– Он узнает. Когда я уходил в отставку, я привел в порядок все дела и оставил их своему преемнику. Я не ожидал что это будет он! И твое дело я тоже оставил. Зачем! Зачем я это сделал! Там описано всё! Всё, Ник, в подробностях! Там твои данные, приметы, запротоколированный допрос, мои вопросы и твои ответы, каждое слово, и то, как ты себя вёл. То, какие вещества и лекарства вколол тебе Балтазар. Твой диагноз. Мои личные выводы на основе допроса. Моё заключение о том, что я полностью согласен с королевскими мудрецами и провидцами и, конечно, считаю целесообразным избавиться от подозрительного полукровки. Но сначала предлагаю сделать из тебя посмешище, унизить, выставить шутом, чтобы показать всем, что никакой ты не Сын Дьявола, а обычный жалкий человек. И всё, что говорят про тебя – просто глупые выдумки, придуманные для устрашения дураков, и в них могут поверить только невежественные простолюдины из Нижнего. Чтобы господа развлеклись на балу, и посмеялись. Ну а потом без суда и следствия по-тихому сгноить тебя в каменном мешке, списав смерть на естественные причины. И разрешение короля. Ему понравилась эта идея. И это всё… это всё Леонардо прочитает!

– Да он не читал ничего. Не смотрел. Ему это не интересно. Вот он ровно так и думает, как ты хотел, что я обычный полукровка, и всё, что говорят про меня – это лишь глупые выдумки простолюдинов. И ещё он, так же, как и ты, считает короля старым маразматиком.

– Мы вернемся в Чёрный город, Леонардо заинтересуется тобой, возьмет твое дело и прочтет! Что же я наделал!

– И что он прочтёт? Что я раб-полукровка из команды князя Арела?

– Я описал твою криминальную биографию…

– То, что и так знают про меня Рагмир и все остальные? Это он прочтет? Высшим господам это не интересно. Ты же не написал там, что я Демон в теле человека.

– Нет, конечно, такое безапелляционное заявление я не сделал, – и, видя что Ник смущенно молчит, Корс просто мысленно передал ему своё воспоминание, о том, как он сидит в своём кабинете, и пишет его дело, листает страницу за страницей, подшивает в папку, понимая, что Демон успеет воспринять эту информацию и всё поймет, и увидит, что написал Корс.

Ник молчал. И сердце Корса разрывалось.

– Избавиться как от мусора, больше не привлекая внимания, – тихо сказал Ник, повторив запись Корса из своего дела.

И Корс в отчаянии закрыл лицо руками.

– Ты любишь разложить все по полочкам, ты аккуратный, – сказал Ник, – ну и хрен бы с этим! Он не читал, и не прочитает. Его это не волнует.

– Ты уверен?

– Да, Витор, да. Не переживай так, пожалуйста. Всё будет хорошо.

– Я не могу, – сказал Корс, – не могу…

Страх потерять свою любовь не отпускал его.

Он чуть отстранил Ника от себя, вглядываясь в безликую черноту маски и в узкие щели для глаз. Он видел, как Ник внимательно смотрит на него, как он моргнул, и от этого в щелях маски на секунду стали видны его светлые веки, и ресницы почти терлись о край и мешали ему моргать. Корс практически взвыл и неаккуратно стащил с него маску, и Ник едва слышно зашипел. Теперь Корс видел его белое лицо, и то, как Ник сморщил нос от того, что Корс сдёрнув с его лица маску, невольно больно потянул его за волосы, зацепив их. Длинная чёлка сразу упала Нику на лоб и глаза, заслоняя их. Последнее время волосы Ника всегда были чистыми и расчёсанными, и чёлка, постриженная прядями разной длины, стала ещё более непослушной.

Светлые пряди, которые так любил Корс, были такими густыми и пушистыми, что закрывали Нику не только правый глаз и щёку, как раньше, а буквально всю верхнюю часть лица. И сейчас Корс видел только его проколотые губы с двумя толстыми резными кольцами полукровки.

– Кажется, тебе пора подстричь чёлку, – с умилением и как будто размышляя вслух сказал Корс, – или, может, оставить отрастать…

Чуть сдвигая её назад, он запустил пальцы в корни его волос, наслаждаясь их цветом, их мягкостью и густотой, открывая его светлые преданные глаза, с силой снова прижал своего мальчика к своей груди и в отчаянии принялся раскачиваться из стороны в сторону, таким образом пытаясь успокоиться и в тоже время как бы укачивая Ника. В какой-то момент Корс очень явственно услышал, как Ник резко дернулся в его руках. Так делают люди, когда засыпают, и Ник от ласковых объятий и укачиваний как ребенок засыпал в руках Корса. Корс почувствовал, как Ник любит его. Его не волновало и не задело то, что Корс написал о нём. Ник доверял ему, ничего не боялся, он был со своим крутым и самым лучшим отцом, и он был спокоен и счастлив. И, уловив эти эмоции в голове своего сына, Корс, несмотря на все страхи, почувствовал безграничное счастье. Ник считал его очень смелым, красивым, благородным истинным чёрным, элитой, самым лучшим. Ник гордился им и тем, что он его отец. Не удержавшись, Корс снова заплакал. Не смея разбудить Ника, он неловко утер слезы и глянул на Арела:

– Арел, я очень люблю тебя, ты тоже мой сынок. Если хочешь, называй меня Витор.

Арел встал и накрыл банку с каменным цветком тряпицей. В палатке стало темно. Князь лёг рядом с Корсом, и Корс, аккуратно уложив Ника, обнял Арела. Так он лежал между ними, прижимая своих мальчиков к себе:

– Всё будет хорошо, и нас ждёт великое будущее, – сказал он Арелу, похоже, скорее стараясь убедить в этом не князя, а самого себя.

Арел прижался к нему сильнее, засыпая, и Корс, слыша их размеренное дыхание, тоже провалился в недолгий и тревожный сон. Очень скоро он проснулся. Ему казалось, что он задремал всего на минутку, но уже совсем рассвело, и в серой предрассветной мгле Корс увидел рядом с собой какое-то жуткое существо. Очень худое, как скелет, оно, казалось, состояло из одних острых костей и рёбер, туго обтянутых блестящей черной кожей с плотно прилегающими друг к другу чешуйками, как у змеи. И это мерзкое создание, свернувшись в клубок, нежно прижималось к Корсу, и лежало с ним рядом, близко, близко, обнимая его несколькими длинными членистыми отростками, похожими на паучьи лапы. Еще не до конца проснувшись, Корс невольно вскрикнул, испытав какой-то непередаваемый глубинный ужас, и, отшатнувшись, он бессознательно с силой оттолкнул мерзость от себя, ещё и ударив по торчащим ребрам. В это же мгновение он услышал сдавленный всхлип, и морок спал. Корс во все глаза смотрел на своего мальчика, а тот сидел и смотрел на него. Да, его тело было худым и чёрным от татуировок, но красивым и совсем не мерзким и лицо было таким родным, а сейчас еще и растерянным:

– Папочка… что с тобой? – спросил Ник ошеломлённо и даже как-то немного испуганно, его кисть несколько раз невольно дёрнулась.

– Боги, мне сквозь сон… я, кажется еще не до конца проснулся, и мне показалось, – Корс напряжённо вглядывался в его лицо, не понимая, почему он увидел рядом с собой вместо Ника эту гадость, что на него нашло, неужели нервное состояние и страх дали о себе знать вот таким образом? Ник под его взглядом окончательно смутился и низко нагнул лохматую голову, не позволяя больше Корсу разглядывать себя и заглядывать ему в глаза.

Корс притянул его к себе:

– Прости, мне приснилось черт знает что!

– Ты меня так ударил по ребрам… – голос Ника был расстроенным, – я не понимаю…

– Прости, прости, мой маленький мальчик, – Корс ласково потрепал его по макушке, – ну какой же ты лохматый у меня, – он с нежностью рассмеялся.

– Витор, разреши мне, пожалуйста, вернуть кольца в нос, – попросил Ник, видя, что Корс снова ведёт себя как обычно – ласкает, теребит его и добр. Поэтому он поднял на Корса один свой незаслоненный волосами глаз и смотрел вопросительно-умоляюще.

– Зачем они тебе? Ты все равно не снимаешь маску.

– Снимаю.

– Только когда мы наедине.

– Ну пожалуйста…

– Нет!

Ник закрыл лицо руками, и Корс смотрел на его черные кисти, всё еще невольно пытаясь отбросить свое безумное видение мерзкой сущности.

– У тебя же есть в каждой ноздре по колечку, – сказал он, больше пытаясь отвлечься, чем на самом деле слушая Ника. Он и не собирался разрешать ему снова позорно украсить лицо, и этот разговор был абсолютно бесполезен, только Ник пока ещё этого не понял.

– Они маленькие, они не …

– Не портят тебя, да.

Ник сидел сжавшись и молчал.

– Поедешь сегодня со мной до привала, – сказал Корс и Ник не возразил, они делали так время от времени. Корс сажал его впереди себя на своего коня и обнимал всю дорогу, зарываясь лицом в пушистый затылок, а Ник поворачивал голову чуть вбок и прижимался к его груди.

Глава 3

 Их путешествие продолжалось. И если в Рудном городе Эдриан всё время просидел запертым, то теперь Корс, наоборот, не дал ему ехать в обозе. За длинную цепь он приковал своего раба к повозке, и Эдриан был вынужден всю дорогу идти пешком. После стольких дней, проведённых в тесной клетке, где невозможно было ни встать в полный рост, ни даже просто вытянуть ноги, а лишь сидеть, скорчившись в практически обездвиженном состоянии, бедный Эдриан отвык ходить, а тем более преодолевать сразу такие большие расстояния и идти много часов подряд. Он спотыкался, падал, ему было больно, и часто в конце марша, обессиленный раб просто волочился за повозкой, благо дорога из красного кирпича была ровной, без серьезных выбоин и ухабов. Корс всё же прикрыл наготу Эдриана, но жест этот был скорее чисто символическим, потому что Корс дал Эдриану только грязную рубаху из грубой льняной ткани. Рубаха была короткой, выше колена, и это было унизительно, потому что господин не проявил никакой милости к своему рабу и не дал ему штанов.

Опозоренный Эдриан пытался слишком не нагибаться, постоянно подтягивал короткий подол вниз, чтобы хоть как-то прикрыть голую задницу, а спереди – пояс верности. Он старался двигаться аккуратно, чтобы и так короткая рубаха не задиралась ещё больше. Опустив голову, прикованный цепью за ошейник, босой, с разбитыми в кровь ногами, Эдриан из последних сил плёлся за нарядной повозкой Корса, внутри которой вместе с другими богатствами Рудного города была заперта красная рабыня. Девушке тоже приходилось несладко: в повозке, забитой до отказа различным добром, невозможно было и повернуться, а Корс не изменял своим правилам, действуя в своей привычной манере, он приковал рабыню к стенке, связав её руки за спиной и, надев ей на голову свой излюбленный атрибут унижения – плотный чёрный мешок, как обычно, затянув его на горле веревкой. Девушка была лишена возможности двигаться, видеть и нормально дышать; лишь на уровне рта Корс чуть прорезал ножом небольшую щель, и, если бы не это отверстие, рабыня неминуемо задохнулась бы в невыносимой духоте.

 Раб князя Арела – Валентин, ехал рядом с кучером, мальчик по-прежнему носил шлем, который по приказу Арела, надели на него ещё в Пределе. Тогда Верный, хоть и вынужден был подчиниться, всё же подобрал для своего любимца самый удобный и легкий шлем из материала, немного пропускающего воздух. Но на данный момент Валентина это не спасало. Южные летние дни были солнечными, безветренными; часто с самого утра и до вечера стояла сильная жара. Постоянно оставаться в туго зашнурованном, плотно охватывающем голову шлеме было мучительно. Валентин страдал от жары и под плотным материалом истекал потом. Как ни старался он приподнимать щиток, закрывающий рот, чтобы облегчить своё состояние, солёный пот тёк по его пересохшим, потрескавшимся губам на подбородок, а солнечные лучи невыносимо нагревали чёрный материал и припекали макушку, к концу дня доводя мальчика практически до солнечного удара. Верный редко получал от Арела ключ и не мог расстегнуть шлем и снять его с измученного раба, чтобы тот получил хоть небольшую передышку: смог освежить лицо водой и смыть пот, вымыть и причесать волосы, просто отдохнуть от вечно сжимающих тисков. Валентин был лишён этих простых радостей и оттого постоянно чесал голову в безуспешных попытках унять непрекращающийся зуд. Он скреб жесткий материал ногтями и теребил тугую шнуровку на затылке пальцами, пытаясь хоть как-то оттянуть плотно прилегающую корку шлема от лица и волос. Ему было жарко, душно, неудобно и тяжёлый рабский ошейник на горле не добавлял комфорта. Но бедняга не мог ничего поделать и как бы там ни было, он находился в лучшем положении, чем Эдриан или красная девушка.

 Вечером Валентин ухаживал за ними, закончив с делами, когда господа, наконец, оставляли его в покое, он открывал повозку и давал девушке воды. Рабыня практически не шевелилась, и иногда, когда Валентин пробирался к ней в глубину повозки через нагромождения сундуков и тюков с богатствами, ему казалось, что она умерла. Он окликал её, и тогда несчастная все же вяло шевелилась и делала глоток воды. Корс совсем не кормил своих рабов, чтобы они не испражнялись и не доставляли хлопот в дороге, но Валентин брал с собой кусочек хлебушка, сворованного с господского стола, просовывал его рабыне сквозь щелку в мешке и говорил:

– Ешь, ешь…

Но она не ела. И Эдриан тоже отказывался от еды. И девушка и нечистый были так измучены, что им кусок не лез в горло, им было совсем не до хлеба. Эдриан лишь пил воду, много, торопливо и с жадностью. Напоив лошадей, Валентин всегда оставлял для него воды: приносил в ведерке, по возможности, как можно больше. К счастью для Эдриана, Корс в это время уже был занят «своими мальчиками» и не видел, с каким удовольствием его раб утоляет жажду, иначе тотчас бы лишил его и этой малости. Но Валентин был смышленый и знал, пока господа заняты, нужно все делать аккуратно и по-тихому.

 Корс видел, как на привалах некоторые нечистые подходили к Эдриану. Бывшие друзья смотрели на его обезображенное лицо и едва прикрытое тело с жалостью и молча отходили, но были и такие, которые насмехались, бесцеремонно пялились и отпускали унизительные шуточки. Пару раз Корс наблюдал, как они пинали Эдриана ногами, и один нечистый сильно ударил его в живот. Корс не вмешивался; он знал этих воинов, их звали: Мадор, Талбус и Казул. Несмотря на то, что они как и Ник всегда скрывали свои лица и не снимали маски, Корс всё равно различал их и по своей профессиональной привычке помнил их имена. Он давно понял: то, что считалось позорным среди людей, для нечистых было ровно наоборот. Маска, татуировки и пирсинг совсем не были признаками “низшего”, но Корс не мог принять этого до конца, и ему хотелось, чтобы его сын стал жить по человеческим законам и среди людей. Он также заметил, что часто между собой нечистые делились на группы по десять-двенадцать воинов, и эти трое были как раз из такой десятки. По непонятной для Корса причине, они называли друг друга «ночными герцогами», и этими, по его мнению, неоправданно пафосными титулами только смешили благородного чёрного.

Десять ночных герцогов отличались дурным нравом и подчинялись вышестоящему нечистому, а тот – Парки и, соответственно, Корсу. Мадор и остальные его товарищи славились свирепостью и звериной несдержанностью даже среди своих не менее агрессивных соплеменников. Они всегда находили малейший повод для драки, а если не находили, то дрались без повода, так как были заносчивы и гневливы. Корс по возможности бесконечно пресекал эти стычки, и нечистые герцоги часто имели удовольствие почувствовать на своих зубах вкус крови после его железного прута. Но в целом Корс был ими доволен, так как, несмотря на небольшие недостатки, они были сильными и бесстрашными воинами и отлично зарекомендовали себя в боях; а в Рудном городе с особым удовольствием совершали казни, пытая мирных горожан, не исполнявших новую законность. Поэтому Корс равнодушно наблюдал за тем, как они издеваются над его рабом: как Эдриан корчится на земле, как пытается сжаться и отползти от мучителей подальше. Корс не вмешивался в эти развлечения и в один из вечеров, просто так, в качестве награды, даже отдал им несчастного Эдриана на пару часов, поощрив, таким образом, герцогов за верную службу.

 Эдриан был сломлен. Он опасливо щемился от любого человека или нечистого, закрывал татуированное лицо ладонями, низко опуская голову. Корс видел, что Эдриан не мог с достоинством переносить унижения, стыдился себя – он был жалок. Но правда, трусишка никогда не просил пощады и не умолял о снисхождении – этим хоть немного заслуживая расположение своего хозяина.

Было утро и нечистые собирали лагерь, готовясь отправиться в дорогу.

– Поправь юбку, сучка, – со смехом бросил один из воинов, проходя мимо повозки Корса и пристёгнутого к ней Эдриана. Тот, сжавшись, попытался натянуть короткий подол рубахи на свои разбитые в кровь колени. Ник, который только что вышел из палатки, зевнул и, скептически посмотрев на происходящее, сказал:

– Одень его что-ли, Витор.

– Нет. Вместе с одеждой и волосами возвращается достоинство, – ответил Корс.

Он посмотрел на своего Ника, отметив, что хотя сейчас ещё утро и Ник только что собрался (и даже, похоже, сделал это старательно), он всё равно выглядел небрежно: каким-то неопрятным и неаккуратным. Корсу казалось, что вот эта бестолковая, дурная натура его сына проявляется во всём: даже во внешнем виде, как бы Корс не пытался облагородить его. Сам Корс, который и во время похода выглядел безупречно, не понимал, как Ник умудряется это делать. И его это раздражало.

Эдриан, поняв, что они говорят о нём, сразу встал на колени перед господами, низко опустив голову и сжимаясь в комок.

– Эдриан, скажи мне что-нибудь гадкое? – попросил Корс. – Скажи, я приказываю! Оскорби своего хозяина; клянусь, ничего тебе не сделаю, просто хочу посмотреть, насколько ты смел, трусишка, а-ха-ха. Жалкий трусишка, ну? Можешь оскорбить меня? Боишься? Я жду!

– Будь ты проклят, – процедил Эдриан сквозь зубы.

И Корс довольный расхохотался:

– Хорошо! Хотел приказать побрить тебе голову налысо, но теперь не стану. Пусть твой благородный отец увидит тебя во всей красе.

– Ты считаешь Эдри сыном Леонардо? – спросил Ник.

– Я заблуждаюсь?

– А если заблуждаешься?

Корс побледнел:

– Кто его отец?!

Ник покачал головой:

– Я могу только подвести к мысли, я не могу этого сказать, прости.

– Чёрт! Тогда он совсем бесполезен!

– Кроме Леонардо есть и другие благородные чёрные…

– И как мне найти его отца?

Ник улыбнулся:

– Так же, как всегда это делаешь – «посмотри» его жизнь.

– Его детство. Да! – согласился Корс, но всё же он был сильно раздосадован тем, что его предположения и связанные с этим надежды и планы на месть оказались неверными и пустыми.

– Ты расстроен? – спросил Ник.

– Да, чёрт возьми! Не хочу смотреть его никчемную жизнь! И зачем мне другой истинный чёрный? Мне нужен Леонардо. Теперь в этом нет никакого смысла!

– А у Леонардо вообще есть дети?

– Насколько я владею информацией, его дети были слабыми и умирали во младенчестве, ни один не дожил до совершеннолетия.

– Печально…

– Нисколько не печально!

– И у Салафа нет детей, и у Рагмира, и у принца Ариэля – только у тебя есть дети, но они не чистокровные.

– Принц Ариэль сейчас, благодаря бриллиантам Рудного, восстановит своё разорившееся поместье, счастливо женится на какой-нибудь благородной чёрной и продолжит свой род, я не сомневаюсь. У Вараха есть сын и две дочери. Правда, девочки близняшки, и это тоже считается признаком вырождения.

– А у Даниэля Красса, есть наследники?

Корс покачал головой:

– Его сын погиб в войне с красными, Даниэль тяжело пережил эту утрату.

– Жаль.

– Да, Ник, истинные чёрные вырождаются, нас становится всё меньше. Мы теряем себя, и растворяемся в общей массе грязнокровок и простолюдинов.

– И ты тоже внёс свой вклад в это смешение.

– Да.

– Ты ставил мне в вину, что я совершал много глупых поступков, но разве твоя связь с Инесс, не такое же безумие?

Корс опустил голову: