За этим компостником Наталья просидела минут пять. Направление следующего броска она определила сразу же – к такому же контейнеру за низким заборчиком из выкрашенных когда-то тоже в зеленый цвет строганных досок. Почти все это время она наблюдала за домом, за его окнами, терпеливо дожидаясь, когда в них мелькнет тень. Однако дом все это время оставался «слепым». Если кто и наблюдал сейчас за этой частью усадьбы, делал он это весьма умело, не подавая никаких признаков жизни. Наконец Крупина глубоко вздохнула и метнулась вперед, перемахнув через забор, не задев его. Выдохнула она уже за другим контейнером, пахнущим чем-то нестерпимо кислым. Но подполковник терпеливо сидела, оценивая точку следующего броска и не забывая следить за окнами. Одно из них, на втором этаже – узкое, окрашенное белой краской – явно вело в туалет или ванную. Звуки сливающейся из бачка воды, которые донеслись из полуоткрытой створки, подтвердили этот вывод. Туда, в это окно, и собиралась махнуть Наталья, сделав еще один глубокий вдох.

Два пустых контейнера, стоявшие друг на друге прямо под этим окном, наводили мысль о мышеловке внутри. Только очень уж изощренной должна быть фантазия у такого мышелова – контейнеры, когда-то, наверное, поставленные надежно, сейчас перекосились и готовы были рухнуть от малейшего прикосновения. Но Крупина уже наметила точку на этом неустойчивом сооружении, на которой можно было поставить ногу на краткое мгновение. Она дождалась, когда за окошком чуть слышно хлопнула дверь; еще секунд десять подождала – на тот случай, если в туалет образовалась очередь жаждущих облегчиться – и снова сделала вдох. Но теперь не такой глубокий, как прежде – из-за нестерпимого запаха.

Туалетная комната в коттедже, да и в любом другом доме обладала одним неоспоримым преимуществом – в ней, как правило, не могло находиться одновременно больше одного человека. А поскольку отсюда только что вышли, то… Наталья действительно никого не испугала своим неожиданным появлением. Этот бросок она сделала еще стремительней; может потому, что не терпелось выдавить из легких несвежий воздух. Контейнеры выдержали, и Крупина, зацепившись ладонью за край окна, открывавшегося внутрь, забросила в него свое тело. Туалет был маленьким, приспособленным для единственной цели. Кроме унитаза тут была еще раковина с мылом, зубной пастой и щеткой. Простое вафельное полотенце висело на крючке рядом с раковиной, а под ней, в углу, валялась початая упаковка пенталгина.

Больше здесь ничего не заинтересовало Наталью, и она переключила свое внимание на дверь, и дальше – на ту комнату, что скрывалась за ней. Крупина вся обратилась в слух; в одно большое ухо, которое уловило, что в комнате находится человек. И человек этот, судя по дыханию и невнятному бормотанию, сейчас спал. Наконец она поняла, что этот звук – единственное, что она может уловить за закрытой дверью. Чтобы выяснить другие подробности, нужно было открыть дверь, что Крупина и сделала, со всей возможной осторожностью. Сама она стояла сбоку, пока невидимая. Бодрствующий человек, окажись он в комнате, вполне мог решить, что неплотно прикрытая дверь отворилась сама. Сопение стало громче, но других звуков по-прежнему не было слышно. Тогда Крупина перетекла в комнату – не так, как это делают полицейские с кольтами, дергающимися в руках. Она именно перетекла – мягко, плавно – в одно мгновенье оказавшись у стены, уже по другую сторону двери. «Бизон» по-прежнему мирно лежал в сумке; с засадой, если бы таковая оказалась в комнате, Наталья разобралась бы и без него.

В комнате действительно оказался один человек – спящий, причем спящий неестественным сном. Об этом говорило все – и его прерывистое дыхание, и неудобная поза, которую занял этот человек, и наручники, которыми он был прикован к батарее отопления; а главное – его лицо. Простое было лицо, ничем не примечательное. Если не считать того, что Крупина много раз видела его на экране своего телевизора. И даже знала его фамилию – Стасов. Всего час назад Наталья ходила по ковровским магазинам, видела спокойных милиционеров. Потом, когда электричка увозила ее домой, в лесничество, в городе начался какой-то переполох. И вот теперь перед ней лежал прикованный к батарее заместитель министра российского правительства. Слишком мал был Ковров для таких совпадений – и три автомата, и троллейбус, протаранивший машину с мигалками, и, наконец, вот этот человек на полу. Крупина в прошлой жизни видела и не такие совпадения, но сейчас была уверена – все это звенья одной цепи. И парни с «Бизонами» как-то в эту цепочку вторглись; заодно втянув в цепь событий и ее, подполковника Крупину. И, черт побери, в это мгновение Наталья ничуть об этом не жалела!

А разгадка тайны могла крыться в этой комнате. Не сейчас, конечно, а после того, как Стасов проснется. Или его разбудят. Наталья не собиралась пропускать ни этого мгновения, ни того, что последует за ним. Неслышно подкравшись к лежащему на спине заместителю министра, она нагнулась над ним, принюхалась. От лица Стасова исходил запах, чем-то похожий на тот, которым было заполнено пространство вокруг полупустого контейнера в саду. Крупина на мгновение озадачилась; потом огляделась. Необходимо было найти место, где она могла спрятаться. Из мебели в комнате стоял один стул, да встроенный в стену шкаф, если только последний можно было назвать мебелью в традиционном понимании этого слова.

Нижняя, большая часть этого шкафа, была пуста. Только в углу сидели две крупные крысы. Несколько секунд человек и зверьки смотрели друг на друга. Наталья не боялась ни крыс, ни мышей, ни какой другой «домашней» скотины. Она вообще мало чего боялась. Но эти крысы ее поразили – от них совершенно не исходило волн страха. Скорее они готовы были сейчас задать вопрос (если, конечно, умели бы говорить): «Чего вылупилась? Закрой дверь и двигай отсюда!». И она медленно закрыла дверцу, поняв, что эти зверьки в малообитаемом коттедже давно чувствовали себя хозяевами.

Она потянула другую дверцу – на антресолях. Там лежала коробка – большая и высокая. За такой хорошо было прятаться, и Крупина решительно закинула в шкаф сумку. А сама отправилась по обратному маршруту – в туалет. Она прекрасно знала, больше того, не раз испытывала в своей богатой событиями жизни, что труднее всего справиться не с голодом или жаждой, а совсем с другими жизненными процессами. К ней совершенно не подходила поговорка про «ждать и догонять». Наталья могла ждать в засаде часами и сутками, но предпочитала это делать, предварительно подготовившись. Вот и сейчас она улыбнулась, вспомнив далекое детдомовское детство.

Неведомо каким ветром в их детский дом занесло одного из первых космонавтов. Актовый зал был полон. Космонавт был не очень красноречив, однако сам факт его пребывания там, в бесконечных космических далях, делал его человеком необыкновенным. К тому же он был не один; сопровождавшие его ребята из Центра управления полетами были толковыми, языкастыми специалистами, привычными к любым вопросам. Однако и они растерялись, когда встал один малыш из первоклассников и робко спросил:

– Дядя, а как вы там какали?

Зал замер на мгновение, а затем обрушился на гостей оглушительным хохотом.

– Сейчас бы такой шумок, – подумала Крупина, осторожно сливая воду.

Через полминуты она была на антресолях, поудобнее устраиваясь за коробкой и настраиваясь на ожидание. Еще через минуту он спала, положив голову на сумку с автоматом и долларами. Не дремал только внутренний сторож, который должен был вовремя разбудить хозяйку…

Ровно через два часа Наталья открыла глаза. Пронзительный крысиный визг не встревожил сторожа, а вот тихий звон наручников заставил расслабленные мышцы сжаться в тугую пружину, готовую немедленно разжаться в бою. Однако пока понадобился лишь слух; всеми остальными частями тела подполковник Крупина немного поиграла, удостоверилась, что мышцы не затекли. Она заглянула в узенькую щелку, которую любезно образовала не высушенная как следует древесина шкафа и кивнула. Звон, как правильно она догадалась, издали наручники на руке проснувшегося Стасова. Наталья едва не расхохоталась, увидев ошеломленное лицо заместителя министра. Впрочем, Стасова можно было понять – две крысы подтверждали свое право называться хозяевами этого дома, устроив любовные игры прямо перед его носом. Пленник опять махнул рукой перед собой, издав металлический лязг, и крысы неспешно удалились. Но Крупина не была уверена, что именно этот несмелый жест спугнул нахальных умных зверьков. Они явно сообразили, что от этого человека на полу не исходит никакой угрозы, и скрылись только потому, что услышали тяжелые шаги за дверью.

В комнату вошли те двое, которых Наталья видела входящими в ворота коттеджа. Но главным был третий – мужчина выше среднего роста, крепкий и умный – судя по тому, как он начал допрос.

– Грубая работа, – подумала она, когда в ход пошла кассета, – грубая, но эффективная.

Она сразу поняла, что на экране насилуют не Стасова, а другого мужчину, явно привыкшего к такому обращению. Еще раньше она мысленно поблагодарила малыша, Валеру, который так удачно поставил телевизор, что Наталья все прекрасно видела в щелку. Во второй раз ей стало весело, когда Топор, или Федя, как он представился Стасову, на ходу выдумал хреналгин.

– Да ты парень не дурак; и роль террориста неплохо сыграл. Только вот больно нервно среагировал на вопрос Леши про этого Хренарыло, – в очередной раз усмехнулась Наталья, – боишься ты, Федя, что дружки узнают про эту твою кликуху.

Она уже давно поняла, что Топор, несмотря на то, что старался следить за своей речью, привык совсем к другим словам. Уголовное прошлое не лезло из него, но угадывалось вполне определенно.

Наконец «высокие договаривающиеся стороны» в комнате пришли к согласию, и одна из сторон – Топор – предложил скрепить его ужином. Наталью, естественно, не пригласили за стол, и она, вздохнув, опять расслабилась. Она опять вспомнила свою многострадальную сумку с разбитой банкой меда. Ее, скорее всего, сейчас потрошили чьи-то милицейские руки. Железный автомат, как и зеленые американские бумажки, никак не могли заменить еды. Зато ее в какой-то степени мог заменить – если верить некоторым ученым – здоровый сон.

В общем-то, она уже узнала главное, ради чего и был поставлен на уши весь Ковров. Единственное, что еще интересовало Наталью в этом доме – судьба Стасова. Дальнейшие планы Крупиной зависели от того, как покинет коттедж заложник.

– Посмотрим, дружок, – подумала она, засыпая, – заплатят за тебя, или придется устраивать побег?..

Единственно, что не устраивало ни похитителей, ни Крупину, ни самого заместителя министра – это тот вариант, когда Стасов вообще не уйдет из коттеджа; или его унесут вперед ногами.

Этой ночью ничто не нарушило покой Натальи. Даже крысы вели себя вполне пристойно; не скреблись в шкафу и не пищали. Наталья несколько раз меняла положение тела в тесном пространстве антресолей; окончательно она проснулась от радостного голоса Валеры. Последний успел сбегать в город и своим возвращением прервал завтрак, который мирно поглощали за одним столом похитители и их жертва. Валера был непривычно возбужден. Очевидно, он тоже не верил в успех плана Крюка и Топора, но сейчас своей ошибкой был очень даже доволен.

Голос Валеры отлично доносился до Крупиной и она – тоже с некоторым изумлением – узнала, что ровно в восемь часов утра кассы всех ковровских заводов начали погашать задолженности по зарплате. Причем в полном объеме. Впрочем, подсознательно она ожидала такой реакции властей (спектакль был гораздо масштабней, чем о том могли догадаться Топор с Валерой), но что бы так оперативно!?

Валера принес лишь те новости, которыми с утра жили ковровские улицы. Он бы немало повеселил обитателей коттеджа, если бы узнал, что даже милиционеров, не сомкнувших глаз сегодняшней ночью, срочно вызвали в управление и выплатили довольствие по октябрь включительно.

А уже через полчаса Иван Николаевич Стасов садился в белый микроавтобус с черной повязкой на глазах. Наталья наблюдала в окно туалетной комнаты, как «Форд» выехал в ворота, которые открыл, а потом закрыл здоровяк, чем-то похожий на Макса. Сам Максик вместе с Топором и Валера сидели в автомобиле. Здоровяк тоже запрыгнул в микроавтобус и тот медленно отъехал от коттеджа. Наталья в последний раз увидела его пассажиров; Топора, который что-то шептал на ухо Стасову.

– Дает последние инструкции, – поняла Крупина.

Это она подумала уже на полпути в кухню, где, как она и ожидала, стоял холодильник, больше чем на половину заполненный продуктами.

– Рассказать кому в лесничестве – не поверят, – грустно усмехнулась она, накрывая на стол, – что эти ребята уехали, оставив столько еды.

Откусив внушительный кусок бутерброда из ковровского батона и финской салями, она принялась неторопливо жевать, прикидывая, не напрасно ли пострадали Серега с дружком-каратистом. Время позволяло, и Наталья, со всех сторон обмозговав эту, в общем-то, незначительную деталь, налила в кружку соку из большой коробки и отхлебнула, придя к выводу, что спектакль в поезде был сыгран не зря. Преследователи, конечно, поищут ее во Владимире, перекроют дорогу на Москву, но затем кто-нибудь поймет ее несложную хитрость. Охота продолжится в Коврове.

– Но, – усмехнулась Крупина, – в Москву ведет много дорог.

Она намазала на вторую половину батона новозеландского масла, густо покрыла его сверху черной икрой (неужели настоящая!?) и продолжила завтрак, а заодно и вчерашние обед и ужин. Наконец она поняла, что следующий кусок хлебушка, изготовленного ковровским хлебокомбинатом, станет лишним, каким бы он не был вкусным. Поэтому завтрак закончился, а Наталья отправилась обыскивать коттедж. Дом был большим; когда-то уютным, построенным с любовью. Учитывая содержимое «Стинола», Крупина с удовольствием отсиделась бы здесь. Однако «переговоры» Топора со Стасовым круто поменяли ее планы. Второго сентября, а желательно раньше, она надеялась быть в подмосковном Нахабине.

То, что искала подполковник Крупина – старые вещи прежних хозяев – были свалены кучей на чердаке. Она подобрала себе одежку потемнее и позатрапезнее. Такую, что состарила Наталью на добрый десяток лет. Из косметики нашлась только высохшая помада в треснувшем футлярчике. Впрочем, для маскарада Крупиной косметика была лишней. Темный, с большими красными цветами, платок и плетеная из прутьев корзина – больше ничего полезного она для себя на чердаке не нашла…

В половине четвертого худенькая пожилая женщина, повязанная платком так, что большую часть ее лица оставалась в тени, вышла за ворота коттеджа. Корзина, которую она несла в руках, была накрыта чистой тряпочкой. Заполнена она была доверху, но очевидно чем-то легким, потому что хрупкая тетушка явно пенсионного возраста несла ее спокойно, перебрасывая из руки в руку без всякого напряжения.

Троллейбусы в городе уже ходили. Они были почти пустыми, потому что утренний бурный поток, что направлялся к заводским кассам, уже сошел на нет, а обратный – из заводских проходных, еще не наметился. Ковров пока чуть слышно гудел, ожидая, когда тысячи людей с непривычно полными карманами появятся на улицах. Наталья повторила на троллейбусе разведывательный маршрут Топора. Она невольно пожалела сейчас стражей правопорядка. Почти на каждой остановке выстроились в ряд торговые киоски и магазинчики. У многих из них стояли грузовички и пикапы, из которых небритые личности выгружали позвякивающие стеклом ящики. Торговцы спиртным явно надеялись сегодня на хорошую прибыль.

Наталья тоже сошла у завода. Ничто не говорило здесь о вчерашних событиях. Совершенно спокойно она прошла по мосту, на котором городские службы, напуганные бегающим по кабинетам начальством, не оставили даже малейшего следа аварии. Еще раньше следователи собрали Валерины ежи, которые никакой информации органам принести не могли. Валера тщеславием не страдал; ни личного клейма, ни отпечатков пальцев на них не оставил.

Крупина свернула с моста налево, в сторону железнодорожного вокзала. Шаги ее стали тяжелыми; спина, прежде прямая, согнулась, а потом и заметно склонилась в сторону корзины. Теперь бы никто не сказал, что она такая легкая. Привокзальную площадь; все скамьи на ней заполнили деревенские бабы с точно такими же корзинами. Наталье даже не пришлось напрягаться, чтобы затеряться среди них. Она не случайно искала именно такую плетеную из прутьев корзину. Электропоезда ежедневно привозили в Ковров женщин с яблоками. Цены на них в виду небывалого урожая были до смешного низкими; даже кризис не заставил их подскочить. Обратно хозяйки окрестных садов везли городские покупки, обычно накрытые точно такими же тряпицами, как у Натальи. В эту осень женщины с корзинами стали такой же неотъемлемой частью вокзала, как две телефонные будки с разбитыми стеклами, железнодорожный буфет и киоск с мороженым.

Линейный отдел милиции, судя по количеству людей в форме, тоже перешел на особый режим службы. Стражи порядка службу несли истово, шарили взглядами по лицам как мужчин, так и женщин. То и дело проверялись документы. Только к толпе деревенских женщин с корзинами, оккупировавших две скамьи у телефонных будок, никто не подходил. Прошла электричка из Владимира; через пять минут – встречная. Теперь перед старым зданием вокзала, над которым серой громадой нависло новое, строящееся уже лет шесть, остался только пассажирский поезд «Ковров – Муром». Он тихо пыхтел дизелем, иногда выбрасывая клубы черного дыма из каких-то печей в вагонах. С этими тремя вагонами, на одном из которых едва проглядывала старая надпись: «Детский», – милиция вчерашние события никак не связывала. И Крупина, все так же сгорбившись, зашла в почти пустое здание вокзала за билетом. На билет ушла вся вчерашняя сдача – двадцать рублей. Смешно – потрать она их вчера, пришлось бы ей ехать зайцем с миллионом баксов в корзине. Она вышла на перрон, где линейщиков осталось совсем немного. Они дружно потянулись греться в свой отдел, в ожидании следующих электропоездов.

Вагоны в муромском поезде были почти полными. Наталья едва втиснулась между стенкой и толстой теткой, у ног которой стояли точно такие же корзины.

– Почем продала? – пихнула в бок подполковника тетка.

– По четыре, – устало ответила ей Крупина.

– Да ты что! – обиделась почему-то толстуха, – а я еле-еле по три отдал. Да еще осталось немного.

Она сдернула с корзины тряпку и показала Наталье крупные красные яблоки, покрывавшие все дно. Крупиной вдруг нестерпимо захотелось взять в руку налитое яблоко сорта штрефлинг и откусить от него сочный, брызгающийся мякотью кусок. Она согласна была отдать сейчас за одно яблоко половину тех деликатесов из «Стинола», который сейчас прикрывали собой «Бизон» и пачки долларов. Однако легенда есть легенда – сделав вид, что такие же яблоки надоели ей хуже горькой редьки, Наталья рассеянно кивнула, устало прикрыла глаза и привалилась к стенке.