[ «Анатомия» родного села]

Теча (окрестности Течи) (лирическое описание)

[1961 г. ]

Наше село Теча полное официальное название раньше имело такое: село Русско-Теченское, Шадринского уезда, Пермской губернии. Легко можно догадаться, что оно называлось русским в отличие от не русского, очевидно, башкирского, которое раньше существовало, но со временем прекратило своё существование. В наше время, т. е. со средины, примерно, девятнадцатого столетия, мы уже ничего не слышали о каком-то не русском селе Теченском. Предположение же о том, что это было башкирским селом основано на том, что около Течи в направлении к Каменску-Уральскому и Челябинску и теперь находится много башкирских деревень, например: Ашарова, Байбускарова, Иксанова – в сторону первого; Борисова, Муслюмова и др. в сторону второго. Многие русские сёла и деревни, соседи Течи, сохранили татарские, вернее – башкирские имена, например: Беликуль, Шуранкуль, Кошкуль, Айдыкуль и др., в названиях которых первая половина русская, а вторая – куль, что значит озеро, – башкирская.

Сокращённее село стали звать Русская Теча, а ещё короче – Теча. Название селу дано от реки Течи, на которой оно расположено. От названия сёл Верх-Теча, За-Теча (около Далматова).

Теча находится, примерно, в ста двадцати километрах от Шадринска, в 85–90 километрах от Челябинска, Далматова и Каменска-Уральского. На восток – ближайшей железнодорожной станцией является Чумлак. Таким образом, в прежние времена, т. е. в конце 19[-ого] века и в начале 20-го века ближайшими железно-дорожными пунктами к Тече являлись – Каменский завод или как тогда называли Каменка и Челябинск, который короче называли Челяба или даже Селяба. Хлеб же главным образом свозили на продажу в Каменский завод, откуда скупщики отправляли его в Англию.

Село расположено в Зауралье, где очень богатая природа: прекрасный чернозём, много леса, озёр, правда, рек немного и притом они небольшие. Речка Теча очень маленькая, летом сильно мелеет; во многих местах на ней раньше было много мельниц. Она впадает около Далматова в Исеть. Окрестности Течи очень живописные. Село расположено на правом высоком берегу реки. На юге и севере его обрамляет бор, на востоке – мелкий березняк^[27] с перемежающимся с юга бором, называемым борками; много болот и мелких озерков; на запад открывается вид на заречные деревни Черепанову и Бакланову^[28] с полями и перелесками между ними. Так как село расположено на горе, то на запад открывается большая перспектива: за две-три версты можно у неё видеть приближающийся обоз с сеном или снопами; с другой стороны – и село видно издалека. Речка к югу от села образует много красивых извилин, с островами и полуостровами. На высоком берегу её в бору и дальше в березняке есть много красивых мест, которым мнимые «первооткрыватели» их – из детей местного духовенства – надавали различные названия: «Штатское», «Швейцария», Красная горка, Поганое.^[29]

Все эти места, на юг от села, освящены богатыми воспоминаниями детских и юношеских лет нашего поколения. В этих именно местах раздавались молодые голоса: «Зрей наше юное племя: путь твой далёк впереди». Здесь возникало первое ощущение красоты природы; здесь всё питало воображение и творческую фантазию и здесь же, наконец, возникли художественные образы, которые в дальнейшем сливались с образами художественной литературы, придавая последней наиболее яркий, конкретный вид. Вот на левой стороне дороги, ведущей в Бродокалмак, у самого села кладбище с густым лесом, огороженное прясло, с часовенкой по средине.^[30] Могучие берёзы на нём видели много слёз, когда привозили сюда родных и знакомых из Кирдов, Пановой, Баклановой, Черепановой и из самой Течи. По одной дороге и в одни ворота въезжали они в это место вечного упокоения, а потом над покровом пышных берёз находили разные места для своего пристанища. Только дерновые четырёхугольники, зелёные, покрытые цветами, и кресты с подписями на них говорили о том, что тут похоронены были когда-то жившие люди. Люди с такими же заботами – радостями и огорчениями, как и те, которые теперь приходили на их могилы. Тихо на кладбище, только издали доносится до него отдалённый шум мельницы и гул ближнего бора. Сюда иногда в ясный день заходили мы побродить между могил, заглядывали в часовню с мистическим трепетом, а вечерами старались быстрее пройти мимо, не глядя на могилы, чтобы не встретиться с кем-либо из покойников, о которых ещё в детстве нам говорили, что они могут вставать из могилы и появляться при луне. Впоследствии, читая «Сельское кладбище» В. А. Жуковского, мы рисовали его в своём воображении таким, каким видели его в своей Тече, а многое страшное, о чём приходилось читать у Н. В. Гоголя в его «Вечерах на хуторе близ Диканьки», заставляло нас вспоминать о тех страхах, которые в детстве возбуждало кладбище в вечерние часы.

С правой стороны дороги в том же направлении непосредственно примыкал к селу «маленький лесок». Под таким названием существовал мелкий березняк, расположенный на горке и под горой в пойме реки до мельницы. Он был на самом деле маленьким и по пространству и по величине деревьев и подводил из села в бор. Здесь разгуливали на свободе телята, козы, бродили деревенские дети с ягодами, т. к. считалось, что здесь не может быть бродяг, которыми в селе часто пугали детей. Этот лесок был несчастным, потому что каждый – большой или малый – считал себя в праве ломать ветви – большие – на веники, а малые – так для шалости. Для нас, детей, этот лесок был удобен в том отношении, что он был близок к селу; в нём всегда присутствовал кто-либо из взрослых, так как часть его была загорожена под гумна, куда загоняли телят, и через него проходила дорожка, по которой женщины ходили к реке полоскать бельё. Сюда мы и ходили на прогулки в лес. Здесь всегда был шум от падающей с плотины воды и от мельницы. Для детского воображения этот лесок казался уже лесом, населённым неведомыми существами, а бродячие телята казались замышляющими против нас различные козни. Вот почему, когда однажды от стада оторвался один телёнок и стал бегать по дорожке, по которой мы только что прошли, был принят нами за «будуньего» и нагнал на нас много страху.

Дорожка по «маленькому лесу» приводила прямо к запасной плотине у мельницы. Это было нашим первым знакомством с водопадом. Река в этом месте разделялась на два рукава, образуя остров. На одном рукаве её и расположена была мельница, а на другом рукаве устроена плотина для поднятия горизонта воды. Излишняя вода шла по верху, образуя водопад. Вода падала примерно с высоты 3–4 метра шириной в 6–7 сажен. У подножья плотины ставились морды, в которые чаще заползали раки, чем рыбы. Кода мы подросли, то тоже пытали здесь счастье. Нашему детскому воображению этот «водопад» представлялся целой Ниагарой. Здесь же мы знакомились с тем, что позднее стали называть омутом.

Этими видами замыкалось наше первое знакомство с окрестностями нашего села по реке Тече, так сказать, наш ранний детский микрокосмос. Дальше мы уже шли по следам наших старших братьев – «первооткрывателей» чудесных красок на реке Тече. Кто читал о Робинзоне Крузо, то не мог не воспламениться желанием открывать новые места в природе. Кроме того, вероятно каждый мальчик в известном возрасте по природе в душе является Робинзоном, если только не лишён фантазии и способности фантазировать. Естественно, что робинзоны были и среди наших старших братьев. Они-то и были первооткрывателями «Штатского», «Швейцарии» и других мест, а Красная горка и Поганое ещё раньше известны были всему населению Течи. Наши «первооткрыватели» поднимались по реке вверх и пешим порядком по берегу и по реке на долблёнках – «битах». Здесь они открывали и острова и полуострова, заливы, проливы. Нашли даже остров Св[ятой] Елены, на который был сослан Наполеон. Все эти открытия они и передали нам, и не только передали, а привели нас на них и показали их. Это совпало уже с тем нашим возрастом, который является отчасти переходным к юношеству, а отчасти уже юношеским. К этому времени наш коллектив значительно разросся и пополнился за счёт приезжавших в село к родственникам юношей и девушек. Сборным пунктом являлось «Штатское место» в бору, у обрыва при спуске к реке. Кто назвал это место «Штатским» и почему так назвал – осталось не известным. Позднее дальше в бору открыто было тоже красивое место, которое названо «Поповским», как излюбленное место гуляний и «полей» местной «поповки», но название «Штатское» существовало раньше второго и независимо от него. Скорее «Поповское» позднее было названо в противоположность «Штатскому».

«Маленький лесок» от бора отделяет ров, образованный от размыва почвы ручьём при таянии весной. Ров этот стабилизировался, а сосны по обе его стороны защитили его от действия ветров, внизу и по бокам его пошла зелень, а по средине пролегла полоса от колёс – колея. Летом в это рве всегда тень и пахнет прелым мхом. Шум в верхушках сосен нарушает тишину внизу. Редко, редко проедет кто-либо по этому рву, к плотине с желанием сократить путь к ней вместо обычного по горе. За этим рвом чуть заметная тропинка вела к штатскому месту. Дорожка шла по глухому бору, покрытая шишками и иглами, падающими с сосен. Дорожка эта была больше ориентиром в движении, чем настоящей дорожкой, тропой, почему и была мало заметной. Почти неожиданно они заканчивалась просветом в лесу и обрывом. Маленькая площадка и составляла то, что называлось штатским местом. В этом месте лес, вода, небо смыкались в одну гармонию, и глазу открывалась даль с широкой панорамой далёкого леса, полей, луга с пасущимися на нём коровами, овцами и более близкими к нему мельницей и запасной плотиной. Почти не вооружённым глазом можно было видеть высокую тощую фигуру мельника с перевязанными верёвочкой волосами, хлопочущего около «вишняков» (коней для подвода воды к колёсам) и зычным голосом дающего команду «засыпке» (человек, который засыпает зерно в бункер для размола). Чудесный вид со «Штатского» открывался при солнечном закате, когда горизонт на западе становился пурпурным, вдали на лугу виднелись телеги с возвращающимися с полей крестьянами, вода в реке блестела от уходящих за горизонт солнечных лучей; в низинах речной поймы появлялись первые вестники поднимающегося тумана; устанавливалась ночная тишина; слышался только отдалённый шум водопада и вот-вот должна появиться луна и набросить тени на реку от стоящих у обрыва сосен. Наступал час, когда песня сама собой зарождалась в душе и рвалась на свободу. Далеко, далеко разносились:

Глядя на луч пурпурного заката,

Стояли мы на берегу Невы,

Вы руку жали мне – промчался без возврата

Тот сладкий миг: его забыли вы…

Слети к нам, тихий вечер,

На мирные поля.

Тебе поём мы песню,

Вечерняя заря…

В жаркий летний день приятно было у обрыва под тенью сосен почитать книжку под убаюкивающий шёпот сосенок. «Штатское» было вместе с тем гаванью: здесь всегда опрокинутыми лежали баты рыболовов, лежали «вольны, не хранимы», чем и пользовались наши «первооткрыватели», отправляясь в свои походы. Здесь же одним летом стояла громоздкая лодка сына торговцев Васи Новикова, на которой «первооткрыватели» возили своих друзей, а главным образом – барышень на показ открытых ими мест вплоть до Еремеевской мельницы с остановкой на Красной горке и Поганом месте. «Штатское» было также местом для купанья, а в течение одного лета стояла даже купальня для жены земского начальника с плетёным коробом вместо стенок и пола, куда озорник из нашей же братии наспускал раков.