране и общему миру»^[1].

В 1838 году посол де Барант посетил Одессу, Ялту, Севастополь и Москву, регулярно фиксируя свои наблюдения. Эти путевые записи, а также наблюдения де Баранта о русском народе, его менталитете, обычаях и нравах были опубликованы после его смерти в 1857 году под заголовком «Заметки о России».

Посол был хорошо знаком и неоднократно беседовал с Пушкиным, чей талант он очень высоко ценил. Известно, что он предлагал Пушкину совместно перевести на французский язык повесть «Капитанская дочка».

Де Барант присутствовал при выносе тела покойного поэта и отпевании его в церкви.

В. А. Жуковский в письме к С. Л. Пушкину от 15 февраля 1837 года заметил: «Пушкин по своему гению был собственностью не одной России, но целой Европы; потому-то и посол французский (сам знаменитый писатель) приходил к дверям его с печалью собственной; и о нашем Пушкине пожалел как будто о своем».

Посол де Барант принадлежал также к числу иностранцев, интересовавшихся творчеством Лермонтова. Прочитав стихотворение Лермонтова «Смерть поэта», де Барант понял, что никакого оскорбления для французской нации в нем не содержится, и в январе 1840 года им лично Лермонтов был приглашен на новогодний бал во французское посольство. «Дело вот как было, – напишет об этом А. И. Тургенев. – Барон д’Андре (секретарь посольства Франции), помнится, на вечеринке у Гогенлоэ спрашивает меня, правда ли, что Лермонтов в известной строфе своей бранит французов вообще или только одного убийцу Пушкина, что Барант желал бы знать от меня правду. Я отвечал, что не помню, а справлюсь; на другой же день встретил я Лермонтова и на третий получил от него копию со строфы; через день или два, кажется, на вечеринке или на бале уже самого Баранта я хотел показать эту строфу Андре, но он прежде сам подошел ко мне и сказал, что дело уже сделано, что Барант позвал на бал Лермонтова, убедившись, что он не думал поносить французскую нацию…»

После дуэли сына с Лермонтовым посол де Барант просил главного начальника Третьего отделения собственной Его Императорского Величества канцелярии А. Х. Бенкендорфа о прощении Лермонтова, но его ходатайства удовлетворены не были.

О его сыне – Эрнесте де Баранте (1818–1859) – известно гораздо меньше.

Эрнесту де Баранту на момент дуэли был 21 год. Он окончил высшую школу, носил звание доктора Боннского университета и числился на должности атташе кабинета министра иностранных дел Франции.

В Россию Эрнест де Барант приехал по настоянию отца, в планы которого входило назначить его на должность второго секретаря посольства Франции в России.

По определению В. Г. Белинского, основанному на рассказах Лермонтова, Эрнест де Барант был всего лишь «салонным Хлестаковым».

Одна из наиболее вероятных причин дуэли – явное предпочтение, которое оказывала Лермонтову княгиня Мария Алексеевна Щербатова (в девичестве Штерич). На тот момент ей было 20 лет. Внешне очень привлекательная, обладающая обаянием и тактом, она в 17 лет вышла замуж, однако через год после свадьбы ее муж скончался. Находясь в Петербурге, Лермонтов часто бывал у нее в доме на Фонтанке (в настоящее время дом № 101).

Как писал товарищ Лермонтова А. П. Шан-Гирей, «зимой 1839 года Лермонтов был сильно заинтересован кн. Щербатовой (к ней относится пьеса «На светские цепи»). Мне ни разу не случалось ее видеть, знаю только, что она была молодая вдова, а от него слышал, что такая, что ни в сказке сказать, ни пером написать. То же самое, как видно из последующего, думал про нее и г. де Барант, сын тогдашнего французского посланника в Петербурге. Немножко слишком явное предпочтение, оказанное на бале счастливому сопернику, взорвало Баранта…»^[2].

По свидетельству А. И. Тургенева, Мария Щербатова испытывала к Лермонтову теплые чувства («Сквозь слезы смеется. Любит Лермонтова»). Именно ей он посвятил стихи «Молитва», «В минуту жизни трудную…», «Отчего», а также стихотворение «На светские цепи…» («М. А. Щербатовой»), которое было отдано в печать после смерти Лермонтова самой Марией Щербатовой.

Мария высоко ценила поэзию Лермонтова. После прочтения «Демона» она сказала Лермонтову: «Мне ваш Демон нравится: я бы хотела с ним опуститься на дно морское и полететь за облака».

Барон Корф, товарищ А. С. Пушкина по лицею, так описывает произошедшие события: «На днях здесь был дуэль, довольно примечательный по участникам. Несколько лет тому назад молоденькая и хорошенькая Штеричева, жившая круглою сиротою у своей бабки, вышла замуж за князя Щербатова, но он спустя менее года умер, и молодая вдова осталась одна с сыном, родившимся уже через несколько дней после смерти отца. По прошествии траурного срока она, натурально, стала являться в свете, и столько же натурально пришлись претенденты на ее руку и просто молодые люди, за ней ухаживавшие. В числе первых был гусарский офицер Лермонтов – едва ли не лучший из теперешних наших поэтов; в числе последних – сын французского посла Баранта, недавно сюда приехавший для определения в секретари здешней миссии. Но этот ветреный француз вместе с тем приволакивался за живущей здесь уже более года женою консула в Гамбурге Бахерахт – известною кокеткою и даже, по общим слухам, femme galante. В припадке ревности она как-то успела поссорить Баранта с Лермонтовым, и дело кончилось вызовом».

По словам находящегося в карауле офицера Горожанского, однокашника по юнкерской школе, Лермонтов, даже находясь под арестом, самовольно отлучался для встречи с княгиней Щербатовой: «Когда за дуэль с де Барантом Лермонтов сидел на гауптвахте, мне пришлось занимать караул. Лермонтов был тогда влюблен в кн. Щ., из-за которой и дрался. Он предупредил меня, что ему необходимо по поводу этой дуэли иметь объяснение с дамой и для этого удалиться с гауптвахты на полчаса времени. Были приняты необходимые предосторожности. Лермонтов вернулся минута в минуту, и едва успел он раздеться, как на гауптвахту приехало одно из начальствующих лиц справиться, все ли в порядке. Я знал, с кем виделся Лермонтов, и могу поручиться, что благорасположением дамы пользовался не де Барант, а Лермонтов; потому ходивший тогда слух, будто Лермонтов обидел даму четырехстишием, несправедлив»^[3].

В. Шертль. Мария Алексеевна Щербатова

В последующем Щербатова глубоко переживала о том, что она послужила причиной ссоры между Лермонтовым и де Барантом, и винила в произошедшем только себя.

Отношение Марии Щербатовой к состоявшейся дуэли можно проследить в ее письмах: «Я всегда придерживаюсь моего давнего принципа: женщина, замешанная в самом нелепом, самом неправдоподобном слухе, всегда виновата. Я судила о свете и о мужчинах, как о себе самой. Я полагала, что они руководствуются благими помыслами. И потом, в моем возрасте и с моим характером, я поверила, как верят все сумасшедшие, что дружба между мужчинами и женщинами возможна… Что бесконечно меня огорчает, так это отчаяние M-me Arsenieff (Арсеньева – бабушка Лермонтова. – В. З.), этой превосходной, доброй старухи; она должна меня ненавидеть, никогда меня не видев. Она меня осуждает, я уверена, а если бы она знала, сколь тягостно для меня самой то, о чем мне пришлось услышать».

Катализатором произошедших событий принято считать жену секретаря русского консульства в Гамбурге Терезу фон Бахерахт.

Согласно показаниям Лермонтова, данным им во время следствия по факту дуэли, де Барант обратился к нему на вечере в доме Лавалей: «Правда ли, что в разговоре с известной особой вы говорили на мой счет невыгодные вещи?»

Под «известной особой» подразумевалась 36-летняя красавица Тереза фон Бахерахт.

Советник французского посольства в России д’Андре, который скептически оценивал человеческие качества Лермонтова, склонен был винить в произошедшем именно Терезу фон Бахерахт, не дававшую себе труда задумываться о последствиях собственных поступков. С его слов, он не раз уговаривал Эрнеста де Баранта, чтобы тот не обращал слишком большого внимания на «не совсем приличные кривляния» Лермонтова, признавался в том, что очень не любил Терезу фон Бахерахт, и полагал, что именно она способствовала дуэли.

На этом участие Терезы фон Бахерахт в произошедших событиях не окончилось. Именно из-за ее сплетен, рассказываемых по секрету всем, известие о состоявшейся дуэли дошло до высшего начальства.

Товарищ Лермонтова А. Р. Шан-Гирей напишет: «История эта оставалась довольно долго без последствий, Лермонтов по-прежнему продолжал выезжать в свет и ухаживать за своей княгиней; наконец, одна неосторожная барышня Б…, вероятно, без всякого умысла, придала происшествию достаточную гласность в очень высоком месте…»

В последующем из-за огласки Тереза фон Бахерахт вынуждена была покинуть Россию. В 40-х годах она занялась литературной деятельностью и писала свои произведения на немецком языке под псевдонимом «Therese».

Оценивая поводы для ссоры и причины состоявшейся дуэли, можно с уверенностью предположить, что поединок Лермонтова с де Барантом стал прежде всего следствием лермонтовской щепетильности в вопросах чести и невозможности даже намеком поставить ее под сомнение.

Ссора произошла 16 февраля 1840 года в доме графини Лаваль.

В настоящее время этот дом занимает Конституционный суд Российской Федерации (Санкт-Петербург, Английская набережная, дом 4).

Дом Лавалей принимал балы, на которых бывали и царские особы. Для них хозяева устраивали специальные торжественные праздники. Н. А. Некрасов в поэме «Русские женщины» так описывал дом Лавалей:

Богатство, блеск!
Высокий дом
На берегу Невы,
Обита лестница ковром,
Перед подъездом львы,
Изящно убран пышный зал,
Огнями весь горит.

Гостями дома Лавалей были И. А. Крылов, В. А. Жуковский, П. А. Вяземский, Адам Мицкевич, Н. М. Карамзин, А. С. Грибоедов. С 1817 года здесь бывал и Александр Сергеевич Пушкин. В 1819 году он читал здесь оду «Вольность», а в 1828 году – трагедию «Борис Годунов».

Дом Лавалей в Санкт-Петербурге

Впечатления от балов в доме Лавалей Пушкин выразил при описании бала в романе «Евгений Онегин».

Именно на подобном балу к Лермонтову обратился за разъяснениями Эрнест де Барант.

Обстоятельства вызова установлены Военно-судной комиссией:

«Поручик Лермонтов, 16 февраля сего года, приехав с дозволения полкового командира в Санкт-Петербург и бывши того же числа на бале у графини Лаваль, поссорился там с бароном де Барантом. Поводом к неудовольствию между ними было то, как поручик Лермонтов показал, что де Барант, объявив ему на бале, будто он, Лермонтов, говорил об нем какой-то особе, которой, впрочем, не назвал, невыгодно, – требовал от него объяснения; а когда Лермонтов уверял его, что это несправедливо, – Барант, обнаруживая к нему недоверчивость, упрекал его в дурном поступке, называя оный сплетнями. На это Лермонтов отвечал, что выговоров и советов не принимает и находит поведение его, де Баранта, весьма смешным и дерзким. После этого де Барант сказал, что если бы находился в своем отечестве, то знал бы, как кончить это дело; а Лермонтов возразил, что в России следуют правилам чести так же строго, как и везде, и что русские меньше других позволяют оскорблять себя безнаказанно. Затем де Барант вызвал его на дуэль, и они расстались».

На дуэль с де Барантом Лермонтов пригласил в свои секунданты родственника – двоюродного дядю А. А. Столыпина по прозвищу Монго, друга и сослуживца, который был на два года младше поэта.

Когда Столыпин приехал переговорить об условиях дуэли, то де Барант, считавший себя обиженным, объявил ему, что будет драться на шпагах.

Со стороны де Баранта секундантом был француз Рауль д’Англес.

18 февраля 1840 года в 12 часов утра Лермонтов и де Барант вместе с секундантами встретились на Черной речке по Парголовской дороге.

Место было выбрано не случайно. На этом же месте проходила дуэль Пушкина с Дантесом, как и многие другие дуэли.

Сначала дуэль происходила на шпагах, которые привез секундант де Баранта виконт д’Англес.

Едва противники успели начать бой, как конец шпаги Лермонтова переломился и де Барант нанес ему в грудь легкую рану. После этого противники, по сделанному предварительно условию, взяли пистолеты, привезенные А. А. Столыпиным.

Стрелять противники должны были по счету одновременно: по слову раз – приготовиться, два – прицелиться, три – выстрелить. Расстояние между ними составляло 20 шагов.

Де Барант выстрелил и промахнулся. Лермонтов в де Баранта не целился и произвел выстрел в сторону.

На этом дуэль закончилась, де Барант подал Лермонтову руку, и они разъехались.

Существует легенда о том, что пистолеты, которые использовались на дуэли Пушкина и Геккерна-Дантеса, могли быть применены также на дуэли Эрнеста де Баранта и Лермонтова.

Основанием для этого послужили следующие обстоятельства.

Известно, что эти пистолеты принадлежали послу де Баранту.

Его младший сын Эрнест де Барант в 1837 году одолжил пистолеты своему другу – французскому дипломату д’Аршиаку, который являлся секундантом Геккерна-Дантеса.