– Да не знаю я кем! Положено, и все. Каждой бабе положено! Слышала, как по телевизору говорят? Вы этого достойны, и все дела! А чем я хуже? И я достойна.

Нику Томка ужасно забавляла. Даже сердиться на нее не получалось, так все звучало искренне. Вот такая она, Томка, что с нее возьмешь! Даже как-то легче на душе становилось… Наверное, Томка своей целевой сволочной задачей разбавляла напряженную Никину осторожность, и на какое-то время забывалось, что рану надо беречь.

Сева Тульчин пришел к ним на фирму оформить очередной заказ. Ника получала бумаги у секретаря Татьяны, чтобы развезти их по адресам клиентов. Лицо Севы ей было знакомо, но слегка и навскидку, он часто к начальнику приходил. Бывало, и сиживал у него часами с кофе и коньяком, вроде как приятели они были. На Нику не обращал внимания. А тут вдруг уставился ей в лицо, да так пристально…

– А что это у вас за рыжик такой появился, а, Тань? Новенькая, что ли?

– Это Ника, Сев. Она с февраля тут работает.

– Да? А почему я не видел?

– Так она курьер. Целый день по адресам мотается. Сейчас тоже уедет, видишь, сколько бумаг. Кстати, Сева, а чего ты пришел? Игоря нет на месте.

– А где он?

– На объект уехал. Надо было позвонить.

– Да, надо было позвонить. Не догадался. Рассеянный стал в последнее время. Но ничего, я исправлюсь. Зато я Нику вашу подвезу, куда ей надо с бумагами, если уж так получилось. Можно вас подвезти, Ника?

– Нет, что вы, не надо. Я сама.

– Она у нас немного замкнутая. Стесняется, – прокомментировала Никин отказ Татьяна. – Может, кофе сделать, Сев?

– Нет, Танюш, спасибо. Пойду я. Боюсь, вашу курьершу не догоню.

– Ну-ну. Можешь и не догнать, Ника девушка быстроногая, к тому же пугливая, как лань. Если догонишь, не обижай, ладно?

– Что ты, Танюш. Разве я способен обидеть девушку?

– Да, ты точно не способен. И не то что девушку, хоть кого не способен обидеть. Везет же некоторым быстроногим и застенчивым, а?

Он догнал Нику на крыльце офиса, долго уговаривал сесть к нему в машину. Ей было страшно неловко, но Сева настаивал. Старался быть веселым и галантным, но Ника вдруг увидела, какие у него грустные глаза. И вообще, он был такой… Большой, добрый и неуклюжий. Не как Пьер Безухов, но самую чуточку неуклюжий. Ему шло быть неуклюжим. Хотелось сделать для него что-нибудь хорошее, и не из жалости, а просто хотелось, и все. Есть такие люди, рядом с которыми очень комфортно, и плечи расправляются сами по себе, и губы тоже сами по себе растягиваются в улыбке. А еще от него вкусно пахло дорогим парфюмом. А еще он был дорого и с удобством одет и хорошо подстрижен. Хотя это было и неважно, потому что – какая разница, как одет и подстрижен человек, который просто предложил подвезти? И отказать было неудобно. Как откажешь Пьеру Безухову? Нет, неловко, нехорошо, неправильно. Она ж не какая-нибудь там… Надменная Элен Курагина. Она всего лишь Ника, курьер.

И потому она просто молча кивнула, уселась рядом на переднее сиденье, скукожилась от напряжения. В самом деле – неловко.

Долго ехали молча, но она видела, что Сева все время улыбается. И не утерпела, спросила с робким вызовом:

– Почему вы все время улыбаетесь? Я такая смешная, да?

– Нет. Просто я давно не улыбался, – серьезно ответил Сева, глянув на Нику мельком. – Да, чтобы вот так, совсем без причины. Удивительное состояние, когда хочется улыбаться без причины. А ты с кем живешь, Ника? Ничего, что я на ты?

– Ничего, нормально.

– Так с кем ты живешь, я не понял?

– В каком смысле – с кем? – сердито насторожилась она.

– Ну… С мужем, с родителями?..

– У меня никого нет. Я одна.

– Что, вообще одна? И никаких родственников?

– Есть тетка во Владивостоке, мамина сестра, но я ее не помню совсем. Я маленькая была, когда она приезжала. Больше никого нет.

– Да, негусто. Слушай, а поехали к нам обедать? Время-то как раз обеденное!

– Куда это – к вам?

– К нам домой. Мы с мамой вдвоем живем, и она каждый день готовит для меня обед. Говорит, это ее развлекает. И так она развлеклась на широкую ногу, что в традицию вошло, представляешь? Теперь хочешь не хочешь, а каждый день в определенное время бросай все дела и обедай. Но готовит она очень вкусно, это правда. Поехали, а?

Вопрос прозвучал с такой искренней интонацией, что Ника неожиданно для себя согласилась. И больше ни о чем не думала. Просто расслабилась и поплыла по волнам Севиной веселой доброжелательности, чувствуя, как отпускает ее натянутая внутри пружина.

– Ой… А как вы меня маме представите? Надо ведь как-то…

– Никой представлю. А что, у тебя еще одно имя в запасе есть?

– Нет.

– Кстати, Ника – это Вероника?

– Да.

– Очень красивое имя.

– У вас тоже красивое имя – Всеволод.

– А чего ты мне выкаешь? Давай на «ты». Я Сева, ты Ника, все просто и понятно. Договорились?

– Да, договорились. Только мне все равно трудно будет.

– Привыкнешь. Вот мы почти и приехали. Сейчас в арку въедем. Видишь балкончик на третьем этаже? Там женщина стоит, улыбается? Это моя мама. Ее зовут Маргарита Федоровна. Не бойся, она хоть и со странностями, но не кусается.

– Да я не боюсь.

– Вот и хорошо. Идем.

Маргарита Федоровна встретила ее и впрямь странно. Как только Ника появилась на пороге, всплеснула руками и произнесла низким протяжным голосом, почти басом:

– Господи боже мой, пр-э-э-э-лесть какая!..

Так и потянула эту «прэлесть», будто Ника была неодушевленным предметом и его можно разглядывать, сколько влезет, и даже потрогать кончиками пальцев рыжую прядь волос, упавшую на плечо.

– И где такую красоту нынче изготавливают, интересно? Неужели своя, природная?

– Своя… – робко подтвердила Ника, густо покраснев.

– Прэлесть!.. Ой, пр-э-э-лесть!..

– Мам, не смущай Нику. Давай будем обедать, у нас времени мало, – деловито распорядился Сева, с улыбкой глядя на мать.

– Время, дорогой мой сынок, субстанция вполне себе управляемая. Иногда его должно быть очень много, а иногда и доли секунды следует от себя гнать.

Мать и сын посмотрели друг на друга очень внимательно. Ника вдруг догадалась, что Маргарита Федоровна сказала сыну какую-то важную для них вещь, и Сева тоже ее понял, кивнул и улыбнулся грустно. Или будто согласился с чем. А в следующую секунду Маргарита Федоровна уже громко командовала, прихлопывая в ладоши:

– Сева, Ника, быстро в ванную! Моем руки, проходим в столовую! Стол накрыт, щи дымятся, дела подождут!

У них и в самом деле была столовая. Небольшая комнатка впритык с кухней. Стол под белой скатертью, красивая посуда. Щи в расписной фарфоровой супнице, тарелки на подтарельниках, салфетки крахмальными домиками. Правда, стол был накрыт на двоих, но Маргарита Федоровна подсуетилась ловко и быстро с третьим прибором – Ника не успела и за стол сесть.

И никакого напряжения от первого знакомства больше не было. А было вкусно, весело и душевно, и было такое чувство, будто жизнь совершает крутой поворот, и очень хороший поворот, и за ним откроется необыкновенный дивный пейзаж. И будет сиять солнце, и ветер будет приятно щекотать лицо.

Впрочем, так оно все и случилось. Ника и сама не заметила, как оказалась частой гостьей в этом доме. Не заметила, как втянулась в Севину веселую к ней доброжелательность, как потянулась навстречу их первому поцелую, который тоже был продолжением веселой доброжелательности. С Севой было очень комфортно, и Ника даже не пыталась анализировать это чувство. Комфортно, и все. Сева даже грустил комфортно, как ей казалось. Часто задумывался, уходил в себя, но это ее нисколько не раздражало.

– Работает много… – со вздохом объясняла странное поведение сына Маргарита Федоровна. – Уж очень ответственный. Пашет на своей фирме за всех, пользуются они Севкиной добротой и безотказностью. Прям убила бы, ей-богу.

Кто «они» и кого хотелось убить, Маргарита Федоровна не уточняла, а Ника и не спрашивала. Жила, словно получила отступные от своего несчастного расставания. Однажды Маргарита Федоровна спросила:

– Сколько тебе лет, Ника?

– Двадцать… А что?

– Да ничего, все нормально. Очень хорошая разница в десять лет. Тебе двадцать, Севке тридцать.

– Да с чего вы решили?..

– Я? Я решила? Нет, я ничего не решала, это жизнь за нас решает, моя милая.

– Что решает?

– А то. Жениться вам надо. Семью создавать. И тебе замуж самое время, и Севка в холостяках засиделся.

– Да я как-то не думала. Он и не предлагал.

– Ну и дурак, что не предлагал. Разве можно упустить такую рыжую прэлесть? Вот я его подтолкну. Я знаю, как это сделать, можешь мне довериться, я мамаша деликатная, все обстряпаю по высшему разряду.

– Вы меня совсем смутили, Маргарита Федоровна.

– А ты и смущаться умеешь? Ну это ты зря. Бросай это дело или привыкай на первых порах, потому что смущать я умею, этого у меня не отнимешь, что есть, то есть. Зато со мной не соскучишься в семейной жизни, это уж я тебе гарантирую. Да, прэлесть моя, скучать я тебе не дам, это точно.

Через три месяца Ника с Севой расписались. Отметили это событие в узком кругу – пышной свадьбы, как выяснилось, никому не хотелось. Ника рассчиталась с квартирной хозяйкой, собрала вещи и переехала к мужу в дом. И жизнь-таки за крутым поворотом ее не обманула – все, обещанное ею, сбылось. И солнце светило, и ветер приятно щекотал лицо. И другие всякие изменения произошли – тоже приятные.

Сева настоял на том, чтобы она ушла с работы и восстановилась на дневном отделении в институте. Маргарита Федоровна, примерив на себя статус свекрови, не изменила к ней своего отношения, скорее, наоборот, стала более деликатна и дружелюбна. Даже ее привычная ирония не портила атмосферы совместного в одной квартире проживания, а вносила свою веселую изюминку.

Ника совсем оттаяла, повеселела. Ходила в институт, жила студенческой жизнью, часто приглашала сокурсников к себе домой. Так и говорила: приходите ко мне домой. Она и впрямь в полной мере ощутила, каково это, когда есть свой дом. И Маргарита Федоровна встречала студентов хлебосольно, особенно тех, кто жил в общежитии. Сидела с ними, улыбалась, прикрыв глаза и слушая, как музыку, ту самую «прекрасную чушь», о которой душевно спел известный в то время музыкант. Ника смотрела на нее и думала про себя: удивительная женщина, непредсказуемая. Остра на язык, но никого не обидела. Некрасива, но до ужаса обаятельна. Иногда открыто проявляет свою властность, но сопротивляться этой властности совсем не хочется. Прэлесть, а не женщина, одним словом. Даже специальность свою превратила в талантливую игру.

Маргарита Федоровна числилась известным в определенных кругах специалистом-логопедом, принимала маленьких пациентов на дому. Брала только самых трудных, а всякие легко исправимые детские «фефекты» речи ее мало интересовали. Как она сама объясняла: с «фыфками» и «сысками» вместо нормальных «шишек» и детсадовские логопеды могут справиться. Но если у ребеночка были совсем плохи дела… Тут уж она в его «фефекты» вгрызалась по-настоящему, шла до победного конца. С любовью и дружбой к маленькому пациенту, с искренней заинтересованностью в результате, а не абы как время провести да законное вознаграждение оттяпать. Сева рассказывал, что некоторые из той ребятни, с бывшими «фефектами», так в друзьях и остались, звонят и в гости заходят… А Маргарита Федоровна с удовольствием с ними общается, потому как латентная благодарность слаще самого большого вознаграждения. Да и что такое – вознаграждение? Получил, истратил, и нет его. А латентную благодарность можно смаковать и смаковать по кусочкам долгое время, карму себе подправлять. В общем, повезло со свекровью, что тут скажешь…

Томка по-своему оценила все достоинства Никиного скороспелого замужества, сказав только одну фразу: мол, пошла замуж по несчастью, а вышла по любви. Ника смеялась в ответ: да, Томка, так и есть.

Любила ли она Севу? Любила, наверное, но по-другому. Да Сева и не спрашивал о любви, и она сама не задавалась ответным вопросом, любит ее муж или нет. Само собой, любит, а как же иначе, если живут вместе. Вместе ложатся спать, вместе просыпаются. Сева работает много, устает. Его часто не бывает дома вечерами, и выходные может посвятить работе. Работа, работа… Вся жизнь – работа. Иногда Нике казалось, что Сева ее вообще не замечает. Забывает, что у него есть молодая жена.

– Ник… А как у вас это самое?.. Ну… В постели-то?.. – интересовалась с любопытством Томка.

– Нормально, Томк. Нормально.

– Ну это не ответ. Что значит – нормально? Ты давай в подробностях.

– Отстань, а?

– Лучше или хуже, чем с Антохой?

– Томка, я прошу тебя. Я тебя умоляю – никогда больше, слышишь? Никогда не произноси больше это имя.

– Значит, все еще любишь. Понятно. Если бы не любила, то не бледнела бы так от злости.

– Томка!

– Ладно, не буду, не буду…

– Расскажи лучше, как у тебя дела. Что твой начальник, соблазняется на тебя или держится еще за женатое положение?

– Не понимаю иронии в голосе, Ника. У меня вполне серьезные на него планы, ты же знаешь. Только не поддается ни фига. Но я все равно его добью, уже ради принципа. Слушай, а пусть Маргарита Федоровна мне погадает! Попроси ее, а?

– Не знаю… Она редко на картах гадает.

– Зато всегда и все правильно говорит. В самую точку!

– Так и иди, и сама попроси.

Маргарита Федоровна была в курсе Томкиных устремлений и относилась к ним, как всегда, с веселой иронией. Но Томка, видимо, ее иронию не очень хорошо распознавала, принимала за чистую монету.

– Я бы на твоем месте, Томочка, внесла категорические изменения в свой экстерьер… – медленно говорила Маргарита Федоровна, раскладывая на столе карты. – Весьма и весьма категорические.

– Это какие же? Подскажите?

– Ну я бы тебе посоветовала, к примеру, хоть какие-то признаки интеллекта положить на лицо вместо избытка тонального крема. Очки, например. Девушка в очках всегда смотрится интеллектуалкой. А еще бессонницы бы немного добавила, с нужной присказкой: ах, мол, всю ночь Хемингуэя читала. На Хемингуэя хоть кто западет, моя дорогая. А в очки можно простые стеклышки вставить. А еще не забывать нежно щуриться и поправлять очки пальчиком на переносице. Такие вот изменения в экстерьер я тебе и советую внести, моя дорогая. И карты об этом говорят.

Томка не обижалась, только слегка поджимала губы и впрямь прищуривалась. Видать, ловила в нужное место упавшие зерна. На войне как на войне, все пригодится. Враг будет разбит, победа будет за нами. Так и получилось у Томки в конце концов. Увела-таки семейного начальника от троих детей. В самое хлебное время увела, только в стране народившееся, когда начальник в силу вошел и начал большим бизнесом заниматься, используя наработанные связи. А бизнесменам так и положено, чтобы с наращиванием денежного благополучия старую жену сменить на новую и молодую, и ничего с этим правилом не поделаешь, редко кому удавалось его обойти. Жена начальника гордая оказалась, молча уступила Томке место. Дети приняли сторону матери, с новой отцовской женой даже знакомиться не захотели. Да Томка не особо и огорчалась этому обстоятельству, Томка победу праздновала.

– Да я ему свеженького ребеночка рожу, подумаешь, делов-то! Не вижу проблемы.

– Да уж, свеженького, – отвечала на это Ника, с неодобрением глядя на Томку. – Скажешь тоже. Все-таки сволочь ты, Томка. Трое детей… Не боишься, что судьба накажет за такие дела?

– Да они уж большие, Ник!

– И что? Это их горя не умаляет.

– Да ладно… Я тоже, между прочим, не на помойке себя нашла и тоже счастья хочу.

– Ну и будь счастлива, если можешь. Я б не смогла.

– Что-то не нравишься ты мне, подруга. Я ж давно тебе говорила, что своего не упущу! Вот и не упустила! И что я слышу теперь вместо законных поздравлений? Что судьба накажет? Нет, не понимаю я тебя.

– Ладно. Живи как знаешь. Будь счастлива, рожай богатому мужу свеженького ребеночка.

– И рожу. Кстати, а сама-то чего медлишь? Рожай давай. Тем более институт скоро закончишь. Чего не рожаешь-то? Не хочешь, что ли?

– Хочу. Но не получается пока.

– А… Ну не переживай. Если будешь стараться, то все получится. Помнишь, как ты с Антохой все боялась не вовремя залететь? Кстати, что о нем слышно-то?

– Ничего не слышно. И не надо. Я не хочу.

– Хочу не хочу. Врешь ты все, Ника. Хочешь, еще как хочешь.

– Нет!

– Ну нет так нет. На нет и суда нет. А если да, так и жди суда. Во как сказанула, ага?

Да, сказанула Томка. Как в воду смотрела. Если да, так и жди суда. Точнее – кары небесной за семейный комфорт, в который забрела по несчастью, а получилось по любви. А главное, все произошло так неожиданно…

В тот день им дипломы вручали, в торжественной обстановке. Потом вся институтская группа вывалилась на улицу, соображая на ходу, в какое место пойти обмыть это событие. Сбились в институтском дворике в кучку, галдели, дурачились, потом двинулись в сторону ближайшего кафе. Вдруг Ника услышала за спиной:

– Ника… Ника, постой…

Она застыла как соляной столб. Можно было не оборачиваться, потому что и так было ясно, кто ее окликнул. Только у Антона был такой голос, нервный и ломкий, она бы не спутала его ни с каким другим.

Кто-то из однокашников тронул ее за плечо, кто-то заботливо глянул в лицо – что с тобой? Она вяло махнула рукой – идите, мол, я догоню. Но уже знала, что никого не догонит. Чувствовала, как сзади подходит Антон. А когда он положил руки ей на плечи, чтобы развернуть к себе, сглотнула волнение и даже попыталась улыбнуться. Пусть, пусть он увидит ее улыбающейся. Потому что у нее все хорошо. И даже произнесла довольно непринужденно:

– Ой, привет!.. Какими судьбами? Не ожидала тебя увидеть.

– А я ожидал. Тебя. Я знал, что ты сегодня диплом получаешь. Пойдем, мне надо тебе сказать.

– Куда пойдем?

– Да все равно куда. Поедем ко мне домой.

– К тебе? А что твоя мама скажет? Вот уж она обрадуется, увидев меня!

– Мама на даче. Я ей дачу купил, она сейчас там живет.

– Ух ты, молодец какой. Дачу маме купил. И как это тебе удалось-то, интересно?

– Ник, перестань… О чем мы сейчас говорим, смешно, правда. Пойдем. Мне так много надо тебе сказать.

– Я замужем, Антон.

– Я знаю. Я тоже женат. И что? Разве что-то от этого изменилось?

– Все, все изменилось.

– Не обманывай себя, Ник. Ничего не изменилось. Я по-прежнему люблю тебя, а ты меня. Да что говорить, ты же сама все понимаешь. Пойдем, я всего на неделю вырвался. Наврал, что мать заболела. Пойдем, Ник…

И она пошла за ним, как привороженная. Ни одной мысли в голове не было. Никаких извинений и объяснений не хотелось.

Скорей бы, иначе умереть можно. Такси. Знакомый двор. Дверь подъезда захлопнулась. Первый этаж. Второй, третий. Звякнули ключи в дрожащей ладони Антона. Замок поддался легко… Все, все! Больше нет ничего на свете! И никого нет, кроме них двоих! И слова «потом» тоже нет! Потом – будь что будет…

«Потом» наступило очень быстро, будто и не было за плечами недели. Что – неделя? Всего семь дней. За неделю никто ничего не поймет, не заподозрит. «Почему так поздно вернулась, Ника? Случилось что? Нет, Сева, все в порядке. Подруга заболела, надо было помочь…»