Глава 2

Чернобог

Зов тянет меня за нутро, собирая осколки моего разума, блуждающего по царству Навь, в единое сознание.

Меня вызывает человек.

Снова?

Меня успешно призывали лишь несколько раз. Можно подумать, люди могли бы делать это чаще. Но, как ни странно, правильно подобрать ингредиенты и их пропорции для благовоний – задача не из лёгких. Ещё сложнее найти вход в моё царство, а не просто глубокую яму.

Расстановка и количество свечей имеют решающее значение, их нужно зажечь в строгом порядке. И, конечно, есть небольшая проблема – собрать девять живых жертв, расположить их в правильной конфигурации, чтобы никто не сопротивлялся и не сбежал.

Но даже этого недостаточно. Не любые жертвы подойдут.

Я явлюсь за девятью убитыми душами, но призывателю это не принесёт радости. Если жертвы не добровольны, я поднимаюсь из Ямы и утаскиваю вниз тех, кто их убил. Призыватель умирает в муках, а его душа обречена скитаться, крича, без надежды на покой.

Чтобы призвать и удержать меня, нужны девять добровольных жертв.

К счастью, найти людей, готовых умереть за чужое дело, почти невозможно.

Сам факт, что меня можно призвать, – это жестокая шутка моих «сестёр» Макоши, Лады и Зори Вечерней. Опьянённые космической энергией метеоритного дождя или чего-то подобного, они объединились, чтобы возложить на меня это бремя. Им никогда не нравилось, что я не завожу любовников среди людей или богов. Сколько бы раз божественные сёстры ни пытались меня соблазнить, я оставался равнодушен.

Другие божества не понимают меня. Они рождены светом, я – тьмой. Они заботятся лишь о себе, я – о справедливости и правосудии. Я – тёмный баланс их света.

Они не вмешиваются в людские трагедии и радости. Я же презираю человеческую жестокость и караю её без жалости.

Когда я встречу того, кто меня призвал, я буду беспощаден.

Зов сжимает моё существо, словно тошнотворный кулак, и тянет с силой, которой я не могу противиться. Он вырывает меня с трона, тащит через колонны моего дворца без крыши, вверх, к тяжёлому подбрюшью человеческого мира, нависающего над Навью, словно свинцовое небо.

Дыры пронзают это небо – каналы, ведущие в разные уголки мира людей.

На другом конце одного из них, среди окровавленных тел, скорчился злодей, с которым я должен столкнуться. Я быстро разберусь с ним – обычно это человек, жаждущий бессмертия, – и вернусь к своему забвению.

Зов тянет меня в одну из тёмных дыр. Я несусь вверх, подстёгиваемый не только силой ритуала, но и гневом от того, что меня потревожили.

По пути я выбираю любимую форму: нечеловечески высокий, в чёрных одеждах, с роговыми отростками на черепе и мхом, покрывающим мои тёмные волосы. Я мог бы сделать форму идеальной, но предпочитаю несовершенство – впадину обнажённой кости на лбу, гниющую дыру на щеке, глаза без зрачков, напоминающие пустоту смерти. Что-то, что напомнит людям: я древен, как сам мир.

Ревущий ветер несёт меня по туннелю, окаймлённому чёрными лозами, которые извиваются, словно змеи, в буре моего появления.

Я вырываюсь из Ямы в лютый мороз. Я не привык ощущать холод, жар или что-либо ещё. Только в мире людей я испытываю чувства, и ни один из этих опытов не был приятным. Обычно я быстро заканчивал дела и возвращался в Навь.

Но на этот раз что-то иначе.

Металлический привкус крови смешивается с ароматом благовоний, смешанных и сожжённых в правильных пропорциях.

Вот тела – девять… нет, десять. Странно.

Я глубоко вдыхаю, ожидая горечи убийства, витающей в воздухе.

Но вместо этого чувствую мягкий аромат поражения.

Это не жертвы, а добровольные подношения. Значит, я не могу покарать их убийцу и уйти.

Я связан. По-настоящему связан.

Худший сценарий. Я в ловушке смертного, сумевшего правильно меня призвать. Остаётся надеяться, что его просьба будет простой, и я быстро разорву эти оковы.

Я ступаю на край Ямы, мантия волочится за мной, и осматриваю поляну в поисках призывателя.

Это не четверо дрожащих смертных, обнимающихся на опушке леса.

Не десять мёртвых тел.

На краю Ямы скорчилась фигура, её плечи трясутся. Тонкие, окровавленные пальцы сжимают одежду мёртвой девушки, а прядь снежно-белых волос впитывает кровь. Рядом лежит кинжал, поблескивающий алым.

Это хнычущее, беловолосое существо – человек, призвавший и пленивший меня?

Оно даже не может встать, чтобы приветствовать бога. Какое неуважение.

Ничто не обязывает меня быть любезным с призывательницей.

Я делаю шаг вперёд и говорю глухим, космическим, смертоносным голосом:

– Ну, вот я здесь. Что тебе нужно, смертная?

Возвышаясь над ней втрое выше обычного человека, я нависаю над этой маленькой фигурой.

Она поднимает взгляд.

Я видел множество человеческих лиц, их черты, озарённые божественным огнём, открывающим их деяния – хорошие и плохие. Я видел весь спектр эмоций: от холодной злобы до страдания и облегчения.

У этой девушки лицо богини и волосы цвета лунного света.

Но её красота ничего не значит. Я видел красоту смертных и богов. За ней часто скрывается извращённость души.

Нет, меня останавливают её глаза.

Бледно-голубые, с серым оттенком, меняющимся в зависимости от света. Два колодца бездонной скорби, кружащейся в их глубинах. Старые глаза, не подходящие молодому лицу.

Пока я смотрю, в её взгляде вспыхивает новая эмоция – холодный огонь, ярость, рождённая несчастьем.

Она поднимает кинжал и встаёт, тёмная меховая накидка расправляется вокруг неё.

Она ниже меня, но не показывает страха.

– Чернобог. Ты пришёл.

– У меня не было выбора.

– Ты не похож на статуи в святилищах.

– Это имеешь в виду? – Чёрный дым витает в воздухе, и появляется маска – череп с рогами огромного оленя, прилегающий к моему лицу, кость к коже.

Её глаза слегка расширяются.

– Да, но я видела и другие твои изображения.

Я развеиваю маску и принимаю другую форму: чёрная, как ночь, кожа, сияющие злобой синие глаза, доспехи, подчёркивающие мою жестокость, и тёмные волосы, такие же мрачные, как мои намерения.

– Как эта?

– Это не повод хвастаться, – резко отвечает она.

Я задет её равнодушием. И раздражён отсутствием почтения.

– Ты понимаешь, что призвала бога? – Я шагаю к ней, угрожая каждым движением.

Она вызывающе вскидывает подбородок.

– Я понимаю, что поймала тебя в ловушку. Теперь ты должен мне подчиняться.

– Подчиняться? – Я усмехаюсь. – Я выполню одну твою просьбу, и, как только она будет исполнена, вернусь в своё царство.

– Хорошо. Моя просьба – прекратить убивать моих людей.

Чёрные цепи поднимаются изо рта каждого трупа вокруг Ямы. Я настороженно слежу за ними, но они не обвивают меня, как обычно, когда призыватель высказывает желание. Они колеблются, извиваясь, как змеи, готовые к удару.

Я знаю, где нахожусь в мире смертных: северные земли русов, Ильменское царство. Прославленные земли, откуда из-за чумы в эту Яму стекло необычно много душ.

– Будь конкретнее, – говорю я. – Я не убиваю твоих людей. Их убивает чума.

– Чума, которую ты создал, – заявляет она.

Я тяжело вздыхаю.

– Вы, смертные, убеждены, что за всё отвечает высшая сила. Нет, человечек, я не создавал чуму и не посылал её на вас. Этот мир – смесь хаоса и последствий человеческого выбора. Боги редко вмешиваются. Единственное исключение – случайные союзы богов и людей в страсти, рождающие смертных с магией, вроде ваших лекарей. Кстати, почему они вам не помогают?

– Эта чума слишком сильна. Мне нужна помощь бога, и ты поможешь, потому что мы выполнили все условия обряда. – Её голос затихает, сдавленный горем.

– Все условия? Думаешь, я создал это заклинание? Что я хочу быть привязанным к хнычущему смертному?

– Мне всё равно, чего ты хочешь. Я знаю, что мне нужно: меньше смертей от чумы среди моего народа.

Её слова слишком общие, они могут связать меня навечно, если я не буду осторожен. Цепи начинают двигаться ко мне.

– Мне нужна конкретика, смертная, – шиплю я. – Сколько жизней ты хочешь спасти? И знай: я не стану щадить всех подряд. Я не милую недостойных. Мне нужно решить, кто из твоих людей заслуживает жизни.

Она хмурится.

– Хорошо. Ты пощадишь всех жертв чумы, которых сочтёшь достойными, в течение следующего года.

– Что? – Цепи бросаются ко мне, обвивая конечности. Паника охватывает меня, когда я чувствую, как моё тело твердеет, принимая более человеческую форму.

Я уменьшаюсь с роста трёх человек до одного – всё ещё выше среднего, но я не контролирую изменения, и это пугает.

– Год? Ты с ума сошла?

– Почему бы и нет, – она смотрит снизу-вверх, в её глазах – безумный серебряный огонь. – Учитывая обстоятельства, я, возможно, и правда безумна.

Цепи туго затягиваются, и я рычу сквозь стиснутые зубы. Моя ярость безгранична. Никто не осмеливался удерживать меня целый год. Самое долгое, что я провёл в мире людей, – три дня.

Торговаться поздно. Цепи сомкнулись и исчезли, но я чувствую их ледяное прикосновение на коже – чужеродное, отвратительное ощущение.

Разъярённый, я делаю шаг к девушке.

Она отступает, и её пятка соскальзывает с края Ямы.

Широко раскрыв глаза, она машет руками и падает в бездну.

Я мог бы позволить ей умереть. Она погибнет в огненной реке Нави, и её хватка надо мной исчезнет.

Но я справедливый бог. Как бы я ни ненавидел её за эти оковы, в ней нет зла.

Я могу спасти её и остаться верным себе.

Или позволить ей упасть и стать свободным.

Глава 3

Злата

Я падаю в пустоту Ямы. Я умру.

Мой идиотизм сделает жертву Даны бессмысленной.

Чья-то рука хватает меня за запястье и вытаскивает на твёрдую землю.

Чернобог тянет меня от края Ямы. Я наваливаюсь на него, задыхаясь от шока, от того, что едва не произошло.

Его мантия исчезла, когда он принял человеческую форму. Его голая грудь гладкая, словно вырезанная из мрамора. Твёрдые мускулы перекатываются под атласной кожей, когда он хватает меня за плечи и уводит от бездны.

– Неуклюжая, глупая девчонка, – тихо и сердито говорит он. – Неудивительно, что тебе нужна помощь. Ты какая-то правительница, да?

– Царица, – огрызаюсь я сквозь зубы.

– Некомпетентная царица, спотыкающаяся насмерть о собственные ноги.

– Ты заставил меня упасть.

– Я не заставлял тебя ничего делать. Ты восприняла угрозу и отреагировала глупо.

Мои нервы на пределе, ярость и горе воют в моём сознании. Хочется закричать и разодрать его ногтями.

Вместо этого я замахиваюсь и бью его по лицу. Его голова откидывается от удара. Мои замёрзшие пальцы онемели, я едва чувствую боль.

Вдруг я ощущаю пустоту в руках и лихорадочно осматриваю лозы в поисках кинжала Дамира.

– О нет… нет, нет…

Я уронила его. В эту бездонную яму.

В груди набухает кровавый ком, готовый лопнуть. Я зажимаю переносицу, стараясь не заплакать перед повелителем мёртвых.

– Смертные, – его тон полон насмешки.

– Я потеряла кинжал брата, придурок, – огрызаюсь я, поворачиваясь к нему спиной, и иду к опушке, где ждут стражники и слуги, застывшие от страха.

– Всё сделано, – тихо говорю я. – Бог смерти здесь и поможет нам. Вы четверо никому об этом не скажете, понятно?

Они молча кивают.

– Мы сбросим девять тел в Яму, – продолжаю я. – Нет смысла везти их в город, всё равно пришлось бы сжигать. Но тело Даны заберём. Её похоронят с высшими почестями…

Мой голос срывается.

– Спасибо, – говорю я стражнику. – Приступайте. Я разберусь с ним.

Они спешат исполнять, а я поворачиваюсь к Чернобогу.

– Ты можешь что-нибудь сделать с этим? – Я указываю на него: чёрная кожа, синие глаза.

– А что?

– Мой народ и так пережил многое. Не хочу, чтобы они видели демона.

Его глаза сужаются, но он отвечает шутливым поклоном, раскинув руки, синие глаза устремлены на меня.

– Как пожелает Ваше Величество. На данный момент.

Низкий тон последних слов посылает дрожь по спине. Я втягиваю воздух, скрывая изумление, когда его кожа светлеет до загара, а синие глаза тускнеют до тёмно-голубого неба.

Я не ожидала, что бог станет таким… красивым мужчиной с выразительными скулами, пухлыми губами и подтянутым телом.

Не то чтобы это меня волновало.

Когда он вырвался из Ямы в своей высокой, неземной форме, с громовым голосом, я чуть не закричала. Его появление было слишком для моих нервов. Я думала, что сойду с ума.

Но я превратила страх в ярость. Ради Даны, погибшей за этот обряд. Будь я проклята, если не подчиню его и не спасу её сестёр.

Оставив Чернобога у кареты, я помогаю стражникам и слугам с телами. Сама беру Лану, осторожно подтягиваю к краю Ямы, складываю её руки на груди, шепчу последнее «прощай» и отправляю в темноту.

Мысли разрывают голову, пока я стою на коленях у Ямы.

На коленях будут синяки от этих лоз.

Два ногтя сломаны.

Кровь засохла на пальцах, трескается на сгибах.

Я так голодна, что тошнит. Когда я ела?

Не уверена, хватит ли сил встать.

Но это не важно.

Я не ожидала, что бог явится. Но он здесь, и я должна решить, что с ним делать. Ест ли он? Спит? Ходит в туалет? Какую одежду носит? Потому что полуголым по дворцу он точно ходить не будет.

Сначала я отвезу его в дом Даны. Он пощадит её сестёр, и, может, тогда я смогу осознать, что за день потеряла двух лучших подруг.

Стражники завернули тело Даны в покрывала и унесли во вторую карету. Я подобрала книгу обрядов и забралась в экипаж, жестом велев Чернобогу следовать.

– Год, – тихо рычит он. – О чём ты думала?

Карета трогается.

– Я удивлена, что никто не пытался связать тебя так надолго.

– Они высказывали просьбы коротко и ясно, – парирует он. – Я выполнял их и возвращался в Навь. Так это должно работать.

– Твоё царство и души в нём – они будут в порядке без тебя?

– Какое-то время, да, – неохотно отвечает он. – Моя воля управляет Навью, даже когда меня нет. Но я никогда не покидал её так надолго. Не знаю, что будет, если я отсутствую неделю, не говоря о годе.

Я чувствую его взгляд.

– Полагаю, когда придёт моё время явиться в твоё царство, я пожалею об этом, – говорю я.

– О да. Я лично прослежу за судом над твоей душой, – в его тоне злобное ликование.

– Делай, что хочешь, – рассеянно отвечаю я. – Пока ты связан со мной и я могу спасти как можно больше жизней, мне всё равно, как ты меня накажешь.

Глава 4

Чернобог

Я не интересуюсь интимными отношениями, но за века узнал о них немало, судя души в Горниле Навь.

Когда прекрасная царица прислоняется головой к окну кареты и шепчет: «Делай, что хочешь… Мне всё равно, как ты меня накажешь», – по моему телу пробегает незнакомое ощущение.

Слабый, вибрирующий жар, смешанный с внезапным осознанием нежной линии её шеи, угла челюсти, бледности щёк и хрупкости тонких пальцев. Её слабость против моей силы. Её податливая плоть, мягкая под моей, пока я наказываю её за то, что она поработила меня.

Эта мысль рождает новую волну жара в животе. Я ёрзаю на мягкой скамье кареты, хмурясь, недовольный собой.

– Ты ешь и спишь в мире смертных? – спрашивает она.

– Да. Моё тело телесно, хоть и не смертно. Оно функционирует, – я кривлю губы, – как человеческое.

– Ты презираешь нас, да?

– Как олень презирает белку.

– Я не белка, – возмущается она.

– Предпочла бы быть крысой?

– Ты несёшь чушь.

И правда. Я не могу вспомнить, когда в последний раз так разговаривал. Души в моём царстве не склонны к беседам, да и я не поощряю их к этому. Мои собратья-боги избегают моей компании, как и я их.

Мы с царицей молчим. Меня раздражает теснота кареты. В мире смертных моё сознание заперто в черепе, не может свободно расширяться. Хочется вырваться, взлететь в небо. Терзаемый беспокойством, я шевелю ногами, пытаясь устроиться удобнее.

– Перестань ёрзать, – шипит царица. – Это раздражает.

– Хорошо, – рычу я, снова меняя позу.

– Ты совсем не такой, каким я тебя представляла, – говорит она.

– Это должно задеть мои чувства?

– Я думала, ты будешь темнее, страшнее.

Я выпускаю магию – извивающиеся тени взбираются по стенам кареты, скользят к ней. Она смотрит на них, но не отступает, когда они касаются её.

Я вызываю маску из черепа оленя – уменьшенную, чтобы она поместилась в карете.

– А теперь я ужасен? – нараспев спрашиваю я глухим, бездонным голосом бога.

– Нет, – отвечает она, удивлённая собственной смелостью, сбитая с толку тем, как мало меня боится.

Я теряю хватку. Когда-то я мастерски пугал смертных.

Стиснув зубы, я решаю: к концу этого она будет меня бояться. Я позабочусь об этом.

Мы едем молча, пока лес не сменяется фермами, а затем окраинами царского города. Карета проезжает по мосту, затем по улицам с высокими зданиями. Дорожки пусты – лишь редкие прохожие, сгорбленные под плащами, с шарфами, закрывающими лица.

Царица отодвигает дверцу, чтобы говорить с извозчиком, и даёт указания: улицу и дом.

– Куда мы едем? – спрашиваю я.

– Один из девяти добровольцев умер слишком рано, – мрачно отвечает она. – Моя лучшая подруга пожертвовала собой, чтобы завершить обряд, надеясь, что ты спасёшь её младших сестёр. Туда мы и направляемся.

Если я и люблю кого-то из людей, то это детей. Тех, кто ещё не испорчен, с широко раскрытыми глазами, радостными улыбками и открытыми сердцами. Каждый ребёнок, прошедший через Горнило Душ, получает место в самом прекрасном уголке Нави.

Если, конечно, они не злы от рождения. Я встречал таких – с врождённой склонностью к жестокости.

Карета останавливается. Царица наклоняется ко мне.

– Эти девочки очень больны, – тихо говорит она, затем замолкает и откидывается на сиденье.