А Маргарита Федоровна даже и этого не спросила. Глядела на нее так, будто рентгеном просвечивала, усмехалась. Но не злорадно, а себе на уме усмехалась. Так, как она умеет. Нике было неловко и стыдно, и приходилось отводить глаза. Одним только себя и успокаивала: неделя прошла – и всё, и всё. И больше ничего не будет. Никогда. Что такое – неделя? Всего семь дней, как семь смертных грехов. Она украла из жизни всего неделю. Самой стыдно, да. Казните, закидайте камнями, виновата. Но что делать, если так вышло?

Через месяц Ника поняла, что беременна. И пришла в ужас. Выходило, что не только неделю она украла. И непонятно было, что ей со своим интересным положением делать. И дальше врать, что ли? Доброму Севе врать? Маргарите Федоровне?! Нет, нет. Это просто невозможно. И посоветоваться не с кем. Разве с Томкой?..

– Ну делов-то! Я думала, и впрямь какое горе случилось, – легко махнула рукой прилетевшая на ее зов Томка. – Не признавайся, да и все. Рожай. Что тут еще обсуждать?

– Я так не могу, Томка.

– Да они никогда не узнают – ни Сева, ни свекровка твоя!

– Да, не узнают. Но я буду знать. Как я буду жить с этим? Нет, я не могу.

– Ой, не усложняй, а? Любишь ты все преувеличивать. Да окажись я на твоем месте, ни минуты бы не раздумывала. Знаешь, как мне нужен ребеночек, чтобы в новом статусе закрепиться?

– Так роди.

– Ага, легко сказать. Не получается у меня. И налево сходить не получается, моего мужа в этих делах не обманешь, он все сто раз проверит и перепроверит. А тебе, можно сказать, свезло. Кто тебя в обмане заподозрит? Никому и в голову не придет. Рожай, ни о чем не думай.

– Не могу. Нет, я все расскажу, во всем признаюсь. Сначала Маргарите Федоровне, потом Севе.

– Ну признаешься, и дальше что? Кому от этого лучше будет? Тебе? В любом случае лучше не будет. О себе надо думать в данном случае, только о себе. Вот учу тебя, учу… А ты одно талдычишь.

– Я не смогу с этим обманом жить, Томка.

– Ну и дура. Такая дура, каких свет не видывал.

– Да, Томка, ты права, я дура. Но не могу, не могу…

Она долго не решалась начать трудный разговор с Маргаритой Федоровной. Извелась, похудела, да еще и ранний токсикоз напал, выворачивал организм наизнанку. Маргарита Федоровна, видя ее страдания, спросила сама:

– Ты беременна, Ника?

– Да… Да. Я беременна, Маргарита Федоровна.

– Нет, я не понимаю. Почему такой голос трагический? Ты что, не рада?

– Я не от Севы беременна. Рассказывать ничего не буду, да это вам и неважно. Простите, так получилось. Я Севе сегодня скажу. Я знаю, он не простит, но я скажу.

– Не вздумай.

– Что?!

– Что слышала. Не вздумай ему ничего говорить. Поняла? Рожай!

– Но, Маргарита Федоровна?!.

– И никаких «но». Будешь рожать, я сказала!

И лицо у нее было такое, что Ника даже втянула голову в плечи и отпрянула, повторив испуганно:

– Что вы говорите, Маргарита Федоровна?.. Я ж объясняю…

– А не надо мне ничего объяснять. Это я тебе сейчас объясню, моя дорогая. Дело в том, что у Севы не может быть детей. Не может, понимаешь? Он в детстве свинкой с осложнением переболел, и мне врач сказал. Но Сева об этом не знает, поняла? Я от него скрыла. Так что – рожай.

– Я не могу.

– Можешь. Сделай его счастливым, Ника.

– Но это же нечестно, Маргарита Федоровна! Это… Это подло, в конце концов.

– Подло? Нет, дорогая, ты не права. Я люблю своего сына и хочу, чтобы он был счастлив. Пусть даже таким способом. И не смотри на меня своими глазищами! Сама будешь матерью, тогда поймешь.

– Но как же?.. Мы-то с вами будем об этом знать… Как же мы-то?

– Да нормально. Мы с тобой будем сообщницами, вместе перед богом на скамью подсудимых сядем. Нет, не так… Я возьму на себя половину твоего греха. Вместе ведь легче его нести? Ничего, Ника, прорвемся.

– Какая же вы, Маргарита Федоровна… Вот всего ожидала от этого разговора, только не этого!

– А я вся такая непредсказуемая, такая противоречивая вся. Ты разве этого не поняла еще, моя рыжая прэлесть? Ладно, давай замнем. И все, больше ни слова о настоящей правде. Нет ее, понимаешь? Есть только радость от того, что ты, моя дорогая, беременна. Хочешь, я тебе морковного сока сделаю? И творожка со сметанкой? А то на тебя смотреть страшно – такая испуганная.

– Нет, не хочу… Вообще есть ничего не могу.

– Надо, Ника. А хочу не хочу… Про это забудь пока.

– Я даже не знаю, что вам ответить, Маргарита Федоровна. Растерялась как-то.

– А ты не теряйся, мы ж все решили.

– Значит, вы предлагаете ложь во спасение?..

– Фу, Ника. Терпеть не могу этих пошлых расхожих выражений. Как штамп в любовном романе – фу!

– Но ведь все равно – ложь.

– Да, ложь. Конечно, ложь сама по себе мерзкая штука, но любовь делает ее правдой. Она в конце концов побеждает ее, понимаешь? Перерабатывает с годами в полноценную и счастливую правду. И все, и хватит об этом, чего переливать из пустого в порожнее? Скажи лучше… кто еще о твоей секретной беременности знает?

– Томка знает… Я с ней советовалась. Мне страшно было с вами заговорить.

– Ну нашла с кем советоваться. Да, если Томка знает, это плохо, конечно. Придется ее от дома отвадить.

– Как это – отвадить? Поссориться, что ли?

– Ну это уж не твоя забота. Это я возьму на себя. В конце концов, могу я себе позволить хоть иногда воспользоваться классикой отношений и проявить свекровкину зловредность?

– А… как вы ее проявите?

– Да не знаю еще. Подумаю. Например, скажу твоей подруге, что уводить мужа и отца из семьи – это некомильфо. И что двери нашего дома перед ней закрыты. По-моему, она должна оскорбиться, как думаешь?

– Думаю, да. Она и на меня обидится тоже. Я знаю.

– Вот и хорошо. Томка – не велика потеря. Пусть она своей жизнью живет. Тем более ведь на самом деле – некомильфо.

Томка и впрямь обиделась, исчезла из Никиной жизни. Да и не до Томки ей потом было. Токсикоз так сильно разыгрался, что пришлось в больницу лечь. И роды были трудные.

Сева всю беременность суетился над ней, как безумная клуша, сиял счастливыми глазами. Когда рожала, караулил под окнами роддома, чуть не выл от тревоги и страха. Потом, когда маленького Матвея домой привезли, совсем обезумел от счастья. Маргарите Федоровне даже пришлось осадить его немного:

– Знаешь что, сынок дорогой? Я понимаю, конечно, как ты счастлив, но пора бы и честь знать, то есть задуматься о добыче хлеба насущного для семьи.

– Что ты имеешь в виду, мам? Я и так вроде.

– Да, вот именно, вроде. А надо не вроде, надо по-настоящему. Ну вот что ты к чужой фирме, к чужому делу прилип, а? Пашешь за всех, а они прибыль получают. Давно пора свое дело организовать. Ты же готовый предприниматель… Этот, как его?.. Слово забыла…

– Я металлотрейдер, мам.

– Да, он самый и есть! Ты же в этом деле собаку съел.

– Так я и сам думал. То есть и без твоих бесценных советов давно уже все решил, мам. Да, буду создавать свое дело. Просто я не думал, что именно сейчас…

– А когда? Именно сейчас и давай. И вместе с Никой. Зря она, что ли, красный диплом получила? Да еще аккурат в той области, в которой ты работаешь? Пусть кормит Матвея до года, а потом – вперед. Муж да жена – одна сатана, и в совместном бизнесе тоже. А я с Матвеем буду сидеть. Бабка я или кто? Давайте, давайте. Пора уже достойные деньги зарабатывать и загородным домом обзаводиться, нам с Матвеем свежий воздух нужен!

Так все и пошло – с легкой руки Маргариты Федоровны. Они с Севой действительно оказались «одной сатаной», то есть понимали друг друга с полуслова. Поначалу совместный бизнес не очень клеился, но у кого и что получается поначалу, когда суммарных налогов больше, чем самого дохода? Да и сам доход уходил на развитие предприятия. Трудно быть предпринимателем-металлотрейдером, это бизнес особенный, непубличный. Надо вместе сидеть и соображать, как одному клиенту выстроить логистику по доставке перфорированного листа, а другому отгрузить шлифованный лист с отсрочкой или ждать полной оплаты. Клиент ведь детские горки делает, а городские власти с ним не рассчитались. Или как правильно составить складскую программу на следующий месяц… Да всяких трудностей было – не перечесть. Потом ничего, втянулись, увлеклись. Все стало получаться, первые достойные сделки пошли, первые деньги образовались. Дом начали строить…

Хороший дом получился. И бизнес шел неплохо. И Матвей вырос крепким здоровым мальчиком.

* * *

Ника вздрогнула от голоса Маргариты Федоровны – та спускалась со второго этажа:

– Все сидишь, на мужиков своих любуешься? Ну-ну. Хорошие мужики, качественные. Ишь, заигрались, будто и торопиться им некуда. Пора идти разгонять, по-моему. Большого мужика дела ждут, а маленького тренер в спортивной школе.