Ворота были открыты, и карета въехала на заставу. Вновь потребовался ярлык Эрроганца. Стражник не торопился. Барон ожидал вместе с ещё несколькими бритунийскими купцами, которые ехали в земли Тартарии для того, чтобы посетить Новеградскую ярмарку. Вскоре они уехали. Барон Эрроганц ждал. Наконец, уже после полуночи, страж с самодовольной ухмылкой вернул ярлык барону, жестом давая понять, что тот свободен.

Старик был взбешён, но молча вернулся к карете. Но там уже копошилось двое стражей. Открыв двери и сундуки, раскрыв все мешки и кармашки, они пядь за пядью осматривали внутренности экипажа. Барон ходил взад-вперёд, пытаясь хоть как-то согреться, и еле сдерживал клокотавшую его тщедушное тело ярость.

Акатль подошёл к нему, на его, словно высеченном из камня, лице было беспомощное выражение.

– Простите, господин… Они… они спрашивают про ремни короба. – сказал он.

Барон Эрроганц подошёл к карете.

– В чем дело? – спросил он.

Один из стражей осветил фонарём ремни под днищем экипажа.

– Что за диво?

– Ремни. На них висит короб этой кареты.

– Мы видим. Нам необходимо его снять.

– Снять? – полузакрытые глаза барона Эрроганца расширились. – К чему это? Эти ремни – простая гужевая сбруя. В них не спрятать даже мышиного хвоста.

– Складывай да докладывай, – деревянным голосом сказал страж. – Всё досмотрим!

Барон Эрроганц глянул на Акатля.

– Ты сможешь их снять?

– Да, месьор, но это займёт много времени.

– Сделай это, – Барон Эрроганц уселся на один из ларей, налил себе вина, пытаясь сдержать в узде свои чувства. Он понимал, что находится на чужой земле, и эти безголовые дуболомы в малахаях в данном случае обладают большей властью, чем он.

Двое стражей с интересом наблюдали, как Акатль с подоспевшими работниками заставы разбирают короб кареты. Посередине действа ворота открылись, и на заставу въехал всадник. Из седла выпрыгнул Чурый и быстро направился к карете. Кивнув стражам, он присел рядом с Эрроганцем. Стражи разрешили Акатлю прекратить разбор и отошли.

– Прости, мил человек… да иного пути не было, – сказал Чурый. – Ну да ладно – семьсот монет звонких – твои, если заклятье то, как есть, откроешь!

Барон Эрроганц отставил в сторону вино и глянул на Чурого, после чего жестом показал Акатлю, что пора ехать.

– В «Лужитанию», – распорядился он.

Когда обитая чёрной кожей карета барона остановилась у ворот, никаких осложнений уже не возникло. Створки ворот раскрылись, и карета въехала на землю Готии. По дороге на постоялый двор барон Эрроганц сидел недвижно. Мрачное выражение на его морщинистом сменила улыбка триумфа.

Посте долгих напряженных месяцев, потраченных на интриги, выслеживание и подкуп, цель достигнута, и несметная мзда вскоре будет в его руках.

* * *

Постоялый двор «Лужитания» в Берлоге содержался тем же кланом, что и постоялый двор с таким же названием в Лондиниуме, и считался, и не без оснований, самым дорогим и роскошным в Берлоге. Расположенный почти рядом с рекой Хавола, он был излюбленным местом остановки крупных торговцев, феодалов и родовой знати. Именно здесь заключались торговые сделки и мало чем от них отличающиеся династические браки.

Барон Эрроганц из года в год снимал там верхний этаж. Когда барон планировал очередную крупную сделку, он всегда поднимался на галерею на крыше. Здесь он свысока смотрел на город и копошащееся внизу отребье. Здесь ему хорошо думалось.

Вот и сегодня, глядя на реку и переполненный судёнышками порт, одетый в красный бархатный блио и голубые полотняные шоссы, прохаживаясь по террасе с кубком вина «Чёрная сосна», он напряженно размышлял. Одхан, пройдя по песчаным блокам галереи, подошёл к нему и встал рядом.

Глянув на гостя холодными, словно сонными, глазами, барон Эрроганц коротко спросил:

– Оно… доставлено?

Одхан протянул ему большой свиток.

– Не наследили? – спросил барон, раскатывая пергамент.

Зная Одхана, Эрроганц не вдавался в детали. Он некоторое время рассматривал непонятные символы, затем свернул свиток.

– Не понять мне, как за это можно выложить семьсот золотых, – задумчиво сказал он. – Однако, пока что эта колдовская грамота не стоит и пенни.

Одхан промолчал. В обществе барона он вообще говорил мало, позволяя себе только отвечать на прямые вопросы. Он питал к этому коротышке огромное почтение, высоко ценя его разум и могущество, благодаря которым тот смог совместить величие титула с законами нового мира, не гнушаясь, при этом, любыми средствами, ведущими к достижению цели. Барон Эрроганц обладал мощнейшим наитием, позволявшим идти к цели кратчайшей дорогой.

– Но это – не моя забота… – Барон Эрроганц отхлебнул вина. Игра оттенков тёмно-вишнёвого вина создавала ароматы леса, вкуса ягод и восточных специй – таких же разнообразных и несовместимых в естественной природе, как принципы самого барона.

– Чтоб верно решать, что к чему, смотри в оба – ибо последнее слово будет за тобой. Я отправлюсь в Бойхем. Там кое-что требует моего внимания… Так что жди меня не раньше, чем через два месяца. – Он холодно посмотрел на Одхана. – К тому времени, полагаю, заклятье будет разгадано. – Одхан уставился на носки тщательно начищеных остроносых кожаных пуленов. Его породистое лицо осталось бесстрастным.

– На свете есть лишь один человек, которому по силам раскрыть секрет Хельварана, – продолжил барон после короткой паузы. – Тот, чьё имя Тауриндир. Он не только разгадал тайну Хельварана, но и сам, с помощью колдовской мудрости, скрыл её в загадочных знаках, недоступных непосвящённым. Послушай, я вкратце расскажу тебе об этих чарах: новый металл – настоящее чудо металлургии, которому позавидуют даже подгорные гномы. По слухам, он в десять раз легче стали и в три раза прочнее; чары делают его неуязвимым. Из этой материи можно создать лёгкое, но смертоносное оружие и латы, которые не пробьёт ни меч, ни стрела! Истинно говорю: тот, кто владеет Хельвараном, станет невредимым на поле боя.

Как тебе, верно, известно, колдун Тауриндир ныне пребывает в приюте для душевнобольных, где томится под стражей уже два года. Король Терсик поместил его туда в надежде, что в здравом уме он вернёт ключ к тайне. Но время и стены не властны над ним: целыми днями он сидит неподвижно, словно истукан, и в глазах его – бездна, в которой тонет суета мира. – Барон Эрроганц умолк, чтобы сделать ещё один глоток пряного вина. – Не стану пересказывать всё его прошлое бренное житие, но он пришёл в Бойхем, город, где расцвела колдовская наука, и основал там собственную лабораторию, где творил деяния, известные лишь тьме. Даже простым смертным было ясно, что разум его помутился. Он стал гневлив, подозрителен, и сон покинул его, словно демоны денно и нощно шептали ему в уши. Прежде чем обрести Хельваран, он женился на девушке, ибо нуждался в её девственной крови для ритуала. Но измена этой женщины стала последним ударом, сокрушившим его рассудок… Вернёмся к делу: у его супруги была служанка по имени Зельда. Она – ключ ко всем тайнам, ибо она имела доступ в лабораторию мага. Но о ней речь впереди.

Итак, однажды колдун застал свою жену в объятиях стражника. Он убил его, как зверя, и хотел лишить жизни и распутницу, но её спасло чудо, посланное её бестелесными хранителями. Его схватили, когда он бродил по улицам, подобно нищему безумцу, и заточили в дом для таких же, как он, где томится и поныне, неподвижный, как деревянный истукан, в тишине, где не слышно ни отголоска его былой мощи.

Одхан поменял положение ног и просил с заметным напряжением:

– Разве безумец сможет раскрыть заклятие Хельварана?

– Да, ибо установлено, что ключ к тайне прост, как солнечный свет, но без него она – загадка, делающая зрячих слепцами. Скорее всего, Тауриндир заменил слова и числа, опираясь на свиток какого-то древнего манускрипта.

– А где же дева Зельда? Где она? – Спросил Одхан, переводя взгляд с загнутых носков своих башмаков на Эрроганца.

– Она служит в каменном чреве богадельни, где стены шепчут о скорби, а на окнах – тюремные решётки. Именно от неё до нас дошли слухи о могущественном металле. Маг смотрел на Зельду с благосклонностью, дарованной лишь избранным, и доверял ей, как самому себе: часто рассказывал о своих опытах, словно купался в её внимании. Но вот что поразительно: он с яростной страстью провозгласил, что никто – ни король, ни хан-император, не достойны унаследовать плоды его разума. Говорил он это, дрожа, как лист на ветру, и глаза его горели адским огнём. Тогда его речи сочли бредом безумца, но дева Зельда поклялась, что видела сам металл – сияющий, как луна, и лёгкий, как ветер. В лаборатории маг колдовал над ним, вливая в него силы тьмы и света. Однако, когда начались поиски, все закоулки были обысканы, но след был утерян, словно сокровище в море. – Он испытующе глянул на Одхана. – Остались ли у тебя вопросы?

– Множество, – ответил Одхан. – Но ответить на них сможет только Зельда.

Жестом руки барон отпустил Одхана, поудобнее уселся в резное кресло и принялся любоваться рекой, сверкавшей в солнечных лучах.