Валерий Брюсов

Стихи Брюсова люблю. А вот биография его была для меня белым пятном, не попадалось как-то развёрнутого описания его жизни. Не совсем то, что мне хотелось бы прочитать, дала мне и эта книга. Она всё-таки скорее труд литературоведческий и библиографический. Чувствуется, что автор относится к поэту с большим пиететом, невооружённым глазом видно, что материалов у него собрано и проработано огромное количество. Но, увы, подача настолько академически сухая и строгая, что местами перегруженность текста отсылками к письмам, документам, публикациям в журналах просто заслоняет от читателя саму личность, о которой идёт речь, и читать становится сложно и скучно. Тем не менее - очень информативно.

Интереснее всего про детство.

Брюсов — внук крестьянина, ставшего купцом и переселившегося в город, — деревни не знал, но «старым костромичом» в себе гордился.

Московское купеческое семейство - вот где должна бы быть абсолютная косность и мракобесие, если, скажем, судить по произведениям Островского, да и других писателей. Однако, родители Брюсова были не стандартными.

«Если мы сами вышли ни то, ни сё, то пусть наши дети будут настоящими людьми», — писал Яков Кузьмич жене, пояснив в другом письме, когда любимому «Вальке» было всего девять месяцев: «Я не хочу, чтобы он вынес из своего детства обыкновенные обыденные впечатления с предрассудками».

Поощрялось чтение, как приключенческих романов, так и научно-популярной литературы, и поэзии. Юный Валерий начал писать стихи очень рано и каким-то образом был совершенно уверен, что это - его поприще и судьба.

Я перепробовал все формы — сонеты, терцины, октавы, триолеты, рондо, все размеры. Я писал драмы, рассказы, романы… Каждый день увлекал меня всё дальше. На пути в гимназию я обдумывал новые произведения, вечером вместо того, чтобы учить уроки, я писал.

Чуть позже, начиная долгую дорогу школы символистов, чьим знаменем была его поэзия, он не был готов к такому неприятию. Рецензии были не просто единодушно отрицательными, а еще и с оттенком глумления. На его стихи писали пародии. Первые попытки издания переводов французских символистов, в том числе Верлена, были провальными. Кружок единомышленников то складывался, то распадался. И самое страшное:

для читателей 1890-х годов декадентство оставалось синонимом абсурда.

В таком хрупком, болезненном юноше, к тому же подверженном иногда чёрной меланхолии, от которой он "лечился" нехорошими средствами, оказалось достаточно сил, чтобы не оставить свой стиль, своё видение мира, не начать писать, как все: хотя это он тоже вполне умел, мог написать стихи, которые не слишком искушённый читатель вряд ли отличил бы от Пушкина, скажем.

Ищу свой путь по странным арабескам,
Начертанным листвою по земле.
Иду, иду — и не собьюсь во мгле!

Абсолютно не складывались у него отношения с женщинами, не считая жены - ангела для его жизни, всепрощение которой иногда за гранью понимания. Все остальные любови, влюблённости и флирты заканчивались плохо. Зато поэзия его продвигалась к вершинам признания. Буквально через тернии к звёздам: его уже считают мэтром, создателем школы, человеком, способным по достоинству оценивать произведения других. Немалому количеству будущих знаменитостей он помог найти дорогу в большую литературу. Например:

Валерий Яковлевич привлек в журнал молодого Корнея Чуковского, не смущаясь его репутацией «одесского репортера»: «Брюсов выволок меня из газетной трясины, затягивавшей меня с каждым днем все сильнее, приобщил меня к большой литературе и руководил мною в первые годы работы. При этом он ни разу не становился в позу учителя. Вся сила и прелесть его педагогики заключалась именно в том, что эта педагогика была незаметна».

А если учесть ещё и беспокойные времена, на которые пришёлся расцвет творчества Брюсова, то моментами его просто становится жалко. Особенно после революции:

Сотрудничество Брюсова с большевистской властью объясняли просто. «Признал историческую правоту марксизма и неизбежность революции», — гласила официальная советская версия. «Продался», — коротко и решительно вынесли вердикт эмигранты.

Какая версия более справедлива, мог бы ответить только он сам, но, увы, тогда его об этом не спрашивали. И жилось ему не так, чтоб уж легко.

В поисках заработка он также выступал в кафе «Десятая муза» и «Домино» (с ноября 1918 года — эстрада Профессионального союза поэтов, созданного в том же месяце) с импровизациями на заданные публикой темы.
«Дело доходит до Брюсова, — вспоминал поэт Сергей Спасский. — Он на сцене. Разворачивает записку. Тема — что-то вроде „любви и смерти“ — слишком отвлеченна и обща. Брюсов подходит к рампе. Произносит первую фразу. Медленно, строка за строкой, не запинаясь, не поправляясь на ходу, он работает. Тема ветвится и развивается. Строфа примыкает к строфе. Исторические образы, сравнения, обобщения, куски лирических размышлений. Вдобавок он импровизирует октавами, усложнив себе рифмовку и умышленно ограничив возможности композиции.

Поэт прожил не слишком долгую ( что это за возраст для смерти - 51 год?), но неимоверно яркую жизнь. Не зря же он сам писал:

Я буду бодрствовать над ними, как мрачный ангел, я буду для них трубой, напоминающей об ином мире — мире красок, который они презирают.

А эта его биография, хотя мне и не понравился стиль изложения, несомненно заполнила некоторые провалы в моих знаниях, а главное - вызвала желание перечитать роман "Огненный ангел".