– Шило ты уверен? – поинтересовался Енот, глядя на мое упершееся головой в дверь подъезда тело. – Помощь точно не нужна? Точно-точно?

– Сам, – пальцы привычно отстукивают комбинацию на кодовом замке.

Клацнул, открываясь замок.

– Енот, – окликнул я, замерев в дверном проеме. – Ты что-то забыл. Трубку.

– Здалась тебе эта хреновина, – он подошел и сунул мне в руку награду. – Ты даже не куришь. На кой она тебе?

– Вот завтра и начну, – я воткнул трубку в зубы и, меняя галсы, поплыл в сторону лифта. Сегодня штормит. С третьей попытки я таки ткнул в кнопку лифта и передо мной приветственно распахнулись двери, приглашая в мир рекламы, засохшей жвачки, откровенных признаний и неизменного запаха испражнений.

Дверь закрылась, чуть не прищемив мне нос вместе с трубкой и оставив за собой заботливые лица коллег. Слово-то какое – коллеги. Не друзья. Не товарищи. Не родственники. Не враги. Коллеги. Люди, временно оказавшиеся в одной упряжке ради какой-то цели. Когда цель будет достигнута, они перейдут в одно из вышеперечисленных состояний. Или кого-то из нас не станет. И кто-то из нас будет к этому причастен. Мы делаем то, что обычный мир пока не готов принять. Нечто вроде магии. Ну не впишешь в рамки нормальности наши путешествия. И шеф сделает все, чтобы не допустить огласки. Чтобы оставить это только для своих, избранных. Енот мне в самом начале объяснил чего стоит длинный язык.

Стенка, на которую я облокотился, оказалась дверью. И она неожиданно открылась.

Бряцая снаряжением, я рухнул на площадку. Я громко и нецензурно выразил свое мнение о вонючих лифтах, без предупреждения открывающихся дверях и неприлично твердом полу лестничных площадок.

На шум приоткрылась дверь.

– Здрасьте, баба Маша, – буркнул я, пытаясь совладать со своим балластом.

– А Мишенька, это ты, – подслеповато глянула через щель соседка. – Горе ты луковое, опять напился. Жениться тебе Мишенька надо. Хорошая девка тебя вмиг в оборот возьмет. Человеком станешь.

– А сейчас я тогда кто? – я занял сидячее положение, прислонившись к окрашенной зеленой стене. Разбитые губы напоминали о себе при каждом слове. Вот уж точно: цена слову – боль. Не помню, откуда это, но в самую точку. Военная дурь ослабевает и боль возвращает меня к реальности и это нисколько не радует. Рука привычно нащупала в рюкзаке бутылку. Анестезия.

– Алкоголик ты Мишенька, – шаркая, вышла на площадку сгорбленная старушка. – Алкоголик и дебошир. Сорняк ты. Тебя ж соседи уже прокляли до десятого колена. И милиция тебе не управа. Внучек говорит мажор ты и все у тебя куплено. И наркодилер и наркоман. Как ни приедут милиционеры, так от ворот поворот. У вас все хорошо. Мелкий дебош. Не волнуйтесь. Погорячился, мол, парень, с кем не бывает. А у них или за спиной дверь с петель сорвана или во дворе мусоровоз догорает.

Она неожиданно хихикнула, прикрывая ладошкой беззубый рот. Под глазом терял очертания старый синяк, подарок от внучка-претендента на жилплощадь.

– Ты чего, баб Маш? – я приложился к анестезии. Пару крепких глотков и боль сделала шаг назад.

– Твою рогатку вспомнила. Я белье как раз на балконе развешивала. Красиво ты ему засадил в бак, – она осеклась и деланно закашлялась.

Я с интересом взглянул на старушку. Линялый халат с райскими птицами. Стоптанные шлепанцы. Ссохшиеся крючковатые пальцы впились в перила. Из-под платка выпала прядь седых волос. Глаза были куда моложе своей хозяйки. Пытливые. Профессионально- подробно ощупывающие мое снаряжения. После недолгих поисков взгляд остановился на кобуре.

– Кому я такой нужен? – ухмыльнулся я окровавленными губами. – Алкоголик.

Бабуля пошарила в кармане и неожиданно что-то в меня бросила . Я рефлекторно упал на бок из положения сидя, уходя с линии удара, и выдернул из кобуры пистолет. Часы тренировок с Ромичем не прошли даром. Вот только выпивку расплескал.

Запрыгала по ступеням желтая монетка. Я проследил ее недолгий путь и виновато улыбнулся. Надо же. Сам не ожидал, что так отреагирую. Вот бабулю напугал пистолетом.

– Баб Маш, ты чего? Деньгами швыряешься. Меня пугаешь… – я вернул пистолет в кобуру подальше от греха.

Соседка загадочно улыбнулась:

– Мишенька, давай так, я в случае приезда милиции буду тебя поддерживать. Ты не думай и протокол подпишу, что ничего не было. Все что угодно подпишу. Детишки в подъезде петарды взрывали… Наркоманы буянили… Бандюки растяжку ставили и не повезло… Сам придумаешь. А ты…

Она заговорщицки подмигнула.

– А я?

Ром помогает от боли, но не от удивления. Старушка почти находилась в состоянии экстаза. Глаза горели. Руки тряслись. Пальцы рефлекторно сжимались.

– В последний раз, сынок. Дай его пощупать.

Я сглотнул подступивший к горлу комок, и попытался отодвинуться назад. Не вышло. Сзади была бетонная стена, окрашенная зеленой краской.

– Баб Маш, с вами все хорошо? Вы плохо выглядите.

– Дай мне его! – приказала старушка, протягивая руку.

– Кого? – я еще никогда не находился в более дурацкой ситуации. Вспомнились анекдоты про «перед смертью они самые горячие и страстные». И фильмы про зомби.

– Свой хепе!

– Какой хе-пе? – заорал я, отмахиваясь бутылкой. – Уйди старая, мой хепе не для тебя.

Вдоль стеночки я пополз в сторону своей двери.

– Хе-пе. Дурачок. Браунинг свой дай.

– Нет у меня никакого браунинга! – я почти дотянулся до ручки двери, но шлепанец наступил мне на полу куртки.

Старушка нависла надо мной точно коршун над полевой мышью.

– Мишенька, вытаскивай свой ствол, – чеканя слова, потребовала соседка. – Дальше я сама быстро все сделаю и наша сделка в силе.

Я сегодня дважды пересек грань миров. Стоял на палубе настоящего галеона. Выставил отступную настоящему капитану настоящего галеона. Был качественно бит в лицо и его окрестности настоящим подполковником.

И вот теперь…

Меня…

Она…

Нет слов…

Одурманенный наркотиком и выпивкой мозг жаждал отключиться и не видеть, что будут вытворять с его телом.

Костлявая рука с вздувшимися венами метнулась ко мне. Я сжался в комок и закрыл глаза.

– Вот это штука! Уже и забыла, когда в руках такую вещь держала. Словно молодость вспомнила.

Я приоткрыл один глаз. Соседка, словно забыв о старости, ловко перебросила из руки в руку мой пистолет. Старушечьи пальцы были так быстры, что я не успевал за ними взглядом. За считанные секунды, на коленке была произведена разборка-сборка. Тринадцать патронов покинули магазин и тут же обрели предыдущий дом. Затвор передернут. Палец на курке. Предохранитель снят.

Вдох.

Клац.

Боек ударил в капсюль несуществующего патрона, и воображаемая пуля вошла в переносицу тени старушки на стене.

Выдох.

Она воткнула обойму в пистолет, передернула затвор и поставила на предохранитель.

– Ничему вас сейчас не учат, – вздохнула она, снова превращаясь в старуху. – Это Браунинг Хе Пе. Хай-пауэр. 1935 года. Надежная французская вещь. Не такая старая как я, но намного надежнее. Сколько лет прошло, а их еще делают. Держи.

– Вы кто? – пробормотал я, принимая из пергаментных ладоней оружие.

– Я же не всегда была такой, – кашляя, рассмеялась соседка, направляясь к своей двери. – Было и мое время. Войну начала снайпером. Ворошиловский стрелок. Слышал такое. Из рук самого Ворошилова значок получила. Косички у меня тогда смешные были. С будущим мужем познакомилась. Потом в разведку забрали, тоже снайпером. Потом СМЕРШ… От туда и любовь к Браунингу. Табельный пистолет… Потом муж врагом народа оказался… Жизнь изменилась… Спасибо тебе… Как там тебя?

– Миша меня зовут, – напомнил я старушке.

– Это соседям расскажи… Миша, – прокашляла она, закрывая дверь. – Миша. Петя. Вася… Работа. Понимаю. Скажу так, вы и подметок наших не стоите. Я и не таких раскалывала… А ты даже не знаешь что в кобуре носишь. Вымирает нация… Гнилое поколение… Какая страна такие и солдаты…

– Чего ты там орешь старая? – раздался недовольный голос из недр квартиры. – Спать мешаешь.

Дверь захлопнулась, оставив меня наедине с моими мыслями. Кто бы подумал, что эта блеклая тень, одной ногой стоящая в могиле, имеет такое прошлое. Выходит, что спустя некоторое время я так же буду кашлять о своих невероятных подвигах… Нет! Не хочу.

– Все хорошо, внучек. С соседом выходила поговорить, – донеслось из квартиры.

– С этим буйным? О чем тебе с ним говорить? Он наркоман. Ты дура старая. Что у вас общего? Вы заодно? Он уговорил тебя хату на него переписать?

– Нет, внучек. Нет! Только не бей! Я же тебя люблю… Ты у меня единственный остался… У меня кроме тебя…

Сквозь дверь донесся звук крепкой пощечины. Кто-то упал и заплакал. Не от боли. Болью ее не испугать. Она сама способна испугать кого угодно. От обиды. Обиды и старческой беспомощности.

Я посмотрел на бутылку. Пить или не пить, вот в чем вопрос. Кто знает, куда заведет меня следующий глоток. Сейчас я больше всего хочу в кроватку и баиньки. Побитая тушка хочет того же. Мне чужды окружающие меня люди. Их судьбы мне безразличны. У меня своя, отличная от них жизнь. Вмешательство создаст мне проблемы. Это с одной стороны. А с другой, еще минуту назад рядом со мной стоял профессионал, заслуживающий уважения. Как Ромич. Как его бойцы, которые больше никогда не вернутся домой. Один глоток – как стрелочник на распутье. Налево повернешь – спать пойдешь. Направо повернешь – справедливость вершить пойдешь.

Напиток обжег горло.

Кряхтя, я поднялся на ноги. А старуха-то права. Вымирает нация. Нам бы пожрать всласть. Девку с ногами подлиннее. И тачку покруче.

Шефу это не понравится.

Я снял пистолет… Нет, Browning High-Power с предохранителя и утопил кнопку дверного звонка. И еще раз.

– Ты? – дверной проем заполнил внучек. – Чего надо?

– Я не к тебе, – криво ухмыльнулся я и ударил внучка в пах. – К бабуле я. Хе-пе принес. И кеце для гравицапы… Гнилое поколение…

-–

– Убил? – мрачно поинтересовался Енот, выходя из лифта. – Мы расстались меньше четверти часа назад, а ты уже кого-то завалил. В полицию уже поступил звонок. Да-да-да. Поступил. С минуты на минуту наряд прибудет.

– Живой, – я приложился к бутылке.

– Этот? – брезгливо пнул он тушу в пижаме, перегородившую дверь в квартиру. Туша не отреагировала. – Он выглядит мертвым совсем. Точно-точно. И пахнет примерно также.

– Обморок, – я ткнул пальцем в разбитый плафон над дверью. – Испугался сильно.

– Его страхом подъезд провонялся. Промазал по пьяни или в гуманисты подался? – хитро прищурился Енот.

– Ты же знаешь, Енот, не любитель я этого дела. Припугнуть решил. Вышло лучше, чем ожидалось.

Вдалеке завыла сирена.

– В твоей квартире есть что ценное? – настороженно прислушался Енот.

– Я привычек не меняю. Новоселье? – я вскинул рюкзак на плечи.

– Да-да-да. Примелькался ты. У шефа возможности не безграничны. Он перезвонил мне сразу после тебя. И откуда он все знает? Сказал, что пора тебя переселить. Поехали-поехали.

– Пока, баб Маш, – я помахал темному проему двери.

– Береги себя, солдат, – прошелестел голос из темноты.

Двери лифта захлопнулись.

– Не лучше было бы лестницей. Полицейские ленивые, точно лифтом поедут. Не пересечемся?

Енот загадочно хикнул.

Отсчитывая этажи, кабина скользит вниз. Соседка не выходит из головы. Интересно было бы увидеть ее в молодости. Спортсменка, активистка и просто красивая девушка. И форма наверняка была ей к лицу.

Створки лифта со скрипом поползли в стороны. За распахнутой дверью подъезда стоит полицейская машина с полной иллюминацией, конкурирующей по яркости с рассветом. Пара полицейских, держа руки на кобурах, направлялись в нашу сторону.

– Что я говорил?! – сердито пробормотал я. – Мы точно выглядим как мирные граждане!

Реакция полицейских будет однозначной. Перед ними худой постарше и толстый помоложе в камуфляже, брониках, при оружии и роме. А физиономия худого явно выдает виновника торжества. Ни на карнавал, ни на дружеский розыгрыш не спишешь. Положат нас мордами в бетон…

– Ты левого. Я того что справа, – прошептал Енот. – Без команды не стрелять. Ромич если что прикроет. Вперед-вперед.

– Енот, я не уверен…

– По команде стреляй в голову. Да-да-да. Они сейчас на дежурстве в брониках ездят. Живые свидетели нам не нужны.

Кажется, что Енот получает удовольствие от происходящего. Он даже облизнулся в предвкушении. Пухлые пальчики нервно теребят рукоять пистолета в кобуре. Словно старый вестерн. Сейчас мы выйдем на крыльцо, выхватим оружие и убьем пару копов. Я изучаю свою жертву. Форма как с иголочки. Все пуговички застегнуты. Стрелки наглажены. По-детски наивное лицо чуть портят свежие следы поспешного бритья. Еще мгновенье и в это лицо мне придется всадить пулю.

– Вперед-вперед, – толкнул меня в плечо Енот. – Без команды не стреляй.

Шаг за шагом мы сближаемся. Глаза из-под козырьков пристально изучают нас, нашу амуницию, оружие. Полицейский что постарше поднес рацию ко рту, одновременно расстегивая кобуру. Мой замешкался. Пальцы теребят непослушную кобуру. Он даже покраснел. Не то от стыда не то от напряжения.

Шаг за шагом расстояние сокращается.

– Енот?

Полицейские обнажили оружие.

– Ждем Шило. Ждем-ждем!

– Чего?

Я потянул пистолет из кобуры. До полицейских меньше десяти шагов. Нехорошо получается, но тянуть дальше нельзя. Лучше быть плохим живым, чем хорошим мертвым.

– Привет-привет, – улыбнулся полицейским Енот, одновременно перехватывая мою руку.– Пятый этаж. Квартира напротив лифта. Пьяный дебош со стрельбой. Да-да-да. Со стрельбой. Нарушитель скрылся до появления полиции. Соседи примет жильца не запомнили. Квартира съемная. Владелец за границей. Нужен врач. Один из жильцов в шоковом состоянии.

– Помощь нужна? – хрипло поинтересовался старший, взглянув на меня. Я моргнул и приложился к бутылке, так и не покидавшую левую руку. – Ясно. Хорошего дня.

Он кивнул, и правоохранители проследовали к подъезду.

– Видел бы ты себя. – Расхохотался Енот, хлопая себя ладошками по бедрам. – Клинт Иствуд в меру пьяный и в меру побитый. Точно-точно. Клинт Иствуд. Ты же поверил? Правда, поверил? Ой, не могу… Что мы плечом к плечу выйдем из лифта и начнем валить, как ты любишь говорить, ментов на лево и на право.

– Мы полиция, – оглянулся старший. – Попрошу не путать. Наследие прошлого стерто.

Енот икнул и с хохотом осел в снег.

– Нет, я сегодня точно с ума сойду… Точно-точно. Наследие прошлого… Ой, не могу. И взяток не берут. Да-да-да. Не берут. И Клинт Иствуд с вискарем в руках.

– А кто такой Клинт Иствуд? – неожиданно нежным голосом поинтересовался молодой. – В ориентировках такого не было.

Енот захрипел, лег набок и судорожно засучил коротенькими ножками. Пухлое лицо раскраснелось.

– Ой, держите меня четверо! Меня щас разорвет от смеха. Ориентировка на Иствуда? Особо опасен и стреляет как бог.

Полицейские, молча, пожали плечами и поднялись на крыльцо.

– Мужики, просьба есть, – окликнул я. – В сорок пятой бабуля живет. Бабой Машой кличут. Ветеран она. Снайпер. Стрелок ворошиловский. Сам Ворошилов награду вручал. Так вот, внучек у нее непутевый… Рукоприкладствует.

– Принято, – кивнул старший с порога. – Приглянем за ветераном.

Я взглянул на качающегося по снегу в приступе смеха Енота. Надо ж как развеселился, что позволил себе снегом перепачкаться. Потом всю дорогу как кот вылизыватся будет. Чистюля.

Я убрал пистолет в кобуру. Глотнул рома. Сплюнул под ноги и медленно поплелся в сторону автобуса. Ромич, наблюдавший за происходящим, распахнул дверь и похлопал меня по плечу.

-–

Проснулся я ближе к обеду следующего дня. Я даже не помню, как попал сюда. Надеюсь хоть не на руках Ромича.

Небольшая, но чертовски уютная квартира с огромными окнами на море. Пахнущий солью ветер играет шторой у приоткрытой балконной двери. Строгая мебель. Бежевые обои с невнятными рисунком. В тон пушистый ковер на полу. И даже маленький псевдо камин, с парой канделябров на каминной полке.

В первую очередь я проверил входную дверь. Не заперто. Это хорошо. Значит, начало поиска я не проспал. В коридорчике у двери два ставших традиционными пульта и сейф.

В результате ревизии был обнаружен холодильник под завязку забитый едой и выпивкой в моем вкусе. Содержимое холодильника, тумбочек и антресолей кухни обеспечивало комфортное автономное плавание как минимум на месяц. На тумбочке у кровати лежал конверт с зарплатой и новые документы. Теперь я не Миша. Теперь я Коля.

– Привет Коля, – улыбнулся я помятому отражению в зеркале.

Ромич если что и делает, то делает качественно.

Отражение выглядело печально. На вид лет от тридцати пяти до непонятности. Темные длинные волосы, забывшие о шампуне и парикмахере, неряшливо обрамляют лицо с резкими чертами. Щетина непонятной давности еще не готова перейти в статус усов и бороды. Обычно тонкие, нервно поджатые губы опухли и растрескались. Нос – корявая картофелина, смотрит влево. Из ноздри торчит пучок потемневшей ваты. Глубоко посаженые, запухшие глаза пытливо изучают обновленное лицо. Спасибо Ромичу за конспирацию. Теперь даже я сам воспринимаю отражение как нечто чуждое.

Я неожиданно понял, что чертовски хочу есть. Соорудив стопку бутербродов с колбасой и сыром, я откупорил бутылку пива и рухнул на диван перед телевизором. Улыбнувшись тщетным попыткам неудачливого мультяшного кота поймать юркого мышонка, я переключил на местный новостной канал. Очкастый диктор вещал о забастовке на судостроительном заводе, митинге студентов под обладминистрацией, жуткой аварии на кольце у рынка со смертельным исходом, Оказывается за прошедшие сутки в этом городе произошло немало грабежей, краж автотранспорта и даже убийств. Как обычно мои деяния были стерты из криминальной истории. Уже не в первый раз задаю себе вопрос, кто же такой наш работодатель. Либо финансовый магнат, либо крупный политик. А может и то и другое одновременно. А мы тягаем для него, словно мартышки каштаны из огня, бессмысленные безделицы, не имеющие никакой цены. Мы переступаем через состояния ради куска дерева, тряпки, хлама в общем. Ну принесли мы вчера… Или позавчера? Да какая разница! Принесли это колесо… И? Дальше что? Повесит на стену и будет любоваться? Историческая ценность? Бред. Деревяшка даже не из этого мира. Я понимаю если бы мы вытащили произведение искусства, или скажем рукопись из библиотеки, которая должна была сгореть… Да, это ценная вещь. А тут – деревяшка. Между прочим, вчера ради этой цацки десяток парней отдали душу дьяволу. Хотя, что для него десяток бойцов. Пыль. Человек живет другими масштабами.

Я выключил телевизор и заглянул в стенной шкаф. Все как обычно. Носки, трусы, майки, рубашки, джинсы аккуратными стопками разложены по полкам. Пара курток, камуфляж, броник и снаряженный рюкзак в соседнем отделении.

Все новенькое как с иголочки. По сути, оно такое и есть. Новая жизнь. Новое имя. Новые вещи. Прошлое стерто. Прощай Мишаня. Я даже думать не хочу что произойдет с моей бывшей квартирой и вещами… Ха! Моей? И это говорит человек почти лишенный личных вещей. В отличие от большинства я не тащу за собой неподъемный груз шмоток, сувениров, нелепых подарков, семейных фотографий и собираемой всю жизнь библиотеки. Ничего лишнего. Только я.

Не выпуская бутылку из рук, я прошествовал на балкон. Море. Цепочка кораблей на горизонте. Сухогрузы и танкеры, газовозы и контейнеровозы выстроились в очередь на вход в порт. В хвосте болтался даже огромный лихтер, редкий гость в этих краях.

На балконе стояли шезлонг и маленький столик.

– Ну Енот! Ну сукин ты сын! – на столе рядом с трубкой лежала замотанная в полиэтиленовый пакет пачка хорошего табака и бензиновая зажигалка.

– Не ругайтесь, – раздался дребезжащий женский голос с балкона выше. – Здесь женщина. Не успели поселиться, а уже сквернословите. И не вздумайте курить. У меня астма!

Я распечатал упаковку, вдохнул, подзабытый терпкий запах. Хороший табак щекотал ноздри. Я смачно чихнул.

– Надеюсь, вы ничем опасным не больны. У меня плохой иммунитет.

– Не волнуйтесь, соседка, – ухмыльнулся я, набивая трубку. – Мой фтизиатр сказал, что пол годика я еще может и протяну.

Чиркнув зажигалкой, я крепко затянулся. Ох, и крепок табачок. Я с непривычки закашлялся.

Над головой раздалась нецензурная брань. Хлопнула, закрываясь, балконная дверь.

– Это ты еще пылающего мусоровоза не видела, – я устроился в шезлонге, затяжка за затяжкой вкушая подзабытое удовольствие. Капитанская трубка оказалась что надо. Может она и не стоила валяющихся под ногами сокровищ. Может… Но это мой выбор. И у меня появилась еще одна личная вещь.

Я сидел и вальяжно посасывал трубку, созерцая море и корабли.

Звякнул телефон в кармане камуфляжа. Я так и не удосужился переодеться.

Абонент был подписан как «Она». Я выдохнул клуб густого дыма и, стараясь не выдавать волнения, ответил:

– Алле.