ПУТЁВКА В ЖИЗНЬ

Отбросили заборы, открыли проезд по новой магистрали – проспекту Калинина. Огромные дома, устремившиеся ввысь, широченный путь с подземными переходами, но без светофоров, блеск стекла и стали произвели на всех колоссальное впечатление. Народ повалил валом в пивной бар «Жигули», кафе, «Валдай», «Ивушка», «Метелица», в ресторан «Новый Арбат». В магазинах можно было полностью одеться и обуться, купить подарки от янтарных украшений до чугунного бюстика Владимира Ильича Ленина. Чуть ли не очередным чудом света стал гастроном «Новоарбатский». Там было всё. Однако народу тоже всегда хватало. Поэтому коренные москвичи предпочитали покупать деликатесы «у Елисеева», живую рыбу – в высотном доме на Красной Пресне, хлеб в «булочной Филиппова», чай с кофе – в «Чаеуправлении» – так прозвал народ бывший чайный магазин купца Перлова. Что попроще, покупали в имевшихся на каждой улице гастрономах. Лишь когда хотелось чего-то «такого-этакого» ехали в «Новоарбатский». Ругали понаехавших «гостей столицы». Не потому, что те «объедали» жителей столицы, а за медлительность, неумение вести себя, разгильдяйство, разболтанность.

– Не судите, да не судимы будете! – говаривала в таких случаях колина мать. – Люди, как и москвичи, работают, вкалывают. Им тоже хочется прилично одеться, вкусно поесть. А дефицита в провинции не было только при царе. Тогда, если товар отсутствовал в уезде – выписывали из губернии. Не было в губернии – заказывали в Питере, Москве, даже в Варшаве – хоть и продвинутой, но окраине Российской империи.

Начало правления Леонида Ильича Брежнева, стало, пожалуй, лучшими годами в жизни «новой исторической общности» – советского народа. Не только в столицах, но и в областных центрах появилось всё или почти всё. Цены на товары оказались приемлемыми для всех. Народ начал давиться в очередях за чёрной икрой, осетриной. Не только в Москве – даже в райцентрах появились в продаже английские костюмы, голландские плащи, итальянская и французская обувь. Не отставала наша лёгкая промышленность. В рекламных объявлениях по радио предлагались мужские костюмы ценой от сорока четырёх до ста сорока четырёх рублей, мужские демисезонные пальто тоже от сорока четырёх до ста сорока четырёх рублей. Зимние мужские пальто были дороже – двести рублей – зато с каракулевым воротником. Конкуренцию им составляли румынские меховые пальто с брезентовым верхом, стоившие шестьдесят рублей. За ними охотились, поскольку были теплее и легче. Однако все модники и модницы гонялись за дублёнками – французским аналогом русских полушубков, которые при царизме носили лишь крестьяне, да работяги. Везли этот товар не только из Франции, но из Испании, Турции, Ирана. Правда, в магазины для «простых смертных» эти вещи не поставлялись. Ими торговали в сети магазинов «Берёзка», открытых по решению Леонида Ильича. До него заработанную за рубежом валюту надлежало обменять на советские рубли. Хранение иностранных денег дома считалось уголовно наказуемым преступлением. Поэтому многие предпочитали закупить перед возвращением на Родину как можно больше «тряпья». Оставляли таким образом доллары, франки и даже монгольские тугрики с индийскими рупиями за границей. Теперь не надо было корячиться с тяжеленными чемоданами, томиться при растаможке посылок. Люди получали «сертификаты» с жёлтой полосой – валюта капиталистических стран, с синей – социалистических, без полосы – доллары США. На них можно было не только одеться в «Берёзке», но купить американские сигареты, французский коньяк, виски-джин, продовольственные деликатесы. Торговали там и нашими шапками из нерпы и ондатры, которые отсутствовали в магазинах для простого народа, а имелись лишь в специальных распределителях для партийной, советской номенклатуры, генералов, очень крупных учёных, творческой элиты. Нередко, глядя вслед таким разодетым гражданам, обладатели пальто за сорок четыре рубля цедили:

– Буржуи! Сталина на вас нет!

До ума не доходило: сколько одетый «на валюту» человек сжёг здоровья в африканских тропиках и пустынях, джунглях и болотах Индо-Китая, раскалённых степях Монголии. Или сколько нервов сжёг учёный, разрабатывая очередной вариант ядерного оружия, а кинорежиссёр, снимая очередной шедевр.

До поры, до времени Коля не вслушивался в эти разговоры Были другие интересы. Музыкальная школа, где он освоил игру на баяне и рояле. Плавательная секция при бассейне Москва, построенном на месте взорванного ещё при Сталине Храма Христа Спасителя. Зато в школе ему было не интересно. Учителя слово в слово пересказывали учебники. Математика ему попросту не давалась по гуманитарному складу ума. Лишь бы проскочить с «тройкой»! Зато преуспевал в английском. Его натаскивала мать – переводчица по специальности. Тамара Федоровна учила и русскому языку, тщательно проверяя всё написанное сыном. Многое подсказывала по литературе. По остальным предметам – как повезёт.

День начинался с зарядки, пары бутербродов с чёрной икрой. Затем школа, где отрадой были не уроки, а общение с друзьями. Потом оставленный мамой нехитрый обед. Дальше – любимые музыка с плаванием. В свободные от них дни – прогулки в обществе одноклассников по Москве. Теперь, в-первую очередь, по проспекту Калинина, переименованного москвичами в Новый Арбат. А там – подготовка к урокам, сон и снова школа.

Пролетели восемь классов. Таков был тогдашний минимум школьного образования. Закончена музыкальная школа. К девятому классу Федоровна справила костюм и пальто за сорок четыре рубля каждая покупка. Директор школы долго морщился прежде, чем дал согласие на зачисление Николая. Весь «отстой» из учебного заведения убрали – турнули в профессионально-технические училища, готовившие квалифицированных работяг. Оказалось, что учить некого – с трудом набрался всего один девятый класс. Выкидывали из центра его жителей. Опустевшие дома либо сносились, либо передавались министерствам и ведомствам, коих становилось всё больше. Обитателей строений переселяли новые микрорайоны: Измайлово, Зюзино, Лихие боры, Бескудниково, быстро переиначенного новосёлами в Паскудниково.

Как-то незаметно пролетели два последних класса. Отличники, коим учёба была в радость, лихо овладевали остатками знаний, получаемых в школе. Старались те, кто собирался поступать в высшие учебные заведения. Остальные не очень напрягались, поскольку не намеривались учиться в университете с институтами. Лишь бы проскочить выпускные экзамены. На экзаменах учителя вели себя лояльно. Для них было главным вытолкнуть во взрослую жизнь учеников. Затем отдохнув пару месяцев на летних каникулах, начать готовить следующую партию способных, не очень способных и совсем не способных ребят.

Вот, и выпускной бал. Девушки в сшитых на заказ бальных платьях, подкрашенные и со «взрослыми» причёсками. Парни в костюмах (кое-кто за сто сорок четыре рубля) в белых рубашках, при галстуках. Вручили медали и аттестаты об окончании школы. Послушали напутственные слова директора, членов родительского комитета, учителей. Выпили и закусили деликатесами. Снова вернулись в актовый зал, где расчистили от стульев площадку для танцев. Вдарил инструментальный ансамбль. Кто умел, закружились в вальсе. Затем пошли известные всем шейк, твист, танго. Музыканты даже исполнили на жутком английском пару песен группы «Битлз», забаниваемой всюду властями, но обожаемой молодёжью. Отходили к столам, выпивали, закусывали, снова возвращались в зал лихо отплясывать. Было весело на душе, что открыты двери в новую, «взрослую» жизнь, о которой знали лишь из разговоров родителей. Ближе к восходу, по традиции, отправились на Красную площадь. Колонной, со знаменем школы. Поднялось солнце, заиграло по кремлёвским звёздам, куполам собора Василия Блаженного, краснокирпичным стенам и башням. Колонны школ, находившихся по близости от Кремля, распались на кружки. Открыли шампанское, принесённое в портфелях и сумках организаторов выпускных балов. Выпили. Директор пригласил выпускников на вечер встречи в декабре и, положив на плечо зная, побрёл в школу. Остальные разбрелись по домам. Лишь Коля с его друзьями сидели на лавочке на Тверском бульваре. Ждали открытия метро. Друзья, хоть и переехавшие в другие районы, предпочли заканчивать эту престижную школу, дававшую очень хорошую подготовку. Говорили и не могли наговориться. Вспоминали былое, весёлое, что случилось с ними за десять лет. И вдруг всем стало грустно. Кончилось детство. Началась новая, неизведанная, полная неожиданностей взрослая жизнь.

РАБОТАЙ, СВОЛОЧЬ!

Поскольку Коля никуда не собирался поступать, Тамара Федоровна купила путёвки в Крым. Шиканули – полетели самолётом до Симферополя. Там – туристическая база. Оттуда на денёк свозили в Ялту. Показали городскую набережную, а – главное – дворцово-парковый комплекс Ливадию. В нём в январе 1945 года собрались лидеры антигитлеровской коалиции, решили послевоенные судьбы народов Европы. Указали места, на которых сидели Сталин, Черчиль, Рузвельт. Поведали о трудностях переговоров, мудрости Иосифа Виссарионовича, выторговавшего самые выгодные условия для Советского Союза. Вернулись в Симферополь, переночевав, покатили через Крымские горы в Бахчисарай. А там – знаменитый ханский дворец, фонтан любви, воспетый Пушкиным, древний город Чуфут-Кале, вырубленные в скалах монастыри и церкви. Правда, последние были закрыты ещё в двадцатых годах и пребывали в запустении. Затем Севастополь с его поразительной бухтой, известной не только за пределами страны панорамой обороны города в 1854 году, диорамой штурма Сапун-горы через девяносто лет. Показали редуты на Малаховом кургане, где героически отражали атаки англичан, французов турок наши моряки, пехотинцы, артиллеристы. Слушая экскурсоводов, нельзя было не гордиться своей страной, своим народом. Сами сходили на военное кладбище, расположенное в шаговой доступности от туристической базы. Здесь посетителей ждало уныние от запущенности могил даже павших в годы Великой Отечественной войны. Захоронения участников первой обороны Севастополя были тогда попросту заброшены. В плачевном состоянии пребывал кладбищенский храм. Тамара Федоровна посетовала на это немолодому гиду, сопровождавшему группу. Тот внимательно посмотрел на женщину, понял, что имеет дело с порядочным человеком, который не донесёт «куда следует», вздохнул:

– Мы ничего не получаем от Украины. С нас дерут, где могут. Помочь же – никогда! А ведь Севастополь – город-герой. Ему надо развиваться. На это уходит всё, что остаётся в нашем бюджете. Нет ни средств, ни прочих возможностей, чтобы навести порядок на кладбище. Кстати, можно создать мемориал. Показывать его туристам. Я – оптимист. Думаю, что это когда-нибудь будет. Особенно, если Крым вновь войдёт в состав России.

Завершили поездку в Евпатории – городе-курорте. Вдоволь наплавались в прогретом море, позагорали на золотом песке. На советских турбазах, как в санаториях и домах отдыха женщины и мужчины жили раздельно. Проводив маму на ночлег в «женский корпус», Коля направился в свою комнату, называемую «палатой». У входа в здание курили пять его соседей по месту обитания.

– Постой, пацан! Там сейчас Валерка из Пензы тётку из Саратова «трахает». До одиннадцати обязан управиться. После двадцати трёх ноль-ноль все должны быть в своих постелях. Иначе, если поймают мужика с бабой, выгонят, да ещё сообщат на работу об аморальном поведении. Покури с нами! Если не куришь – хвати «Ошибки Мичурина» (так в народе называли плодово-ягодное вино, производимое из отбросов продукции садоводства).

Коля выпил поднесённые ему полстакана. Стал вслушиваться в разговоры парней и дядек.

– У нас до прошлого года всё было. Теперь, хоть шаром покати! В гастрономе только шестнадцать наименований товаров, включая папиросы «Беломор», сигареты «Прима», спички, шампанское. А ведь Копейск – город шахтёров! Уголёк на одних макаронах с бычками в томате не шибко порубаешь. За всем приходится в Челябинск мотаться. Там ещё что-то ухватить можно. Нет, мужики! Назад капитализм надо возвращать!

К удивлению Николая, все мужики – квалифицированные работяги – согласились. А ведь в школе твердили, что рабочий класс – главный оплот в строительстве коммунизма. Что ведёт он за собой в «светлое будущее» колхозное крестьянство и социалистическую интеллигенцию. Что именно в нём родная коммунистическая партия черпает свои лучшие силы. Промолчал, уж больно разгорячились мужики.

Без трёх минут одиннадцати из здания выскочила пышнотелая особа. Запахнув халат, вприпрыжку устремилась к «женскому корпусу». С тех пор повелось: до одиннадцати кто-то из «взрослых» уединялся в палате с временной подругой. Только Коля никого не привёл. Он видел плотоядные взгляды, бросаемые на его молодую, стройную, мускулистую фигуру дамочками. Но, они казались ему слишком старыми. Уступил последнюю ночь на турбазе тому же Валерке из Пензы. Правда, на сей раз он затащил в койку башкирку из Уфы.

Вернулись в Москву. Надлежало определиться с работой. Вспомнил мемуары великого певца Федора Ивановича Шаляпина. Тому папаша нередко говаривал:

– Работай, сволочь! В дворники иди! У них всегда есть дело.

Увидев объявление у кинотеатра «Октябрь», всего в пяти минутах ходьбы от дома, что требуется помощник дворника направился туда. Вспомнил уничижительное: «Он работает старшим помощником младшего дворника». Всегда считал это хохмой. С удивлением обнаружил, что есть и младшие дворники, и просто дворники, и даже старшие дворники. Правда, ни младших, ни старших помощников дворникам не полагалось. Нанялся помощником. Взяли охотно. Сказали:

– Сейчас лето. Работы мало. Поэтому зарплата шестьдесят рублей. Чем ближе к зиме, тем больше будет жалованье. Зимой все двести целковых будешь зарабатывать.

Единственно, что напрягало – необходимо вставать пораньше. В шесть утра подмести окурки и бумажки набросанные за ночь, полить из шланга асфальт. Потом несколько часов перерыва. В полдень снова подмести, а если особенно жарко – полить. Опять несколько часов перерыва, снова работа метлой. К вечеру опять подмести, полить. Зато хватало время почитать книги, смотаться в кино, созвониться с друзьями. Их номерами Коля заполнил местно на обоях рядом с телефоном, стерев ластиком то, что годами писала покойная Матвеевна. Кстати, он лихо отклеил бумажку, коей опечатали дверь в комнату покойной. Напрягся, перетащил к себе большой шкаф чёрного дерева итальянской работы семнадцатого века. Спросил у Ольги не нужно ли чего?

– Ничего не надо! Наверняка Матвеевна приобретала вещи в магазине, где торговали имуществом, конфискованным у «врагов народа». Хотя, вот эту банкетку с позолоченными ножками и красным сиденьем тащи к телефону! Надоело сидеть на раздолбанном стуле. Бабка говорила, что банкетка из дворца. Точно, при Сталине разживалась вещами расстрелянных.

Между тем, тревожные вести приходили из братской Чехословакии. Средства массовой информации трубили, что там рвутся к власти противники социализма. Они готовы пустить на территорию страны блок НАТО, который таким образом окажется на границе Советского Союза. Ругали руководство коммунистической партии и государства, неспособных противостоять агентам мирового империализма. А куда им было деваться? Не желали чехи и словаки жить в условии тоталитарного режима. Хотели свободно разъезжать по миру, зарабатывать в капиталистических странах, в любое удобное для них время возвращаться на родину. Писатели с поэтами хотели писать, что им интересно, а не что им закажет государство. Режиссёры хотели снимать и ставить на сцене интересные им фильмы и спектакли. Ну, а народ хотел смотреть, читать, слушать то, что интересно ему. Да и развить частную инициативу тоже было бы неплохо. Многие даже не помышляли о капитализме, а желали «социализма с человеческим лицом». Советское руководство вразумляло «чешских товарищей», но они реально утратили контроль над ситуацией в стране. Тогда, в августе 1968 года в Чехословакию вступили советские войска. Руководство страны было заменено «стойкими марксистами-ленинцами», понявшими, что военную мощь СССР не остановить, но можно смягчить тяжесть оккупации. Словаки, считавшие, что «старшие братья» – чехи их эксплуатируют, отнеслись к вторжению спокойно. В чешских городах народ вышел на улицы. Только их плакатики, да национальные флажки оказались ничем перед сталью танков. Кучка советских граждан, названных на Западе «узниками совести», попыталась противостоять интервенции. Они разбрасывали в общественных местах рукописные листовки, приковывали себя к перилам в театрах, вздымая не прикованными руками плакаты с требованием свободы Чехословакии. Их быстро раскидали по психушкам. Хоть статья «Антисоветская пропаганда и агитация» кочевала из одной редакции уголовного кодекса в другую, применить её поначалу не решились. Помнили с какой гордостью сравнительно недавно Хрущев заявлял, что в Советском Союзе не ни одного политического заключённого. Пройдёт год, и её начнут использовать вовсю. Станут сажать даже за политические анекдоты и частушки. Ну а тогда большинство народа, под влиянием средств массовой информации гневно клеймило чешских контрреволюционеров, поддерживала военную помощь, оказанную народам этой страны. Даже подруга Ольги – закоренелая «контра» и собирательница антисоветских анекдотов – еврейка Аня сказала:

– С жиру бесятся, сволочи! Была в Чехословакии по турпутёвке. Наши магазины по сравнению с тамошними отдыхают! Разве, что чёрной икры я в Праге не видела.

Чёрная икра вскоре пропала и у нас. Следом – красная, одновременно с ней осетрина, лосось всех видов и даже крабы, которые москвичи использовали лишь в качестве компонента к салату «оливье».

В квартире появился новый сосед – тоже Николай. Он успел отслужить в армии, окончить техникум и работал где-то в министерстве. До этого в бывшую комнату Матвеевны заглянули работники жилищно-эксплуатационной конторы.

– Здесь у бабки стоял старинный чёрный шкаф, – подозрительно покосились они на пустую стенку. А где табуретка из дворца?

– Вы опись имущества сделали когда опечатывали квартиру? Что вчерашний день спрашиваете? Банкетка всегда в коридоре, у телефона стояла!