– У вас в анамнезе – травма. Утрата. Развод. Алкоголь. Агрессия.

Пауза.

– Когда вы впервые услышали голос?

Валентин повернул голову.

– Я не слышал.

– Но вы сказали, что кто-то вел вас. Что "что-то" помогало вам делать реанимацию.

Он заглянул в блокнот.

– "Руки знали сами." Так вы сказали. Это из стенограммы.

Валентин усмехнулся. Губами. Глазами – нет.

– Вы когда-нибудь… не знали, вы ли это? – спросил он. Не врачу. Себе.

– Я, может, вообще не тот. Может, тот – умер. А я тут лежу. Остаток. Шум. Запись от тела.

Врач ничего не ответил. Только сделал пометку.

Валентин снова в полудрёме. Кровать скрипит даже от взгляда. В углу – ещё одна койка. На ней – мужчина, возраст неопределённый, лицо – как будто его рисовали из памяти, забывая детали.

– Ты линию нарисовал? – спрашивает он, будто продолжает вчерашний разговор.

Валентин не отвечает. Только смотрит. Тот продолжает:

– Линию надо. Белым. Или мысленно. Прямо у изголовья. Чтобы знали: нельзя. Нельзя на территорию. Нельзя мазать. Понимаешь?

– Кто?

– Ну они. Кто ночью приходит. Мажет. Говном. От души. Не из злобы – из воспитания. Так положено.

Он улыбается. Совсем чуть. Как человек, который уже давно знает, что смеяться можно только в одиночку.

– А ты не веришь, да? Ты новенький. Думаешь, тут лечат. Ха. Тут смотрят. Записывают. Сортируют. Если ты им не подходишь – тебя вниз. Не на этаж. Ниже.

Валентин молчит. Мужик склоняет голову.

– Ты думаешь, ты здесь потому что с ума сошёл? Нет. Ты здесь потому что знаешь. Потому что почувствовал. А такие не должны просто жить. Им нужно… оформление. Присмотр. Контроль.

Он вдруг резко замолкает. Смотрит на стену. Потом говорит, почти шёпотом:

– Тихо. Слышишь?

Валентин не слышит. Но ему кажется – он начинает.

Шестой день. Или восьмой. Или первый.

Во времени здесь не было смысла. Всё одинаковое: каша как замазка, таблетки без объяснений, серый свет, который не греет, не злит – просто есть.

Валентин проснулся от того, что нечего было чувствовать. Ни холода, ни тепла, ни раздражения. Только лёгкий зуд в мозгах, как будто кто-то шептал где-то у затылка: "вставай. не спи. оно близко".

Он сел. Кровать заскрипела, как будто пожаловалась.

На прикроватной тумбочке – миска. Всё ещё теплая. Каша в ней была серой. Не в смысле цвета – в смысле смысла. Её нельзя было есть. Её нужно было принимать, как наказание.

– Постройтесь на осмотр, – раздалось из динамика. Голос без пола, без интонации.

– Медикаменты через пятнадцать минут.

На соседней койке – псих.

Тот, что рисовал «линию». Сейчас он сидел на корточках, почти касаясь пола носом. Шептал:

– Сегодня граница тоньше. Сегодня они могут прийти. Прямо. Без маски.

На полу – схема. Похожа на план метро, только все линии ведут в никуда. Он чертил её ногтем, иногда облизывая палец, как будто от этого чернила появятся.

– Где медсестра? – спросил Валентин. Не к нему, в воздух.

– Не придёт, – ответил псих, не отрывая взгляда. – Сегодня не день ухода. Сегодня приход.

Валентин посмотрел на кашу. Потом – на дверь. Потом – в потолок.

Свет мигнул. Не сильно. Не зловеще. Просто… не вовремя.

Он встал. Медленно. Проверил ремни на запястьях – остались следы. От последней ночи.

Голова гудела. Не от боли – от тишины, которая давила, как вода в ванной.

И тут – шорох.

Не стук. Не шаги. Не крик.

Шорох. Как если бы кто-то ползал. Но не по полу. А внутри стен.

Псих поднял голову. Резко. Улыбнулся.

– Они пришли. Новый год. Ура.

И тогда – из-под койки, не его, не Валентина, из той, что давно пустует – выползло.

Сначала – просто тень. Потом – нечто. Руки, но не руки. Суставы в обратную сторону. Кожа – то ли обгоревшая, то ли изнутри наружу вывернутая. Глаза – чёрные, как забытая сажа.

Оно двигалось так, будто не знало, как устроены кости, но хотело быть похожим на человека.

Валентин замер. Сердце не билось – оно наблюдало.

Монстр не рычал. Не визжал. Он смотрел на Валентина, как будто узнал его.

– Блядь, – выдохнул Валёк. – Ну вы чё, совсем?..

Оно прыгнуло.

Молча. Без разгона. Как кошмар, которому не нужны правила гравитации.

Валентин не думал. Не кричал. Просто встретил удар.

Они врезались в кровать. Рамка хрустнула. Кашу смело на пол.

Монстр начал рвать. Валентин – бить.

Локтем. Коленом. Что попало. Глаза. Горло. Под подбородок.

Без плана. Без отчаяния. Просто, чтобы остановилось.

Крик раздался не от него. От психа.

– УРАААА! НОВЫЙ ГООООД!!

Он хлопал в ладоши. Подпрыгивал. Хохотал.

Монстр захрипел. Валентин схватил что-то – то ли кусок койки, то ли поднос, то ли железную миску – и вбил в череп твари. Один. Второй. Третий.

Череп треснул. Мозги – на пол.

Псих уже прыгал по комнате, разбрасывая куски каши и кровищи.

– Салют, нахуй! Салют из мозгов! С новым счастьем! С говном и удачей!

Валентин откинулся от трупа. Дыхание срывалось. Руки дрожали. Глаза – пустые.

Тварь больше не шевелилась.

На полу – мясо. Жидкость. Обломки. Запах будто вывернули кишки старого холодильника.

Псих сел рядом с телом. Схватил кусок мозга. Слепил из него что-то похожее на снежок. Улыбнулся.

– На ёлку повесим, Валёк. Вон ту. Которая в башке.

Валентин встал. Без резкости.

Подошёл к тумбочке. Открыл.

Там – металлическая утка. Такая, что для лежачих.

Протянул психу.

– На. Доделай праздник.

Псих взял, прижал к груди.

– Спасибо… настоящий ты, Валя. Ты настоящий. Не фальшивка. Не зеркало.

Валентин ничего не ответил. Пошёл в сторону душа. В крови. В грязи. Без обуви.

Каждый шаг – шлёп. Каждая капля – за ним.

Он не оборачивался. Не потому что не хотел – потому что не имело смысла.

Было ли это демоном?

Или человеком?

Был ли это бред?

Или правда, которую все просто боятся назвать?

Он не знал.

Но сейчас – было тихо.

А в этом месте тишина – значит, ты победил. Или проиграл. Но всё равно – ты один.

Он мылся быстро. Холодной водой, как будто не отмывался – гасил остатки агонии.

Не было смысла кричать. Объяснять.

Если он скажет, что прибил монстра, которого никто не видел – тут же запрут.

Надолго.

Навсегда.

Он вышел из душа – и сразу понял: по полу – следы. Его.

Кровь. Мазки. Следы босых ступней. Всё ведёт к палате.

– Блядь… – выдохнул. – Надо обогнать.

Он свернул в коридор, нащупал поворот, нашёл пост.

Медсестра стояла у шкафа, перебирала бумажки, ещё не в курсе.

Валентин зашёл с лицом, как у того, кто видел автокатастрофу – не жертва, а свидетель.

– Там… – голос чуть дрожал, как надо. – Он. Снова.

Этот псих… с “Новым годом”… он… напал. На другого.

Я проснулся – он весь в крови, прыгает по палате.

Орал “с новым счастьем” и вмазал тому в голову чем-то… железным…

Он опустил глаза. Паузу сделал ровно на нужную секунду.

– Я попытался оттащить. Он бросил… убежал. Я в душ – кровь с себя смыть. Мне страшно стало.

Я ни при чём. Я просто… очнулся.

Медсестра смотрела, не перебивая. Профессионально. Лицо – стекло.

– Где он сейчас? – спросила.

– Я… не знаю. Он мог куда угодно. Но там всё в крови. Это… ад.

– Подождите здесь. – она взяла рацию.

– Санитары на третий. Срочно. Осмотр палаты 307. Возможное ЧП.

Валентин сел на лавку. Руки сжал в кулаки.

Не дрожали – держались.

Через пару минут пришли двое. Один со щитом. Другой – с лекарствами.

Не на него.

Уже не он – объект. Это теперь “тот другой”.

Он выдохнул.

И только тогда позволил себе – чуть-чуть – всхлипнуть. Не театрально. Просто по-человечески.

Чтобы еще чуть-чуть добавить доверия.

– Я же… просто хотел поспать.

Дверь палаты за поворотом открыли. Через несколько секунд донёсся крик санитара:

– Ебать твою мать!.. Зовите главного!

Валентин улыбнулся. Внутри.

Жить можно. Пока – жить.

Валентин сидел в комнате ожидания, которую здесь называли “переговорной”.

Кресло – жёсткое. Стены – с подтеками, но свежей краской. Свет – будто нормальный, но на грани мигнуть.

Час. Или два. Никто не говорил. Никто не приходил.

Окно под потолком. Решётка.

Тишина не была полной. За дверью где-то катили тележку. Иногда – переговаривались коротко, чужим, больничным языком.

– Третья.

– Сдача.

– Подпиши.

Валентин думал. Не о том, что произошло.

О том, что можно сказать.

Свалить на психа – сработало.

На один шаг.

Но потом появятся вопросы:

– Почему ты не позвал сразу?

– Почему пошёл в душ?

– Почему у тебя кровь на спине, если ты “не при делах”?

И тогда враньё станет петлёй.

Правда – тоже петля.

Но если говорить её не от себя…

Если рассказать, как будто про кого-то…

Как будто наблюдал, видел, запомнил, но не участвовал…

Это не ложь. Это – перекладка вектора.

Не “я”, а “он”.

Псих.

В дверь вошёл человек.

Не в белом халате. Не в форме. Просто – куртка, рубашка, тетрадь.

Сел. Положил блокнот.

Главврач. Или зам. Или просто тот, кто имеет право спрашивать.

– Валентин. Вы в порядке?

– Уже да.

– Я не спрашиваю, как вы себя чувствуете. Я спрашиваю – в порядке ли вы.

– А это не одно и то же?

Мужчина не улыбнулся. Просто открыл блокнот.

– Расскажите, что произошло. С самого начала. Подробно.

Валентин кивнул.

Помолчал.

Глянул в стену. Потом – на свои пальцы. Потом – в пустоту.

И сказал:

– Он… странный был с начала.

Этот, с “новым годом”. Я сначала думал – чокнутый. Потом – понял: он, сука, знает, когда тонко.

Он не совсем псих. Он как будто помнит то, что ещё не случилось.

У него был план. Не формальный – на уровне ощущения.

Я проснулся – он уже не спал.

Он стоял в углу, смотрел под койку.

Говорил сам с собой: “оно пришло. сегодня. в нас.”

А потом…

Он сделал паузу. Не драматичную – рабочую. Чтобы голова подогнала слова.

– Под койкой было… нечто. Я не знаю, как это назвать. Оно было живым. Двигалось. Кричало без голоса. Оно не человек…

А он радовался.

Он… смеялся. Прыгал.

Потом схватил поднос – и начал бить того, кто на соседней койке.

Я не успел. Я… смотрел. Пытался понять, где мы – и кто из нас с ума сошёл.

Главврач не перебивал. Записывал. Молча.

– Когда он закончил, он… вылепил из его головы… игрушку. И сказал: “с новым счастьем, Валя”.

Он это сказал мне.

Я пошёл мыться. Не потому что боялся – потому что всё пропахло этим.

– И вы утверждаете, – сказал врач ровно, – что это не вы убили пациента?

Валентин пожал плечами.

– Я рассказал, что видел. Если бы я был убийцей – я бы не пришёл. Я бы не вылез. Я бы… не мылся.

Врач поднял глаза. Смотрел долго.

Не на лицо. Вглубь.

– Вы сами себе верите?

Пауза.

– Я себе – нет. А вот тому, кто всё это сделал… вполне.

– Расскажите ещё раз, что произошло. Без давления. Просто по порядку. – Голос главврача сухой, но не жестокий.

Валентин смотрит в стол. Не из вины – из усталости.

– Я проснулся от крика. Резкого, истеричного. Этот, псих с "Новым годом", прыгал по палате, руки в крови, что-то кричал, не по делу – просто шум.