Я долго искала на огромной кухне, среди бесконечного числа шкафчиков и полочек, где тут вообще нормальный черный чай, ибо количество разнообразных кухонных баночек (фарфоровых с картинками и без картинок, металлических и стеклянных) превышало все мыслимые нормы; тут был чай липовый, земляничный, малиновый и вишневый, с лепестками роз и османтусом (что это такое?!), с васильком и мандариновыми корочками, молочный улун и ройбуш, имбирный и каркаде, и еще какие-то немыслимые названия, вроде «Совиного молока», и в конце концов я отчаялась, кинула в чайник всего по щепотке, и залила кипятком. А налив себе полную чашку чего-то непонятного, но довольно приятного на вкус и запах, я принялась читать письмо:
« Моя дорогая внученька!…»
Уже после этого одного лишь обращения и готова была прослезиться и расцеловать листок бумаги. Никто никогда так ласково ко мне не обращался – по крайней мере, на моей памяти.
«… Надеюсь, это письмо тебе вручили, как я и просила, до осмотра дома….»
Тут я ощутила неприятный холодок, ползущий по спине.
«… и даже до подписания тобою всех бумаг на наследство. У тебя есть полное право отказаться принять это наследство, ибо дом этот таит множество сюрпризов. Значит, по порядку: не открывай маленькую синюю дверь и не выпускай нетопыря, который там спит, а то он всех перепугает, а кому это нужно. Не читай вслух никаких книг в библиотеке, а то может вылезти всякое такое, что потом крайне трудно загнать обратно. В любом случае, я верю, что с остальным ты справишься. Я долго изучала свою многочисленную родню и увы! – очень долго не находила достойной наследницы, пока не наткнулась на тебя. Ты девочка разумная – уже потому, что сбежала от своей ненормальной семейки! – а значит, все в твоих руках. Ничего не бойся. Твоя любящая бабушка Эвелетта.
P.S. Как ты могла заметить, в завещании я главным условием наследства написала, чтобы ты позаботилась о Синди Крайтон. Только с ней надо поосторожнее – она в целом добрая девочка, но вечно сует свой нос куда не надо, а уж что она сотворила, добравшись до Гримуара Золотых Драконов – это уму непостижимо; поэтому, если она у тебя поселится, держи ее подальше от библиотеки, а то она тебе весь дом разнесет».
Я задумалась. Попыталась представить себе коварную особу Синди Крайтон, которая, вероятно, злобна, опасна, и может разнести весь дом. Мне представилась нагловатая девица с пышными формами, лет двадцати пяти, с ярко накрашенными губами – вот уж спасибо за такое условие, заботиться об этой красотке! Да еще, поди, придется ее поселить ее у себя?! Но – придется, ничего не поделаешь, а то ведь она может нанять адвокатов и потребовать лишения меня наследства вследствие невыполнения условий…
Да, наследство явно оказалось с подвохом.
Добил меня окончательно пост-постскриптум, написанный рукой покойницы. Ибо он гласил:
«P.P.S. Возможно, я навещу тебя недельки через две, посмотреть, как у тебя идут дела».
После этого я почесала в затылке и решила, что бабуся перед смертью немного спятила. Ну, да что взять со старого человека, у которого уже все перепуталось в голове?
Побродив по комнатам, я вышла на веранду, где стоял круглый чайный стол, покрытый кружевной скатеркой. На нежное кружево ветром уже намело пригоршню пожухших белых лепестков, осыпавшихся с цветущей то ли яблони, то ли вишни – надо разобраться, что это за дерево тут растет, рядом с крыльцом. Прелестная вечерняя свежесть разливалась в воздухе; казалось, что прозрачные сумерки обнимают небо. Я принесла поднос с чайной посудой и печеньем, и решила скоротать вечерок – как почтенная домовладелица, на собственной веранде, за чашечкой чая.
Итак, господа! Это был мой личный, выстраданный праздник. Момент торжества. Некий особый момент высшего счастья в моей жизни. Я налила ароматного чая в чашку, глубоко вдохнула его нотки, огляделась по сторонам, обмакнула в чай кусочек шоколадного печенья – и вспомнила ужас существования в родительском доме, когда я зажималась в углу, ощущая свое полное бессилие и бесправие, и ожидая очередного нападения. Как-то поживает моя родня? У кого воруют сестрицы – друг у друга? Наверняка они там все передрались, подумала я не без злорадства. И поделом! А я – вот тут, в своем доме, на своей веранде. И эта веранда только моя, и эти синие прозрачные сумерки, и аромат цветущей яблони – только мои!
Темнота совсем сгустилась, и я зажгла кованый фонарь, приделанный к стене дома на витой медной рукоятке-завитушке. К нему тут же слетелось несколько ночных мотыльков и стали нежно шуршать крылышками, хлопать ими о стекло фонаря. Да, этот маленький сад, он только мой – и никто не посмеет войти и потревожить мой покой!
Я глубоко вздохнула, словно торжествуя над всеми, кто годами лишал меня покоя.
И в этот момент я услышала крик – и странные звуки, которые доносились откуда-то издалека – возможно, с соседней улицы.
Сначала это был как вскрик испуга – так, задыхаясь от ужаса, вскрикнул ребенок. Затем топоток убегающих детских ног, стук тяжелых каблуков по мостовой – и голос женщины, злобный, угрожающий – он напомнил мне голос моей собственной мамаши. Следом наступила пауза, и что-то зловещее показалось мне в ней – и, затем, внезапно, прозвучал женский истошный вопль. И тишина…
А потом в мою – незапертую, как оказалось – калитку ворвалась девочка лет десяти. Шатаясь, хрипя, озираясь по сторонам, она бежала ко мне по тропинке, а подбежав к веранде, шепнула «Спа…ааа… ссс» и, внезапно обмякнув, рухнула на ступеньки.
Ну, вот только этого мне и не хватало! – была моя первая мысль. Все мои мечты о безмятежном покое рухнули совершенно; но не бросать же малышку в беде?
Втащить на крыльцо худенькое тельце ребенка, как оказалось, мне вполне по силам. Затем я попыталась влить ей в рот немного остывшего чая, но это было бесполезно – в себя она приходить отказывалась категорически. Недоумевая, что же предпринять, я отнесла ее в дом, уложила на пухлый диванчик в холле, сняла с ее ножек туфли, которые были вдребезги разбиты, и на каждой туфельке – там, где в носочек упирается большой палец – по дыре, а чулки многократно заштопаны, причем не очень искусной рукой.
Я укрыла малышку пледом и стала думать, что же делать дальше.
Послать за врачом? Кого и куда? Прислугой я пока не обзавелась, города не знала, а искать ночью врача, который неизвестно где живет…
К моему счастью, вопрос решился сам, ибо девочка открыла глаза.
– Как ты? – обратилась я к ней. – Что случилось?
Девочка искренне пыталась выдавить из себя какие-то слова. Но ничего не получалось. Она только цеплялась за мою руку, и пыталась, издавая какие-то звуки, показать куда-то «туда», зубы ее стучали, и все выражение лица ее говорило о том, что случилось что-то крайне ужасное, но что – непонятно.
– Ну не бойся, здесь тебя никто не тронет, я сейчас запру и дверь и калитку, – пообещала я.
Я вышла. Почему-то мне было жутковато идти к калитке. «Не боюсь я темноты, не боюсь я темноты» – повторяла я как заклинание – но мне показалось, что черные тени отовсюду крадутся ко мне, тянут свои длинные руки, и кто-то холодный стоит у меня за спиной… Однако, калитку я благополучно заперла, а когда поднялась на веранду, отворила и приготовилась запереть и входную дверь, то обнаружила в свете фонаря двух котят. Один из них пискнул. Второй тут же повторил этот писк.
Это были два совершенно обычных котенка, тощеньких, криволапых, сереньких, с белыми грудками и «носочками» на лапках. Они были одинаковыми абсолютно. Не просто похожими – котята одного помета часто похожи – но эти были точными копиями друг друга.
– Эк вас угораздило уродиться такими, – хмыкнула я, – ну, заходите. Молочка налью…
Ну вот, еще одни постояльцы. Такими темпами у меня тут скоро будет Ноев ковчег.
Девочку я переодела с одну из своих стареньких ночных рубашек – ничего другого я ей предложить не могла. Ее платье давно было ей мало, а под платьем обнаружились тощенькое тельце, на котором хорошо видны были две вещи: ребра и синяки, причем синяки как застарелые, так и свежие. Я захрапела от злости, как лошадь. Мне хотелось в тот момент точно стать лошадью и забить копытами в лепешку того, кто посмел поднять руку на ребенка. Малышка покорно позволила себя переодеть, отвести в спальню и уложить в кровать, выпила чаю с печеньем (больше ничего съестного у меня все равно в доме не было), и все смотрела и смотрела по сторонам, какими-то перепуганными жалкими глазами.
– Спи, – сказала я ей, поправляя подушку.
Она тихо ахнула и вцепилась в мою руку. Другой она указывала на котенка, и на лице ее был написан настоящий ужас.
– Ты кошек боишься? Ну хорошо, я запру их на кухне, – решила я, – так пойдет?
Она закивала, но руку мою отпускать не желала.
– Ну что мне с тобой делать? Я тоже спать хочу, – отвечала я, – но могу оставить тебе лампу, хорошо?
Она кивнула. Уходя, я заметила выражение ужаса на бледном детском личике, а затем она натянула себя одеяло на голову.
Поднимаясь в свою спальню, я размышляла, где же отыскать ту самую Синди Крайтон, и смогу ли я с ней ужиться под одной крышей.
Утро мое началось с множества хлопот. Первым делом, я побывала в банке и убедилась, что – ура! – завещанные мне деньги точно готовы выдать по первому требованию. Взяв небольшую сумму, я, приплясывая от радости по каменной мостовой, отправилась в магазин дамских мод. Представляете? Я в кои-то веки могла не экономить, не выбирать вещи попроще и подешевле, нет! Не глядя на цену, я купила себе новые модные ботинки, дорогие перчатки, добротное пальто и пару платьев. Затем, предъявивши хозяйке магазина старенькое платьишко и рваные туфли девочки, попросила дать мне для ребенка всякой одежды и обуви, только на размер больше.
Лицо дамы при виде платья вытянулось; она покосилась на меня как-то странно. Затем, видимо, решивши в голове какую-то задачу, спросила в упор:
– А это все – это не вещи ли Синди Крайтон?
– Синди Крайтон? – переспросила я с изумлением. Я вспомнила слова из письма покойной тетушки «Позаботься о Синди Крайтон». Но мое, уже сложившееся представление об этой особе, как о взрослой девице, которая способна устроить неприятности и разнести весь дом, никак не связывалось в сознании с обликом худенькой, как былинка, полупрозрачной малышки, которую я вчера приютила.
Я сказала медленно и задумчиво:
– Ко мне вчера вечером, очень поздно, прибежала какая-то девочка, лет одиннадцати. Она была чем-то очень напугана и даже потеряла сознание у меня на крыльце. Я не знаю, как ее зовут, но я отнесла ее в комнату, привела в чувство, а потом покормила и оставила у себя. Я думала сегодня узнать, чей это ребенок… но, понимаете, мне просто жалко смотреть, как девочку водят в этом рванье… А вы уверены, что ее зовут Синди Крайтон?
– Да уж. Я на ней это платье несколько лет видела, другого у нее и не было, – хмыкнула женщина.
– А ее родители, – начала я, подразумевая спросить, где их искать, чтобы вручить им ребенка, но хозяйка магазина уставилась на меня с видом, полным подозрения, и осведомилась:
– Вы что же, не знаете, ничего, что случилось вчера?
– А что случилось вчера?
– Померла ее мамаша, – отвечала хозяйка замогильным голосом, слегка наклонившись ко мне, как бы для того, чтобы создать атмосферу большей конфиденциальности, – прямо на улице и померла, а с чего – не понять.
– Может, сердце?
– Может-то может, – отвечала хозяйка многозначительно, – только вот какая штука: ее отчим тоже вчера помер, прямо на улице, только на соседней, и тоже не понять от чего.
– Странно, – пролепетала я, – то есть, убили и мужа и жену… а что говорит полиция?
– А ничего, они сами понять ничего не могут.
Ну вот, подумалось мне. А я-то мечтала о покое… А тут такие дела творятся.
– И у вас тут каждую ночь так, что ли? – уточнила я.
– Да нет, только вчерашнюю…
– Только вчерашнюю, – повторила я эхом.
– А вы тут, позвольте спросить, в гостях, или как? Вы уж извините мое любопытство, но я тут всех знаю, а вас не припомню…
– Я Клелия Беркли, я живу теперь в доме мисс Эвелетты Бёрдвистл . Она мне наследство оставила.
Глаза хозяйки, и так смотревшие на меня с затаенным недружелюбием, окончательно сузились.
– И давно вы там поселились?
– Только вчера, – отвечала я, – очень милый домик.
– Только вчера, значит, – пропела она, и голос ее показался мне похожим на ядовитый сироп, приправленный жгучим кайенским перцем.
– А что не так? – растерянно пролепетала я.
– Ну что вы, – отвечала она с кривой улыбкой и недобрым прищуром, – все так. Прошу вас, вот платья на выбор, вот обувь. Наверное, вы хотели бы еще взять белье? Сейчас принесу…
Я взяла выбранные вещи, расплатилась, и вышла из магазина на ватных ногах, с металлическим привкусом во рту – привкусом ужаса и бессилия перед надвигающейся бедой. Я уже примерно представляла, что будет дальше. Маленький городок, свора старых сплетниц, и ярлык ведьмы, который они на меня непременно наклеят.
Ведь смотрите, что получается? Я приехала вчера. И тут же в городе случилось две подозрительных смерти. До этого не было ничего такого, а тут – нате, пожалте. Кого обвинять? Само собой разумеется, меня. А то, что я забрала себе ребенка убитых – дополнительная улика. Убила родителей, чтобы похитить ребенка! Я уже видела, как они тычут в меня пальцами и орут «Ведьма!»
Предчувствия меня не обманули. На другую ночь нашли еще одного человека, умершего непонятно от чего.
На следующую – еще один труп.
Не прошло и трех дней, как во всех лавках города продавцы стали разговаривать со мной сквозь зубы и намекали (а иные и прямым текстом говорили), что вовсе не рады моему визиту, и вообще – приезду в их город; и что одновременное появление меня в городе и трупов на ночных улицах – весьма подозрительно.
Единственным человеком, который не поддался общему безумию, был продавец колбасной лавки, некий Оливер Венс. Некрасивый, нескладный и горбатый, он, тем не менее, был так доброжелателен и любезен, что казался мне приятным контрастом по отношению ко всем прочим жителям городка.
– Вот возьмите ветчинки, для вас самый лучший кусочек. А может, копченой колбаски? Какую вы предпочитаете?
– Спасибо, вы единственный, кто ни в чем дурном меня не подозревает, – как-то вырвалось у меня.
– А в чем вас можно подозревать? – изумился он совершенно искренне.
– Ну вы же знаете, что тут по ночам, – я понизила голос, – людей находят, на улицах… И все почему-то думают на меня.
О проекте
О подписке
Другие проекты