Дядя Миша
Глава 3

Братьев было трое. Семья простая, отец работал на железной дороге кочегаром паровоза. Жили не богато и не бедно, занимались домашним хозяйством, огородом, имели корову, всегда держали пару поросят, курочки, обязательно, живя вблизи Южного Буга, утки.

Город Голта, на Украине, в месте слияния двух приличных речек, Южного Буга и Синюхи прямо в центре города, своим слиянием делят город на три части – Голта, Горлык и Овлеополь. За водоплавающей птицей, как правило, присматривал младший из братьев. Была у них сестра, Александра, 1908 года рождения, помогала матери по хозяйству, красавица, на зависть всем невестам городка, а длинная толстая, черная коса сводила с ума не одного страстного парубка.

Все дети были черноволосыми, у каждого черные брови резко оттеняли кожу лица, и только у Миши были рыжие волосы, в отца, характерный для рыжего человека цвет кожи, и, на удивление всем, брови были черные, в мать, как у остальных детей. Глаза карие, родился он через три года после старшего, Андрея, в 1903 году. В школе учился чрезвычайно легко, был круглым отличником, хотя его никто и никогда не видел за книгой. Письменные задания он успевал делать в перерывах между уроками в школе, и единственное, чем он серьезно интересовался, были животные, которых любил самозабвенно.

Голуби у него были не только занимательным увлечением, но и статьей дохода. Он имел большую голубятню на чердаке сарая, целыми днями за ними убирал, кормил, устраивал гнезда, спаривал, добивался чистопородных особей, продавал, менял, устраивал с другими голубятниками соревнования по целому ряду показателей, в городке слыл знатоком, пожалуй, с тринадцатилетнего возраста.

Денег Миша зарабатывал достаточно, чтобы справить одежду к школе всем братьям. А все они учились по настоянию безграмотного отца. Подарок сестре Шуре Михаил не забывал никогда. Обычно ленты, гребни, заколки, иногда материал на платье.

К 1917 году все дети были пристроены на рабочих местах, и получить специальность, и принести в семью, хоть небольшие, но деньги, да и никто не болтался без дела. Отец всех держал в строгости, но наказывал очень редко и только по чрезвычайным обстоятельствам. Сам он был безграмотным, но очень высокой культуры для своего круга человеком. Не пил. Слово «Хозяин» для него было всегда с большой буквы. Он параллельно с учебой Миши в первом классе, научился читать и писать, освоил Катехизис (книга для малограмотных из всех областей науки понемногу), сумел сдать экзамены на звание помощника машиниста в 1916 году, чем чрезвычайно гордился сам, и гордилась вся семья. Ему было ровно сорок лет. В революцию сам водил поезда, так как машинисты саботировали новую власть. В 1919 году стал машинистом, работал до глубокой старости. Ушел на пенсию в 1939году. В революционное время необходимость производства заставила переменить место жительства, и семейство переехало на ст. Помошная Кировоградской области. Это была узловая станция со своим депо, разветвленными маневренными путями, расходящимися во все концы Украины.

После революции Миша поступил на рабфак, успешно его закончил и стал студентом Харьковского ветеринарного института. Радости и гордости не было предела, открывались перспективы к работе по любимой специальности. Врачевать животных! По распределению стал ветеринарным врачом в Григориополе Молдавской автономной республики, быстро заслужил уважение, и, несмотря на молодость, авторитет в Наркомате сельского хозяйства республики (тогда Наркомзем). Пережит переходный период коллективизации, образовались колхозы, пережиты последствия неурожая 1932 – 1033 годов. Восстановление разрушенного хозяйства колхозов, улучшение, реальное улучшение жизни крестьян. Появился минимальный достаток и благополучие. Через все это он прошел, соучаствовал, и голодал вместе с крестьянами, и создавал племенные хозяйства, восстанавливал овцеводство, крупный рогатый скот, коневодство, развитие птицеводческого направления. Он был животновод от бога. Появившаяся семья была и радостью, и подспорьем, и надеждой на стабильную жизнь в новых Советских условиях существования. Жена, Галина, работала бухгалтером в одном из сельскохозяйственных учреждений района. Высокая, интересная, с повышенной возбудимостью нервной системы. Появились дочки, новая радость и новые ощущения в своем существовании. Младший брат, Зиновий, в 1931 году закончил тот – же институт, и получил назначение по распределению в соседний район, районным ветврачом. Это был город Рыбница на реке Днестр с безымянным притоком проходящим через луговые угодья лечебницы.

Грянул 37 год. И, казалось бы, кто может вредить в спокойном районе сельскому хозяйству? Но определенным структурам нужно было искать врагов народа, и нашли Михаила, когда от сепсиса погибла племенная кобыла в колхозе имени вождя. Год шло следствие, неоднократные комиссии доказывали, что ветеринарный врач здесь ни при чем, что его вызвали лишь к концу третьих суток неблагополучных родов что операцию пытался сделать местный фельдшер и т. д. Михаила отпустили с большой острасткой, с настроением работать без инициативы и риска. Никаких селекций, никаких племенных работ и экспериментов, только лечебная работа. Но он на этом настроении продержался недолго. Прозвучала фраза: «Огородники так не могут, они работают» (Все члены этого семейства были Огородники, и только младший, Зиновий после рабфака был записан каким то паспортистом как Огородников).

Эта фраза звучала для молодого подрастающего поколения неоднократно, была путеводителем и оправданием многим Огородникам. И единственное в чем приходилось оправдываться, что они всегда работали на своих местах с полной отдачей своих знаний и сил, не потакая дуракам и посредственностям. И этого им никогда не прощали до самого развала СССР,

Он ушел на фронт с кавалерийскими частями воевать против танков, попал в окружение, с боями выходил, попал в плен, бежал из лагеря военнопленных под Винницей, ночами пробирался к линии фронта, во время одной из облав был ранен в плечо. Принял решение добираться до Помошной, и, однажды ночью постучался в окно родительского дома. Это было летом 1942 года. Ввалился в дом получеловек – полу мертвец. Спасать! Ольга и жена Галина его искупали. Остригли наголо, продезинфицировали рану, для чего ее просто пришлось выскребать до живого места. Никакой анестезии. Только самогонка-первач. Жена брата Ольга, ветеринарный врач, которая давала клятву по окончании института «ни под каким видом не врачевать людей», эта клятва находится до сих пор в одном из семейных архивов, врачевала и спасла.

Это был, пожалуй, первый, на грани героического, поступок матери, который удалось наблюдать старшему из детей – Вадику. Всеми действиями по обслуживанию и спасению руководила его Мама. Только этого воспоминания хватило бы ему для вечного поклонения перед деятельной натурой мамы. Она велела тете Шуре нагреть побольше воды, притащили два стиральных корыта, в которые попытались определить дядю Мишу, но, так как он стоять уже не мог, его посадили на табурет, который стоял двумя ножками в одном корыте, а двумя в другом. Дядю поддерживала тетя Галя, поскольку ей ничего больше нельзя было поручить, она не хотела отходить от мужа, все боялась, что он вот-вот умрет. Пока мама Оля его мыла и стригла ножницами наголо, бабушка тихая, но очень деятельная, готовила бинты, для чего резала на полосы и проглаживала простыни, ни звука не проронила, только действовала, иногда советуясь с Олей, потом перешла к подготовке постели. В большой кастрюле кипели маленькие и большие столовые ножи, предварительно наточенные дедом, это готовились «скальпеля» для предстоящей операции. Сдвинули два стола на кухне. Кухня в доме деда была большая, наверное, около двадцати пяти метров, во всяком случае, обедали всегда на кухне, и умещалась вся семья.

Дядю уложили на импровизированный операционный стол. Он закрыл глаза и потерял сознание. Нашатырный спирт у мамы был в походной аптечке, которую взяли с собой из Григориополя (знал бы дядя, как это все пригодится, в первую очередь и для него, положил бы больше и содержательнее). Привели в сознание. Удалили истеричную тетю Галю, поручили бабушке надзирать за ней, она всем мешала, вскрикивала, пыталась падать в обморок, будто оперировать без наркоза собирались ее.

Ассистентами были дед и тетя Шура.

Команды хирурга были:

– Шура, стакан самогона.

– Миша, приподнимись, посиди немного, выпить сможешь?

На что он ответил:

– Я бы лучше закусил, но если надо, могу и выпить, делай, Оличка так, как делала бы очень ценному племенному жеребцу.

Дядька знал, чего стоит племенной скот. Выпил первач, а в нем было не менее шестидесяти градусов. Не поморщился. Через пару минут сказал, что кружится голова. Ему помогли лечь, подождали еще некоторое время. Здесь, на столе и проходили дальнейшие действия.

– Шура, ножницы.

– Ефим Вакулович, держите Мишу, поперек таза, чтобы не дергался и не упал, сейчас ему будет больно.

Но больно не было, поскольку тряпки, которыми он был перевязан и забинтован через грудь, во время купания намокли и снялись легко.

Вадику было приказано сидеть в дальнем углу и быть готовым куда ни будь сбегать, если понадобится. Мальчишка с дрожью и трепетом ждал поручений, но о нем, кажется, забыли. Вслушивался в слова, произносимые мамой. До него доходил тошнотворный запах разложившегося тела, попросту гноя. В дальнейшей жизни он узнавал этот запах много раз и издалека.

– Шурочка, ближе лампу, свети прямо на рану, можешь сама отвернуться, ты побледнела, держись, отрываю последний слой. Много гноя. Поверхность раны плохая. Омертвение ткани. Дайте тот средний нож, с костяной ручкой.

– Шура, поставь эту лампу, подвинь сюда вторую (лампы были керосиновые, семилинейные). Начинаю главную работу, держите Мишу вдвоем, станьте с двух сторон, лучше не смотрите.

– Вадик, поставь прямо у меня в ногах помойное ведро, молодец, сядь на место. Как пригодился бы укол хотя бы новокаина. Шура, положи мне поближе тампоны, хорошие тампоны сделала мама для своего сыночка. Стань на свое место, крепче держите, не смотрите.

Вадик, подвинь мне поближе кружку с палочками, на которые намотана ватка, и стакан с самогоном, я обмакну сама, хорошо, сядь на место.

Дядя застонал, попытался подняться, на него навалились своей тяжестью отец и сестра.