Материнский инстинкт

Собака, не оглядываясь, бежала по колее, проложенной снегоходами. Сзади доносился зов хозяина: «Найда, вернись! Домой!» Этот крик будто подстегнул собаку. Она побежала ещё быстрее, словно боялась, что её догонят и снова посадят на цепь. Сегодня утром разорвался старый ошейник, и Найда неожиданно оказалась на свободе. Она знала, куда и зачем бежит. Материнский инстинкт гнал собаку в соседнюю деревню, в которой остался её маленький щенок по кличке Северок.

Когда-то Иван подобрал Найду на дороге. Тогда он отвёз погостивших в деревне детей к поезду и возвращался обратно. В зеркале заднего вида вдруг увидел, что за автомобилем кто-то бежит. Интересно, кто его так настойчиво преследует? Он остановился и открыл дверь. К машине подбежал щенок с обрывком верёвки на шее. Ему было от роду 4—5 месяцев. Глаз опытного охотника сразу выхватил внешнюю характеристику «преследователя»: слегка вытянутая мордочка, голубые глазёнки, стоячие ушки, широковатая грудка и хвостик колечком. По всем этим признакам и характерному окрасу Иван распознал в щенке охотничью породу хаски.

Непрошеный гость ловко прошмыгнул в машину и улёгся на заднем сидении. Закрыв глаза, он тут же заснул. Ведя машину, Иван размышлял: как мог оказаться этот малыш на пустынной, в общем-то, трассе? Ясно, что верёвку он перегрыз сам, но что обозначал этот обрывок на шее? Хороший хозяин надел бы на собаку ошейник. А может быть, он понадеялся, что верёвки в данном случае будет достаточно? Или у кого-то не хватило решимости погубить щенка, и он привязал беднягу к дереву в надежде, что тот сам погибнет? И такие случаи бывают. Но собака, опять же, породистая, такую зря не заведут. Запутавшись в этих мыслях, Иван отогнал их прочь. Причин могло быть много.

Беглец по-прежнему спал. Видимо, сильно устал, плутая по «усам» дороги, пока шум машины не заставил его выбежать на трассу. Надо сказать, что маленький пассажир сразу чем-то приглянулся Ивану. Чутьё опытного таёжника подсказывало, что из этого щенка может получиться хороший помощник в охотничьем деле. Он решил оставить найдёныша у себя, тем более, что его собака Тайга недавно, погнавшись за дичью, сгинула в болоте. Наверное, угодила в трясину. Так что живая находка оказалась весьма кстати.

Перед деревней щенок проснулся и заскулил, вероятно, был голоден. Из съестных запасов нашлась только одна шоколадка, которую «по-братски» поделили. Поев, щенок успокоился. Вот так и появился ещё один «член семьи», который оказался женского рода, поэтому по обоюдному согласию его назвали Найдой. Иван не ошибся в своих предположениях: той же осенью собака облаяла первого глухаря.

С весны и до наступления зимы Найда жила вместе с хозяевами. А когда они уезжали в город, её оставляли у родственников в соседней деревне. Зачем обрекать охотничью собаку на мучения в городской квартире? Пока хозяев не было, Найда рожала щенят, которых разбирали охотники близлежащих деревень и посёлков. Она довольно быстро привыкала к расставанию со своими детёнышами.

Но в этот раз всё оказалось по-другому. Когда хозяева приехали из города, Северка ещё не успели отдать новому владельцу. Он весело крутился возле матери, пытаясь обхватить её морду лапами, цеплялся за хвост. Мать с удовольствием отвечала на эту игру. Видя такую идиллию, Иван заикнулся было о том, что заберёт обеих собак. Уж больно хорош Северок! Но человек, которому обещали щенка, на днях должен был приехать за ним. Найду с трудом заманили в сани снегохода. По дороге домой она несколько раз порывалась выпрыгнуть и вернуться к щенку, но цепь, прикреплённая к перекладине санного днища, крепко держала её. Пробежав несколько метров, собака вынуждена была снова заскакивать на место.

Первое время Найда плохо ела, смотрела на хозяина грустными глазами, и ему виделся в них упрёк. Она часто выла, повернувшись в ту сторону, где остался Северок. Жена Ивана Алевтина в эти дни часто подходила к собаке и гладила её, уговаривая потерпеть и успокоиться. Раньше Найда очень любила эти минуты. Если её переставали гладить, собака, прося продолжения ласки, тыкалась мордой, стараясь приподнять руки хозяйки. Но теперь она, не реагируя ни на что, продолжала лежать, с тоской глядя на Алевтину, словно просила: «Ты ведь тоже мать, помоги».

Через некоторое время всё будто бы встало на свои места. Найда понемножку начала есть, откликаться на ласку. Но так только казалось. Материнская тоска всё это время жила в ней, а выхода не было. И, видимо, само провидение послало ей удачу. Теперь она бежала, больше всего на свете желая быстрее увидеть своего щенка, облизать его и быть рядом, оберегая и защищая своё дитя. Может быть, Северок был её последней отрадой. По собачьим меркам ей было уже одиннадцать лет, а в переводе на «человеческую» арифметику – все семьдесят!

Найда бежала, совсем не чувствуя усталости. В одном месте колея свернула с реки в лес. На пушистом снегу чётко отпечатались заячьи следы. Собака остановилась, раздумывая. В ней боролись два инстинкта – охотничий и материнский. Но что на свете может быть сильнее всепобеждающей любви к своему детёнышу! Вспомнив о щенке, Найда ещё быстрее побежала вперёд. Она как будто боялась потерять драгоценные для неё минуты. А вдруг именно в это время что-то изменится в худшую сторону, и она уже никогда не увидит своё дитя? Больше она не обращала внимания ни на какие следы.

За поворотом реки показалась деревня. Двадцать километров были позади. Взбудоражив всех местных собак, Найда добежала до знакомой будки. Щенок был привязан. Он лежал внутри, дрожа от холода, и сиротливо глядел на улицу. Увидев мать, он выскочил, запрыгал, радостно залаял. Найда облизала его и залезла в будку. Теперь, когда её желание исполнилось, она почувствовала голод и страшную усталость. Северок прижался к матери, отчего ему сразу стало тепло и уютно. Найда временами проваливалась в сон, но осторожность заставляла её тут же очнуться и снова прислушиваться к любому шуму.

Вскоре щенку принесли еду. Понимая, что её поймают и опять посадят на цепь, Найда выскочила из будки и стояла поодаль. Сколько её ни звали, чем только ни приманивали – всё было бесполезно. Собака упорно отбегала подальше от будки. Лишь когда все ушли, она доела за щенком остатки еды и залезла с ним в конуру. Северок безмятежно спал, а мать прислушивалась, готовая в случае опасности выскочить и занять свою позицию. Страшнее всего было то, что её могут отправить домой без щенка.

Так продолжалось два дня. Найда пыталась освободить своё дитя, но ничего не могла сделать. Цепь оказалась крепкой и была надёжно прикреплена к стене сарая, возле которого стояла будка. В отчаянии собака несколько раз в день прибегала на берег реки и протяжно выла, повернувшись в сторону дома. Она как будто звала своего хозяина на помощь.

А Иван тем временем лежал в постели и лечил свой застарелый радикулит. Надо же, как некстати прихватило! На третий день, почувствовав облегчение, он решил поехать за собакой. Алевтина, провожая мужа, сказала:

– Если щенка ещё не отдали, вези домой обоих. Нет сил смотреть, как собака мается.

Муж согласно кивнул. Он уже принял для себя такое решение и даже бросил в сани снегохода старую шубу, чтобы укутать щенка. Чувство вины за то, что тогда не забрал домой обеих собак, давило на него. Он и думать не хотел о том, что будет, если щенка уже отдали новому хозяину.

Родственник, увидев Ивана, обрадовался:

– Ну, слава богу, приехал. Мы уж тут все испереживались. А главное дело, поняли, что нельзя разлучать Найду со щенком. Вот ведь как всё в природе устроено: и собака любит своё дитя, оказывается, так же сильно, как женщина – ребёнка. Материнский инстинкт, понимаешь! Нам, мужикам, это неведомо. Что делать-то будешь?

– А что тут думать? Заберу обоих. Одна собака – хорошо, а две – лучше. Сразу нужно было так сделать. Вы уж тут извинитесь перед тем, кому обещали щенка. Объясните так, чтобы понял.

– Поймёт, куда денется!

Найда, заслышав шаги, встала настороже за несколько метров от будки. Увидев Ивана, она сначала рванулась к нему, но потом опомнилась. Страх за себя и щенка уже измотал её. С добром ли приехал хозяин? А тот, взяв щенка на руки, слегка потрепал его и сказал:

– Ну что, брат, поедем домой? – и направился к саням. Найда каким-то чутьём поняла, что ничего страшного уже не случится, и пошла за ними. Иван прикрыл щенка в санях тулупом и повернулся к собаке. То, что он увидел, поразило его до глубины души! Из глаз Найды катились слёзы. Как же должно было настрадаться это бедное существо, чтобы плакать, как человек! Иван, сглотнув комок в горле, почувствовал, что и на его глаза наворачиваются слёзы. Он присел, приласкал собаку:

– Ну, что, Найдёна, намаялась? Ты уж извини меня. Ничего, теперь всё будет хорошо, полезай в сани.

Он вытер и свои слёзы, и её. Собака уткнулась мордой в колени хозяина и тихонько заскулила. Иван молча гладил её холодный загривок. Найда в избытке чувств стала бить хвостом о плотный снег, тыкаясь мордой то в ладони, то в грудь. Иногда касалась мокрым носом щеки.

– Ну, будет, будет, – успокоил собаку Иван. Собака благодарно лизнула руки хозяина и улеглась рядом со щенком.

Алевтина, услышав шум снегохода, выбежала на крыльцо. Вконец истомившись в ожидании и увидев всё семейство в сборе, выдохнула:

– Вот и хорошо, вот и ладно, теперь все дома.

2013 г.

Нечеловеческая боль

Ночная тайга была безмолвна. Лишь изредка раздавалось слабое потрескивание деревьев. Полная луна заливала окрестности ровным серебристым светом. Уже два дня снег подтаивал на солнце, но с вечера мороз набирал силу, и к утру на снегу образовывалась крепкая корка. Начались мартовские утренники – самое удобное время для охоты и людей, и хищников.

Перевалив через увал, волчица остановилась, тяжело дыша опавшими боками. Подъём оказался слишком трудным. Когда-то бурей положило все деревья на самой вершине, и через завалы пришлось переползать, потому что сил почти не было. Если бы не наст, она не одолела бы этот подъём. Где-то внизу, по ту сторону увала, осталось логово. Волчица пришла к нему издалека, два дня назад. Многодневный переход сюда был тяжёлым. От полуголодной жизни и весенней промозглости её силы таяли. Она буквально ползла на брюхе по рыхлому тогда ещё снегу. Что же гнало её именно сюда? Ведь обычно с наступлением зимы волки сбиваются в стаи, чтобы легче было прокормиться. И почему она была одна?

Много лет, будучи избранной вожаком, волчица ходила впереди стаи. Её поджарое тело при ходьбе пружинило. С гордо поднятой головой, изящным изгибом спины, с белым горшенем на шее, она была красива не только по волчьим меркам. Тогда она не знала, что такое голод. Рожала щенят, а вожак добывал еду для неё и волчат. Но хорошая жизнь оказалась невечной. Волчица постарела, и вожак облюбовал себе новую, более молодую подругу. Теперь другая самка гордо шествовала впереди вожака. А она, матёрая, оказалась никому не нужной, отвергнутой и была вынуждена покинуть стаю.

Поначалу всё было не так уж и плохо. Встретился ей одинокий самец, немолодой, но крепкий. В яме под выворотнем они устроили логово. Волки прожили сытую летнюю жизнь. Они регулярно наведывались в деревню, ту самую, к которой она сейчас направлялась. Скот тогда был на выпасе, и удача сопутствовала им. Исчезали не только колхозные овцы. Сельчане не досчитывались и личного скота. С наступлением зимы добывать пищу стало труднее. Волчьей паре пришлось прибиться к одной из стай.

Волков в тот год было много. Окрестные хозяйства страдали от потери скота. Решено было начать истребление хищников. И стая угодила в облаву. Волчица к тому времени была уже брюхатой. Оказавшись среди красных флажков, волки погибали один за другим. Самец был ранен сразу же. Он ползал по снегу и не решался перепрыгнуть через запретную линию. Самка поняла, что ему уже не помочь. Надо было спасаться самой. Неизвестно, что помогло ей больше: инстинкт самосохранения или материнский инстинкт. Волчица легко перемахнула через опасную черту. Тогда удалось уйти от погони. Но с той поры она нутром чуяла опасность, и в сознании сразу всплывали красные флажки.

Жизнь без самца стала невыносимо тяжёлой, она словно испытывала волчицу на прочность. В лесу теперь трудно было прокормиться. Ослабленное тело, стёртые и поломанные зубы не позволяли удачно охотиться. Да и догнать будущую добычу в её положении было трудно. А голод донимал со страшной силой, ведь во чреве развивалась новая жизнь, и не одна. Самка чувствовала, что единственный выход – держаться поближе к человеческому жилью. Вот так, совсем не случайно, она и оказалась вблизи этой деревни. Отдохнув после изнуряющего перехода, решила наведаться туда, надеясь хоть что-нибудь добыть.

И вот теперь, понемногу отходя от тяжёлого подъёма, волчица сквозь молодой подрост смотрела на чернеющие внизу дома. Деревенька приютилась на небольшом пятачке земли между скалами и рекой. В ней не насчитывалось и двух десятков домов. Самка чутко прислушивалась, стараясь уловить хоть какое-то движение внизу. Но деревня была крепко объята сонным покоем.

Не оставляя следов на снежной корке, волчица спустилась к санной дороге и по ней подобралась к околице. Она долго прислушивалась и, наконец, решилась. Осторожно обошла деревню со стороны леса. Но всё было тщетно. Люди надёжно закрыли скотину в тёплых хлевах, и проникнуть туда было невозможно. Какая-то собака учуяла запах зверя и подала голос. Ей ответили другие. Оставаться в опасной близости от них было нельзя. Самка так и не успела добраться до колхозного хлева.

Светало. Нужно было уходить, но волчица не могла заставить себя покинуть деревню. Она залегла в кустах у крайнего дома с подветренной стороны. Долго ждать не пришлось. Дверь отворилась, и во двор выскочил молодой щенок. Маленький, значит, глупый. Чтобы не обнаружить себя, волчица решила заманить его в лес. Она вышла из-за кустов и стояла, игриво виляя хвостом. Щенок тяфкнул и подался к ней. Самка повернулась и плавно затрусила в лес. Уведя щенка в глубь леса, тут же разодрала его. Она, конечно, насытилась, но воспоминания о тошнотворном запахе псины долго ещё преследовали её. Видимо, потому что была беременной.

В следующую ночь волчица решилась подобраться к главному предмету своего вожделения – скотному двору. Она нашла в заборе дыру, проскользнула в загон и подобралась к тому хлеву, где находились овцы. Осторожно обошла вокруг и поняла, что внутрь ей не попасть. Летом без труда можно было прокопать лаз, но сейчас всё завалено снегом, под которым мёрзлая земля. Она ещё несколько раз обошла вокруг хлева, надеясь неизвестно на что. Блеяние скота и теплый пар, который вырывался из неплотно пригнанных ворот, искушали её и доводили до такой степени, что начинало сводить челюсти и желудок. Тело сотрясала мелкая дрожь. Волчица представляла, как её зубы вонзаются в тёплую плоть ягнёнка, как она отрывает куски нежного мяса, как постепенно приходит чувство насыщения. Эта картина была так далека от реальности! Самка готова была завыть от бессилия, но боялась выдать своё присутствие.

Над увалом уже заиграли розовые, ещё несмелые, сполохи рассвета. Скоро должны были появиться люди. Вконец истерзанная несбывшимся желанием, волчица опять уходила ни с чем. Она рюхала к логову по своей, только ей видимой тропе. Охотничьих путиков здесь не было, и она не думала о встрече с людьми, хотя, конечно, жизнь научила её не доверять им. Близость к ним таила в себе много опасностей, в том числе и главную – гибель. Но уйти куда-то в другое место у ослабевшей волчицы уже не было сил. Сейчас ею руководили голод и сила материнского инстинкта. В конце апреля появятся волчата, и еды нужно будет ещё больше. Потом снег сойдёт, и с кормом станет легче. Да и укрыться в лесу с потомством будет проще.

Утро разгоралось. День обещал быть тёплым и солнечным. А в логове было холодно и сыро. Самка попыталась заснуть, но от того, что была голодна, она мёрзла. Сон прерывался и вскоре совсем прошёл. Находиться внутри волчица уже не могла. Выбравшись из логова, она стала бродить по окрестностям в поисках хоть какой-нибудь поживы.

Перебиваясь случайной кормёжкой, волчица ещё дважды приходила по насту к скотному двору. Но того, чего она так желала, не случилось. Удача не спешила к ней. А потом северный ветер резко сменился на западный. Нанесло тучи. Потеплело, повалил сырой снег. Наста по утрам уже не было. Набеги в деревню пришлось прекратить. Однако её терпения хватило ненадолго. Деревня по-прежнему манила, притягивала к себе, будто сулила удачу.

И в одну из ночей волчица отважилась на новый поход в деревню. У неё было очень мало сил, чтобы перевалить через увал. Но, движимая отчаянием и упрямством, она уже не могла остановиться. Проваливаясь в снег по самую морду, долго выбиралась из него и ползла на брюхе к заветной высоте. Под тяжестью материнского тела будущие волчата недовольно толкались во чреве. Иногда, когда не хватало сил переползти через бурелом, она останавливалась. Задрав морду к тёмному небу, припав на задние лапы и поджав хвост, она тихонько выла, изливая в пространство боль и бессилие. Но пожаловаться было некому. В небе – ни луны, ни звёзд.

Спуск с вершины оказался более лёгким. Волчица сползла по своей тропе к санной дороге и быстро добралась до хлева. А дальше всё было так же, как и в предыдущие ночи. Удача напрочь изменила ей. И тогда, бесшумно подобравшись к конуре в одном из крайних дворов, она задавила из последних сил небольшую лаечку и уволокла в лес. Там, превозмогая отвращение к запаху псины, она расправилась с собакой.

* * * * *

Женщины-скотницы, пришедшие утром на работу, увидели на перенове свежие следы. Сначала приняли их за собачьи. Но если бы чья-то собака бегала ночью по деревне, то покоя не было бы никому: ни остальным собакам, ни людям. Что-то во всём этом было не так. Позвали мужиков. Те сразу же распознали волчьи следы. Связав воедино с ними пропажу щенка, сельчане поняли, что дело принимает серьёзный оборот. Подошедший Поликарп подлил масла в огонь, с ходу уверенно заявив:

– Волчина это, точно волчина! Давеча Авдотьиного щенка разодрал, а сегодня мою собаку уволок.

– Мужики, чё-ко надо делать. На роботу-те страшно будет ходить, – заявила телятница Марья.

Все стали бурно обсуждать возможные последствия и искать выход из создавшейся ситуации. Только Афанасий, несколько угрюмый мужик лет сорока пяти, мусоля в пальцах папиросу и изредка затягиваясь, молчал. Наконец, он отбросил окурок, старательно вмял его в снег носком сапога и решительно сказал:

– Всё, мужики, пора доставать капканы.