Верхняя площадка башни была невелика, здесь с трудом могли поместиться пять-шесть человек. Зато высота башни равнялась семи человеческим ростам. Вознесённая на гребень холма, эта башня считалась самой высокой точкой во всей округе.

– Я не помешала тебе? – спросила Статира, подходя к мужу и сбрасывая с головы покрывало.

Она с наслаждением подставила своё разгорячённое лицо прохладному дыханию чуть заметного ветерка.

– Ничуть, – промолвил Дарий. И в подтверждение этих слов поцеловал жену в разрумянившуюся щеку.

Вершины гор, замыкавшие кромку горизонта на западе, были окрашены жёлто-оранжевыми отблесками заката. В небе цвета ирисов уже показалась полная луна.

Статира, точно околдованная, не могла отвести глаз от погасшего дневного светила, прячущегося за горизонт.

Дарий был не меньше восхищён красками затухающего дня и наступающей ночи, а также красноватым ликом выплывшей луны. Он обнял Статиру сзади, прижавшись щекой к её распущенным по плечам мягким волосам. Молчание не тяготило их, напротив, лишь способствовало нежному единению и пониманию супругов.

Вскоре последний солнечный луч погас за горными хребтами – и сразу же на окрестности упала ночь.

Красный круг луны укрылся за бледными облаками. В мире воцарилась чудесная успокаивающая тишина.

Дарий взглянул на лицо жены, стоявшей рядом. Яркие белки глаз Статиры маняще поблёскивали в темноте, её ласковые руки обвили шею Дария. Тень от распущенных волос придавала чертам любимой женщины какую-то особенную обворожительность. Переполненный сладостной негой и волнением, Дарий наклонился, чтобы поцеловать Статиру.

Она с готовностью подставила ему свои уста.

* * *

В незапамятные времена, ещё задолго до господства мидян, персидские племена, жившие в предгорьях Загроса^[11], стали объединяться вокруг племени аншан, чтобы противостоять набегам ассирийцев. На горном плато был построен город Аншан, ставший столицей нового царства. Спустя какое-то время племена персов-кочевников, обитавшие на равнинах между горами и морем, тоже объединились в союз, во главе которого стояли цари из племени парсуаш. Так образовалось другое царство – Парсуа.

Вольнолюбивые персы сумели отстоять свою независимость от ассирийцев. Не подчинились они и эламским царям.

Дикие полчища скифов, ворвавшиеся в загросские долины с Великих восточных равнин, разрушили город Аншан. Династия царей Аншана прервалась, но название горной страны Аншан осталось. После нашествия скифов там наступил хаос, более десятка местных князей непрерывно грызлись между собой, деля горные пастбища и стада скота.

Этим воспользовались правители соседнего царства Парсуа, после нескольких успешных походов подчинивших Аншан своей власти.

Первым царём объединённого царства стал Ахемен. По имени этого царя все его потомки стали именоваться Ахеменидами.

При внуках Ахемена вновь возрождённый Аншан отделился от царства Парсуа, и там воцарилась династия Патейхореев. Тогда же из союза персидских племён выделилось сильное племя карманиев, образовав собственное царство со столицей в городе Кармана. Вслед за карманиями возникли небольшие царства марафиев и панфиалеев^[12].

Когда Мидия возвысилась при царе Киаксаре^[13], разбившем скифов и сокрушившем могучую Ассирию, раздробленные персидские племена стали данниками мидян. Город Аншан, сопротивлявшийся особенно упорно, был вновь до основания разрушен – теперь уже мидянами.

Первый раз персы попытались сбросить владычество мидян при царе Ариарамне^[14], сыне Камбиза и праправнуке Ахемена. Мидянам удалось подавить это восстание. Ариарамна был казнён. Царём над персами стал сын Ариарамны – Арсам, отец Гистаспа. Однако мидянам пришёлся более по сердцу дядя Арсама – Кир, рождённый от мидянки. Поэтому Арсам был низложен, а трон Ахеменидов занял Кир, сын Камбиза.

Мидяне и представить не могли, что именно Кир сокрушит их господство в Азии и создаст державу ещё более обширную, нежели мидийская.

Лишившись царской власти, Арсам никогда не держал зла на Кира. Во-первых, он понимал, что Кир стал царём персов волею мидян. Во-вторых, Кир показал себя мудрым правителем и талантливым полководцем. Арсам сознавал, что ему при всём желании было не под силу тягаться с Киром. И в-третьих, Кир не обделил почестями ни Арсама, ни его сына Гистаспа.

Вот почему, когда Кир пал в битве с массагетами^[15] и кое у кого из персидской знати возникло желание вручить царскую тиару Арсаму в обход сыновей Кира, Арсам первый воспротивился этому. По его мнению, старший из сыновей Кира обладал всеми задатками великого правителя. И если Кир назначил Камбиза своим преемником, значит, так и должно быть. Арсам оправдывал любые жестокости Камбиза по отношению к персидской знати, ибо понимал, что только страхом Камбиз мог удержать в повиновении родовитых князей, которые не могли забыть, что их деды когда-то были независимыми царями.

Но, очевидно, родовая знать не простила Камбизу его жестокости.

Царские приближённые и предводители войска, по-видимому, избавились от Камбиза, чтобы возвести на трон его брата Бардию, отличавшегося более мягким нравом. А может, Бардия сам подстроил убийство Камбиза?

Такими мыслями терзался старый Арсам, перед тем как лечь спать.

Наконец, он вызвал к себе своего верного человека, по имени Каргуш.

Каргуш был для Арсама и телохранителем, и лекарем, и предсказателем, и личным секретарём. В своей жизни (Каргушу было без малого пятьдесят лет) он побывал и воином, и учеником жреца, и писцом в царской канцелярии, и сборщиком налогов. Причём собирал Каргуш особую дань в виде лекарственных трав, эта подать была введена царём Киром. Тогда-то Каргуш и поднаторел в искусстве врачевания, по долгу службы общаясь с врачами, коих было немало при царском дворе.

После смерти Кира Каргуш попал в немилость к Камбизу, и лишь заступничество Арсама спасло ему жизнь. С той поры Каргуш был неразлучен со своим спасителем. Он сам и его семья жили в доме Арсама.

Каргуш, полагая, что Арсам вызвал его, мучаясь очередным приступом болей в пояснице, пришёл в опочивальню с целебными мазями.

К удивлению Каргуша, Арсам заговорил с ним совсем о другом:

– Завтра поутру я отправляюсь в Экбатаны. Бардия, согласно обычаю, желает произнести перед знатью свою тронную речь. Ты поедешь со мной, мой верный Каргуш. Тебе хочу я поручить дело трудное и опасное. Нужно втихомолку, без обиняков, вызнать у людей, тех, что находились с царским войском в Египте, истинную причину смерти Камбиза. В слухи о том, будто Камбиз упал с лошади и сломал себе позвоночник, я не верю.

Каргуш стоял перед Арсамом, сложив руки на груди, в позе подобострастного внимания. Выражение его бородатого лица с прямым точёным носом было невозмутимо.

– Действуй, как подскажет тебе разум, – продолжил Арсам, – но будь очень осторожен. Открывай лицо истине, когда она будет спать, и делай это чужими руками. Если вдруг почувствуешь опасность, сразу дай мне знать, ибо в таком деле прав тот, кто первым нанесёт удар.

Каргуш склонил голову в знак того, что он всё понял и готов выполнить поручение своего покровителя.

– И ещё, – добавил Арсам перед тем, как отпустить Каргуша, – не доверяй Гистаспу. Последнее время он говорит со мной чужими устами.

* * *

Младшие сыновья Гистаспа, Ариасп и Артафрен, были огорчены тем, что отец не взял их с собой в Экбатаны. Особенно негодовал Ариасп, которому недавно исполнилось восемнадцать лет. Он мечтал начать свою военную службу в числе царских телохранителей. Однако Гистасп полагал, что для царского телохранителя Ариасп недостаточно ловко владеет копьём и не столь метко стреляет из лука.

– Ты не пройдёшь испытание и тем опозоришь меня, – заявил сыну Гистасп. – Сиди уж дома!

Пятнадцатилетний Артафрен пришёл в покои к Дарию и напрямик спросил брата:

– А ты почему не поехал в Экбатаны?

– Так пожелал отец, – ответил Дарий.

– Странно, – пробормотал Артафрен. – Отец сам не раз говорил, что хотел бы сделать тебя телохранителем Бардии. И вдруг он столь внезапно меняет своё намерение. С чем это связано?

– Не знаю. – Дарий пожал плечами. – Признаться, я рад этому. Быть царским телохранителем – не такая уж лёгкая доля. Эти бессонные ночи в караулах, строгие начальники, постоянные упражнения с оружием – всё это выматывает и надоедает. А знаешь, какое мучение сопровождать царя во время его выездов! Солнце печёт нещадно, а ты в двойном льняном панцире, в войлочном кидарисе^[16] и штанах, весь обвешанный оружием, истекая по́том, должен сдерживать толпу. В Египте мы все просто сходили с ума от тамошней жары!

– Почему ты ничего не рассказываешь про египетский поход? – обиженно спросил Артафрен, присаживаясь рядом с братом. – Разве в этом походе не было ничего интересного?

– Я же рассказывал тебе и Ариаспу про битву с египтянами в Синайской пустыне, – сказал Дарий. – Рассказывал про взятие города Мемфиса.

– Это было началом войны, но ты умолчал о том, что было в дальнейшем, – заметил Артафрен. – От отца я узнал, что после захвата Египта царь Камбиз двинул часть персидского войска в Ливию, а сам со своими лучшими отрядами пошёл в страну Куш.

– Да, так и было, – кивнул Дарий, – только эти походы оказались неудачными для персидского войска. Отряд, ушедший в Ливийскую пустыню к оазису Сива, угодил в песчаную бурю и весь целиком погиб. Ни один человек не спасся. А было в том отряде тридцать тысяч воинов.

Артафрен изумлённо присвистнул.

– В стране кушитов царь Камбиз не взял ни одной крепости и не выиграл ни одного сражения, но потерял от голода треть войска, – продолжил Дарий жёстким голосом. – У нас кончилось продовольствие, и воины были вынуждены питаться мясом лошадей и верблюдов, иные жарили на кострах змей и ящериц. К тому же нас сильно донимала жажда. В тех краях много солёных озёр и очень мало пресных источников.

Особенно трудно нам пришлось на обратном пути из Кушитского царства в Египет. Были съедены все вьючные животные, кроме лошадей царских телохранителей. А вокруг – пустыня. Представь: ни дерева, ни кустика, чтобы укрыться от зноя… По ночам, на стоянках, воины убивали евнухов и рабынь, потом поедали их мясо, но так чтоб никто не видел.

– Что ты такое говоришь, брат! – воскликнул впечатлительный Артафрен. – И ты тоже ел человечину?!

– А что мне оставалось делать? – хмуро обронил Дарий. – Не подыхать же от голода!

– И отец ел? – спросил Артафрен.

– Да, – ответил Дарий, не глядя на брата.

– Какой ужас! – прошептал Артафрен. – За такое кощунство боги могут покарать вас.

– Могут, – согласился Дарий. – Поэтому по возвращении в Египет жрецы провели очистительную церемонию для всего войска. Видимо, Ахурамазда смилостивился над нами, если отец и я до сих пор не ослепли, не оглохли и остались в здравом рассудке.

– Ахурамазда, по всей видимости, решил наказать за всё случившееся в Куше главного виновника – царя Камбиза, – мрачно проговорил Артафрен, который смелостью речей уродился в деда.

Дарий непроизвольным жестом слегка ударил кончиками пальцев брата по губам.

– Тсс! – тихо произнёс он. – Не говори этого вслух. Нигде и никогда!

Артафрен непонимающе хлопал глазами.

В этот момент в комнату вошла Статира в длинном сиреневом платье, плотно облегающем её фигуру, и в белой накидке, бахрома которой ниспадала ей на грудь. Пышные светлые волосы молодой женщины были уложены в замысловатую причёску, украшенную диадемой. Большие продолговатые глаза Статиры, подведённые сурьмой, были необычайно красивы и выразительны.

– Вот ты где, муж мой! – обратилась Статира к Дарию. – А я ищу тебя по всему дому. – Статира бросила лукавый просящий взгляд на Артафрена: – Дружок, не мог бы ты оставить нас с Дарием наедине? Дарий нужен мне по важному делу.

– Знаю, чем вы станете заниматься, – с ехидцей промолвил Артафрен, по лицу которого было видно, что ему давно известна интимная сторона взаимоотношений между мужчиной и женщиной. – Для этих «важных дел» существует ночь. Или вам ночи мало?

– Проваливай! – с беззлобной бесцеремонностью отрезала Статира, подталкивая Артафрена к выходу. – И не вздумай подглядывать за нами, иначе богиня вод^[17] нашлёт на тебя глазную болезнь.

– Очень надо! – небрежно проронил Артафрен и скрылся за дверной занавеской.

Дарий взирал на свою жену с добродушной улыбкой.

– Разве я виновата в том, что мне действительно мало ночи? – прошептала Статира, положив руки Дарию на плечи и призывно глядя ему в глаза.