Итак, делаем глубокий вдох иииии ШОК СЕНСАЦИЯ СРОЧНО В НОМЕР/БЕРИЯ РАСТЛЕВАЕТ НЕДОРОСЛЕЙ/КАК ЛЕЧАТ ЗАПОР СТАЛИНА/КТО С КЕМ СПИТ В КРАСНОЙ АРМИИ/ЕСТЬ ЛИ В СССР СЕКС ПОСЛЕ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ/ПИСАТЕЛЬ АКСЁНОВ НЕНАВИДИТ СОВЕТСКОГО ЧЕЛОВЕКА/СИОНИСТСКИЕ ВЫПАДЫ ПРЕДАТЕЛЯ РОДИНЫ ИЗ-ЗА БУГРА - примерно такую картину могут составить политически подкованные читатели (даже не читавшие всю трилогию). Политически неподкованные в первую очередь скажут, что это семейная сага. Хотелось бы отметить ещё несколько пунктов.
Семейная сага в теории всегда тянет на многосерийный фильм, сколько их уже было и не перечесть. Но "Московская сага" по моему мнению потенциально не сериал и под экранизацию никоим образом не писалась; в тексте слишком большие временные лакуны, иногда по пять-восемь лет, те самые спорные эпизоды про запор и всякое, вставки про животных. Тем парадоксальнее, что в 2008 году экранизировали именно "Сагу", аж в двадцати двух сериях, естественно подвычистив все неугодные ахи-трахи и онанизмы, привив наносную патриархальность и ламповость. Но вышло даже неплохо, съёмки а-ля театр на экране, Соломин и Чурикова играют очень чутко и интеллигентно. В моём же понятии "Московская сага" это комикс. Аксёнов на тот момент писал уже около тридцати лет, испробовал себя практически во всех жанрах и в 1980-м в Острове Крым его вдруг дятел клюнул в ребро, и он изваял сарказмирующую сумбурную джеймсбондовщину про крутого мэна, собственным членом управляющего ламборджини (потому что руки заняты) с бутылкой Вдовы Клико в одной руке и анорексичной перуанской фотомоделью, повисшей на другой руке. Дикий злой гротеск прокатил и многие приняли это за чистую монету, записали роман в вершины творений автора; Аксёнов ухмыльнулся и продолжил исследовать влияние циничных супергеройских книжек с фальшивой моралью на неокрепшие умы. Возможно даже подначитался в США настоящих комиксов. И вуаля - спустя десять лет мы получаем сагу о клане советских уберменшей, в которой все по очереди страдают, потом по очереди спасаются, взмывают из грязи в князи и с корабля на бал. Ненужные герои исчезают и появляются спустя пять-десять лет как по заказу, именно когда нужен их чуткий совет и дружеское обьятие, а суперзлодеи (их трое) идут через всё повествование красной нитью, постоянно привлекая к себе внимание пакостями и делишками: это мы с тобой сотворили, благородненький Градов, выходи на бой, если осмелишься.
Самый сомнительный момент, косвенно подтверждающий, что все происходящее на страницах - удачно замаскированная комиксно-драматическая конъюнктура, возникает уже в первом томе, когда откидывающий копыта от затяжного... правильно, запора! Сталин жалобно просит лучшего хирурга СССР Градова: помоги мне, генацвале, исполню любое твое желание. А Градов, у которого два сына и невестка гниют по лагерям без права переписки, только молча улыбается тирану, прикрываясь тем, что пациент врачу никогда ничего не может быть должен. Он даже не трусит, он просто идёт на принцип. А если бы и вправду Кирилла и Веронику с Никитой тотчас освободили бы по велению генералиссимуса, то... помилуйте, товарищи, у нас ещё два тома впереди, нельзя, нельзя чтобы страдания главгероев вот так вот хоп - и закончились.
В своём творчестве Аксёнов и дальше продолжит исследовать образ советского супермена, его суперсилы и недостатки, играть со своим неизменным фетишем с каменным торсом и постоянным стояком, развенчивать его и снова превозносить так, как это и делается с любым заурядным американским комиксовым супергероем. А в "Московской саге" он их настолько и так и сяк крутит, что даже немного устаёт от этой мощи, ясности и суровой красоты рассказа о Градовых и врубает в третьем томе "скандализму". В этой связи напрашивается ещё один пункт повестки дня - так называемое "программирование читателя". Печатное (написанное) слово это один из самых древних и живучих вирусов на планете, никакие электромагнитные волны и экстрасенсы с ним не сравнятся. Текст как агрессивный вирус, способный стереть до подкорки сознание ненароком его прочитавшего, чертовски убедительно описал Нил Стивенсон в исторических выкладках своей Лавины , начинается там всё ещё с шумерских глиняных табличек. А Аксёнов даже с некоторой безответственностью и с намерением причинить вовсю играется с этим средством внушения (здесь хочу привести цитату из одной случайно попавшейся на глаза рецензии на на "Vita Nostra" Дяченко: "опасаюсь всяких психовлияний на человеческое сознание, такие кодировки даже не в сектантских текстах кажутся эффектным ядом - хотя наверное как раз в обрамлении художественного текста они срабатывают сильнее, потому что жертва не догадывается об опасности" ).
Вот так и здесь: то он прививает модернизм и диссиденство в Ожоге , то издевается над политическим и религиозным самосознанием в "Острове Крым"; в "Московской саге" он попеременно программирует читателя на жалость к Градовым/ненависть к Сталину, играет с чувством омерзения к половому акту (особенно в эпизодах в Берией, привет, Голубое сало !) ну и вообще играет с отношением читателя к своей, Аксёнова, фигуре. Только вдумайтесь, простой и очевидный факт: книга написана четверть века назад ("Крым" - тридцать пять лет, "Ожог" - сорок лет назад) содержит посыл, который не иссяк до сих пор, и у народа реально бомбит, как и было задумано, заложенная автором программа работает, несмотря на всё прошедшее время. На нас поставили эксперимент, притворившийся литературой, и не один. А мы как лопухи отождествляем автора с текстом, воображаем, что тот сублимирует какие-то свои комплексы и неприязни. Ой-вэй, комплексы и неприязни это в первую очередь про нас, вырываются наружу по первому щелчку пальцев. Так, наверное, лабораторные мыши думают, что лаборант колет им всякую гадость и заставляет бегать по лабиринтам, потому что он извращенец больной и ему никто не даёт. Да ему насрать на нас, мышей, ему наука дороже.
И из этой игры над читающими плавно вытекает мой последний на сегодня пункт: преемственность Аксёнова и Пелевина, чётко подмеченная вот в этой статье. Виктор Олегович тоже любит поиграть над читателем, обличая, однако, всё в чуть более гротескную и откровенную форму для среднего школьного возраста, чтобы читатель сам понимал, что над ним ставятся какие-то эксперименты и радостно хлопал в ладоши. Во-первых, Жизнь насекомых ну очень явно параллелит с вставками про реинкарнировавших в животных в "Московской саге". Во-вторых, совпадение шизофреничных фантазий в Стальной птице и в "психбольничной части" Чапаева и Пустоты , там где про самолёты. Гламурная Москва Ква-Ква 1950-х и олигархическая золотая жила 1990-х в Generation П . Острая полемичность и злободневность в "Острове Крым" и S.N.U.F.F.
Тем не менее "Московская сага" останется весьма подробным документом эпохи. Если "Москва Ква-Ква" заставила меня скупать историческую литературу про строительство сталинских высоток, то в "Саге" слегка мифологизируется улица Горького (нынешняя Тверская), упомянут практически каждый дом в её самой исторической части, немедленно хочется побродить по Серебряному Бору. Москва в романах Аксёнова действительно красива, как город сам по себе, без людей, и как инфраструктура: все эти бары, пельменные, стадионы и гостиницы. Нечто похожее было в серии романов Льва Овалова про капитана Пронина: на фоне шпионских страстей описывался самый красивый город Советского Союза, его блеск, шик и влекущая порочность.
