Сразу же прожгли нехорошие воспоминания, как меня туда привезли полгода тому назад, как раздели, помыли в ванной, и подселили в комнату с шестью койками, к таким же несчастными. У меня обнаружили болезнь под названием желтуха, но не понятно было, где, и главное как, я мог ее подцепить, я же не ходил в детский сад, в этот клуб малолеток. Без родителей, в чужой компании, в гнетущей белоснежной палате, было страшно. Но, как ни странно, я не ревел, и, сжав зубы, перетерпел все болезненные процедуры. Процедуры перетерпел, а вот страх перед уколами, и всем остальным медицинским, поселился во мне на всю оставшуюся жизнь. Я отвернулся от этого зловещего вида дома и пошел за родителями. Неприятные воспоминания мигом сменились на счастливую реальность.

От парка шел тротуар, вдоль которого росли молодые стройные деревца. Отец задумал научить меня кататься, закрепил педали на место, снял обертку с рамы, отрегулировал руль. Сел я на своего конька-горбунка, папа придержал его за сиденье, тихонько подтолкнул, и я поехал. Нет, не поехал, я полетел, слегка виляя рулем от волнения и неумения и задыхаясь от восторга, далеко укатил, остановился, подождал родителей. Урок повторился несколько раз, и к дому я уже подъезжал настоящим велогонщиком. Ну а потом, за пятиэтажками, вдоль лесополосы, идущей параллельно железной дороге, по асфальту, шедшему под уклон от улицы Попова до улицы 8 Марта, были акробатические этюды, езда без рук, и попытки ездить, сидя на руле задом наперед. Мне удалось этому научиться, так я и гонял практически с утра до вечера. Но вот беда, самое счастливое лето на «школьнике» перед школой, пролетело мгновенно.

Наступала осень. Листья на деревьях начинали желтеть и тихонько опадать. В садике двора, где любили сидеть старушки нашего дома, вместо сплошного зеленого стали появляться другие яркие цвета осени. Было еще довольно тепло, и чередуясь с пасмурными дождливыми деньками, выдавались солнечные дни. Начиналось бабье лето, и заканчивалось наше мужское, беззаботное.

Наступил торжественный день 1-го сентября, для кого-то торжественный, для меня тревожный. Я пошел с мамой в школу, было одновременно и любопытно, и боязно. Зайдя в школьный двор, я еще больше напрягся, столько там было народа. Нас построили на торжественную линейку. Все ученики были одеты в одинаковую школьную форму, строго, нарядно, аккуратно, все чинно, благородно. Мальчишки-первоклашки подстрижены под модель чубчик, это когда всю голову брили, и только впереди, оставляли небольшой чуб, наверное, для того, чтобы за него можно было таскать непослушных. А вот девчонки, те щеголяли в форме с белыми передниками и с бантами на головах. Первый урок, волнительный. Знакомство с учительницей, с ребятами. Нас попросили что-нибудь нарисовать, я естественно, выдал шедевр, изобразив автофургон с водителем и надписью на борту: «ХЛЕП», видимо в памяти засели очереди за хлебом и сахаром. Меня приняли за Хлебникова, а в классе, действительно, был мальчик с такой фамилией, но я опроверг это нелепое предположение, с гордостью назвав свою настоящую фамилию.

Знакомство закончилось, начались ученические будни. Школа – дом, дом – школа, чистописание, правописание, домашнее задание, на «побегать на улице» оставалось совсем мало времени. Но даже это малое время я старался использовать с максимальной пользой. Рядом с нашим домом находилось строительное училище, и было бы несерьезно нам, мальчишкам, не лазить на территорию, полакомиться кислыми ягодами барбарисками, которые росли вдоль дорожек, как кустарниковые изгороди. А уж не забраться на учебный строительный кран, полюбоваться окрестностями, чтобы потом, успешно и безболезненно, удрать от сторожа, никак нельзя было. Это же сколько волнения, совмещенного с весельем, испытываешь, когда убегаешь от дядьки, который гонится за тобой с прутиком, кричащий, что отхлещет тебя, как сидорову козу, а сам почему-то улыбается, и прихрамывает. Это в рабочие дни, по вечерам, а по воскресениям, если мы не ездили по гостям, я околачивался около гаража главного инженера завода, где работал отец. Он и его начальник иногда ремонтировали автомашину «Волга» каким-то странным инструментом, издающим стеклянный звон. Хотя и были они из разных подъездов, но, несмотря на это, они были друзьями. На этом автомобиле мы изредка ездили за грибами, а однажды мы поехали в лес с директором завода на его американском фронтовом вездеходе марки «Додж». Очень она меня тогда впечатлила, машина эта, большая такая, серьезная, жаль, что удалось прокатиться на ней всего лишь раз. Мне так хотелось научиться водить машину, но для этого нужно было расти и хорошо учиться, что я и делал.

В школу мне приходилось ходить через широкую дорогу, да еще обходить половину школьной территории, это далеко. И я решил найти путь короче, и нашел, через забор, правда, путь этот до школы оказался намного длиннее и растянулся на две недели. Мой пытливый ум и неуемная энергия привели к маленькой такой проблеме, я сломал ногу. Я боялся опоздать на урок и, чтобы не терять время, решил перебраться через забор. Подошел к нему, осмотрел: забор как забор, железобетонный, из двух частей. Нижняя сплошная плита была вставлена в пазы между бетонными столбами, на ней покоилась узкая, ажурная. Я перекинул на территорию школы портфель, и сумку со второй обувью, забрался на верхнюю плиту, и тут же почувствовал, что что-то пошло не так. Я начал падать, да не один, а с плитой, на которой сидел. Видимо, от старости или плохой установки верхняя держалась не очень хорошо, но я-то этого не знал, обидно было, я ведь почти перелез. Упали мы одновременно, я на землю, плита на меня. Я не сразу почувствовал боль, и только когда освободил ногу, ощутил, как заныла щиколотка. Стало больно, мне бы домой, но надо было идти в школу, ничего не поделаешь, дисциплина. Прихрамывая, я доплелся до класса, рассказал все учительнице, но почему-то мои слова о больной ноге не вызвали у нее доверия. Скрипя зубами от боли, досидел до конца уроков. Как я допрыгал до дома в семилетнем возрасте, с раздробленной, сильно ноющей распухшей ногой, через широченную улицу, до сих пор не понимаю, но как-то допрыгал.

Ботинок в больнице разрезали, пришлось его выбросить, вместо него мне соорудили тяжелый гипсовый, так и скакал по дому в нем весь больничный срок. Пока ждал, когда на ноге все срастется, времени зря не терял, занимался очень нужными и полезными для себя вещами. Лепил танки Т-34 и самолеты разных моделей из пластилина, глазел на улицу, снова надеясь увидеть что-нибудь интересное, или смотрел телевизор. В общем, провел время с такой пользой, что потом в учебе пришлось догонять. Учеба в первом классе – сложный период, ко всему приходилось привыкать, многому учиться, трудно, так и хотелось, чтобы быстрее закончился учебный год, и наступило время отдыха. Но я понимал, что нужно набраться терпения, и продолжать учение, и только тогда придет облегчение. И оно пришло, учебный год закончился, наступило лето.

Каникулы – это так здорово: в школу идти не надо, такое облегчение. Правда, почти сразу немного огорчил отец, он взял путевку в пионерский лагерь, мне это очень даже не понравилось, он хоть и пионерский, но все же лагерь, но с родителями не поспоришь.

В назначенный день высылаемых в лагеря собрали на площади перед вокзалом, погрузили в автобусы, и повезли на принудительный отдых. Ехали мы долго, сначала городом, потом извилистой лесной дорогой. Теплый ветер, врывающийся через открытые окна, трепал немного выросшие за зиму волосы, и доносил до нас какие-то крики, немного похожие на пение, из передних автобусов, везших детей постарше. Нас подвезли к воротам огороженной территории, была она большой, на 11 отрядов. Место красивое, на опушке леса, но меня это не очень радовало. Мне было всего семь лет, но у меня уже вызывали внутренний протест забор, контрольно-пропускной пункт и распорядок дня. Но куда деваться? Работники связи и транспорта ссылали своих детей на некоторое время в пионерлагерь «40 лет Октября», наверное, чтобы отдохнуть от своих чад. А рядом, за забором, томились ссыльные дети работников завода РТИ, а еще дальше – детишки работников аэропорта. Наш лагерь был самый лучший, но все равно он мне не нравился.

На одном из построений я потерял сознание. То ли оттого, что меня ограничивали в свободе, то ли от яркого, жаркого солнца я упал в обморок на глазах у всех, и наверное еще и поэтому, невзлюбил это учреждение. А, казалось бы, еда отменная, распорядок дня шел на пользу, ребятня набирала вес. Всякие разные кружки по интересам, помогали увлеченным организовывать свой досуг, каждый вечер кино или танцы, вроде бы интересно, но все равно меня тянуло за забор, на волю. Мальчишки наши нашли пролаз на задворках лагеря, рядом с длинными рядами умывальников и туалетов, и мы иногда убегали в самоволку. Бегали на берег Казанки, речки не широкой, но с быстрым течением и очень холодной водой, из-за бьющих из-под земли родников. Играли в «войнушку» с пистолетами, сделанными из сухих коряжек в зарослях кукурузы, казалось, растущей повсюду, срывали недозревшие плоды, используя их в качестве гранат, лазили на черемуху за ягодами, пытались поймать ужей, в общем, полноценно отдыхали. И хорошо, что ни разу не попались пионервожатым, а то бы здорово нам досталось. Тем более, наша вожатая была очень строгой и сильно на нас обиженной, за то, что мы случайно увидели ее раздетой в душе, с пионервожатым из второго отряда, тоже почему-то полностью обнаженным. Что уж они там делали голые, мы не знали, да нам это и не интересно было, но гнев у них мы вызвали нешуточный.

Каким-то образом я дотерпел до родительского дня. Вот уж праздник был. Папочки и мамочки, чтобы откупиться и ублажить своих детишек, на месяц отлученных от дома, привозили столько всего вкусного, что слюнки текли. Все ребята с нетерпением ждали окончания торжественной линейки, чтобы устроиться где-нибудь на берегу реки, и провести пару часов, в обществе вкусной еды, и родителей. Торжественная часть закончилась, все разбрелись по окрестностям. Мои родители выбрали место на пригорке с видом на сосновый бор, разложили еду и стали угощать меня всякими вкусностями. Трапеза наша подошла к концу, мы начали собираться, я представил, как вернусь за забор, и не в силах сдержаться, закатил истерику, это мне всегда хорошо удавалось, реветь долго, и без остановки. И родителям ничего не оставалось кроме как забрать меня домой досрочно, по половине срока. От лагеря до станции Высокая Гора шла песчаная дорога сосновым бором, я шел все эти несколько километров даже не пешком, а вприпрыжку. Вот что значит свобода!

На оставшиеся дни каникул я уехал к своей любимой бабушке, в поселок Старые Горки. Место изумительное. Настоящие Горки. На одной горе Архиерейские дачи, с дендрарием из редких деревьев, на другой – стрельбище, где охотники тренировались, стреляя по летающим тарелочкам. Средняя Горка была наша. Домик бабушки стоял на самом краю узенького холма, постепенно расширяющегося к середине. Два маленьких окна небольшой комнатки выходили в сад, из которого открывался красивейший вид. Внизу проходила дорога, идущая из центра города, в пригород. Между дорогой и озером средний Кабан, параллельно берегу, было несколько улиц того поселка, где жили мамины родственники и мой прадед. Правее – наше легендарное танковое училище, а впереди, за озером и промышленной зоной, был виден высокий берег Волги.

Справа и слева от нашей горки были овраги, заселенные вынужденными переселенцами из затопленных районов Волги и Камы. Люди облагородили склоны оврага, посадив фруктовые деревья, соорудив уступами грядки для овощей и построив свои дома так, что они красиво вписывались в ландшафт. Широкий овраг назывался танковым, и неспроста, по нему из училища на учения и обратно, проезжала грозная техника, за которой я любил наблюдать с крыши бабушкиного сарая. Другой овраг, хоть и был намного уже, но был более живописным, там дома так же стояли на склонах в окружении садов-огородов, но в нем было намного уютнее. На нашей горке было всего девять домов, все как один добротные деревянные пятистенки, и только у моей бабушки был небольшой домик.

Маленькая светелка отделялась от кухни настоящей русской печкой. В комнатке этой была кровать для гостей, платяной шкаф и стол у окон, с маленьким телевизором. На кухне у окна, выходящего во двор, по которому всегда бегали куры, стоял стол; за печкой у стены – бабушкина кровать, в углу над ней полочка с иконами и лампадкой, под столом три табуретки, у входа, в углу, вешалка и умывальник, и все. Вроде бы тесновато, но бабуля не жаловалась, ей места хватало. Дворик у дома тоже был небольшой, с курятником и сараем для дров. А вот сад был внушительный. В середине стоял деревянный стол со скамейками, за которым летом мы любили устраивать чаепитие. Маленькая бабушкина избушка и большой, с красивой светлой верандой дом соседей, стояли на отшибе, и чтобы попасть на улочку к остальным домам, нужно было пройти по тропинке через небольшой участок земли, используемый для выращивания картошки. За двумя домами, стоящими слева, был крутой подъем из танкового оврага, по которому жители этой горки машинами подвозили дрова и все другое, необходимое для жизни. Справа, прямо напротив этого проулка, возле углового дома, был глубокий колодец с ведром на длиннющей цепи, и нужно было долго крутить ворот, чтобы набрать воды. Но была и другая возможность добыть воду. Можно было спуститься в живописный овраг по деревянным ступенькам, шедшим вниз между высокими заборами, набрать воды в колодце в низине, и подняться с ведрами на гору. И так и эдак нелегко.

Напротив последних трех домов была небольшая площадка с лежащими на ней несколькими бревнами, любимое место перекуров местных мужичков. В среднем из этих домов жил с родителями мой троюродный брат Вовка, а за последним был фруктовый сад, принадлежащий, вроде бы, какому-то детдому, – постоянный объект наших набегов. Вот вроде бы и своих яблок в саду у бабушки, да и в садах приятелей достаточно, но собирать яблоки, не оглядываясь по сторонам, это же не так интересно и волнительно, да и чужие, они почему-то всегда вкуснее.

Каникулы в деревне это благодать! Никакого распорядка, никаких тебе ограничений. Прибежишь домой, схватишь кусок ржаного хлеба, политый постным маслом, посыпанный сверху сахарным песком или солью, и опять на улицу. А вечером, набегавшись, с аппетитом уплетаешь гречневую кашу с молоком, приготовленную бабушкой в печке, в чугунке, которая еще и «доходила», завернутая в телогрейку. Такая вкуснятина. Ум отъешь! В один из дней мы с Вовкой решили набрать золотых ранеток, которые в наших садах не росли. Перелезли через высоченный забор, и только набили майки сорванными плодами, как сторож, которого мы не заметили, начал стрелять в нас из ружья, патронами с солью, и надо же, попал, правда, не в меня. Мне досталось от забора, я повис на нем, на самом острие. И вот Вовка друг получив заряд в причинное место долго не мог сидеть, а я поранив внутреннюю часть ноги, почти у самого сливного отростка, долго не мог быстро ходить. Нам досталось хорошо и мы решили больше туда не соваться, пришлось срочно менять дислокацию. Видимо, этого и добивался тот злой и жадный охранник.

Сразу за нашим поселком начинались поля учебного и семенного хозяйств, на которых росли и горох, и клубника, там такой страшной охраны не было, туда мы и перенесли свою деятельность. Для разнообразия как-то решили съездить на рыбалку. Встали ни свет ни заря, захватили снасти, оседлали велосипеды и поехали на озеро дальний Кабан. Утро, рань, тишина, и птицы еще не поют, спят. Природа в состоянии покоя, даже листья на деревьях не шелохнутся, будто и ветер прилег отдохнуть. На дороге ни машин, ни людей, необычно, непривычно. Солнышко встает, становится светлее. Я, честно говоря, больше любовался природой, чем занимался рыбной ловлей, интересно было наблюдать, как все оживает, просыпаясь. Вот чирикнула птичка, ей отозвалась другая, они начали тихонько переговариваться, квакнула лягушка, вдалеке послышался гул первой машины, прокукарекал петух на другом берегу озера, стало совсем светло. Я сидел, закидывал в воду крючок с оплеванным червяком, вытаскивал, снова на него плевал, опять закидывал, делал все как Вовка, но так ничего и не поймал, удовольствия не получил, только озяб немножко. Скучновато как-то. Не понравилась рыбалка, уж очень спокойное занятие, похоже, что это не для меня, уж лучше с риском лазить в сад, чем вот так сидеть на берегу и ждать у озера поклевки. Больше я на рыбалку не ездил, было и кроме нее немало интересных занятий. В делах и заботах, пролетели каникулы, наступал новый учебный год.

Время опять стало изменчивым: шесть учебных дней тянулись как резина, а воскресенье пролетало как пуля. По выходным мы с родителями часто приезжали в гости бабушке. Погостив у нее, мы спускались в поселок, где жил мой прадед с моей двоюродной бабушкой, сестрой бабули. Там же жили и мои двоюродные дядьки, старший из которых был моим крестным. Улица, где они жили, состояла сплошь из крепких деревянных домов, с резными наличниками на окнах, с палисадниками, в которых росли красивые цветы, была она хоть и не заасфальтированная, но очень чистая.

Дом прадедушки был крепкий, добротно сработанный, а сам он был похож на статного купца начала века, носил большую окладистую бороду, и даже писал старинным шрифтом, через «ъ». Всю жизнь он проработал плотником, не пил, не курил, занимался пчеловодством и прожил достойных девяносто семь лет. За его домом был небольшой сад, где летом всегда стояли ульи, а сам дом был с высоким подпольем, с омшаником – помещением, где зимовали пчелы в своих домиках. Сады были за каждым двором и разделялись они не высокими заборами, а неширокими дорожками, заборы были только на задах и стояли параллельно улицам. По соседству с домом прадеда, стоял дом той самой девочки Лиды, которая мне очень нравилась, а за ним был дом родственников, с большим двором и сараем. Отец дядек, хромой дядя Коля, был отличным строителем деревянных лодок, и во дворе у него почти всегда стояла собираемая посудина, а на чердаке рядами висели сушеные рыбешки всех видов, которые только водились в наших реках. Вся родня со стороны матери была с берегов Камы. Было там такое село – Манцурово, по рассказам моей бабушки, большое, богатое, окруженное заливными лугами, на которых всегда паслись огромные стада. Село это, к сожалению, было затоплено после строительства Куйбышевской ГЭС. И по сей день, бывает еще иногда видна макушка церковной колокольни, напоминающей о великом изгнании людей с насиженных мест.

Мои родители любили бывать у этих родственников в гостях. Как правило, приезжали к ним к полудню. Взрослые садились за накрытый всякой снедью стол, в основном, это были пироги со всевозможной начинкой, выпивали, закусывали, распевали песни, до танцев доходило редко, но иногда и такое бывало. Так они отдыхали от трудов праведных, пили, ели, веселились, но всегда и во всем знали меру. Нам, молодым – это мне и брату Вовке – было не интересно со взрослыми и, покушав, мы убегали на улицу, или лезли на чердак, таскать воблу, за что нам сильно доставалось, от наших жадных сородичей. После таких посиделок мы вечером возвращались домой: родители довольные и веселые, а я грустный и задумчивый, оттого что предстояло целую неделю что-то учить и чего-то зубрить.