Посреди десятка чужих физиономий Кэти увидела застывшее лицо матери. Бледное, напряженное, с темными немигающими глазами…

– А, Кэти… – пробормотала она. – Где ты была? Тебя искали повсюду… – Затем ее голос набрал силу: – У него не было права ставить точку, тем более ты еще учишься в школе!

Позже, когда все стихло и народ разошелся, они вместе плакали. Мать сказала:

– Он не должен был, Кэти… Мы с ним пережили времена стократ хуже. Подумаешь, ненадолго перевели на сокращенный день… Да, конечно, тогда мы были молоды, разница есть. Теперь же он чувствовал себя никчемным стариком, а каково мне?

– Только не вздумай следовать его примеру! – перебила Кэти.

– Это вряд ли, – ответила мать. – По-моему, в основном добровольно уходят мужчины.

– В четыре или пять раз чаще, чем женщины, – согласилась Кэти, изучавшая медицинские справочники для подготовки к школьным дебатам.

Миссис Уильямс, видя осведомленность дочери, начала задавать ей наводящие вопросы, хотя душой была с покойным мужем, лежащим теперь в холодном помещении с кафельными стенами.

Они вместе прибрались в квартире, испытывая потребность в привычной физической нагрузке – так кошка неторопливо умывается, едва спасшись от угрозы. Потом Кэти перебрала свои диски, проставив на конвертах тех, что больше нравились, чернильные звездочки, а мать уселась вязать. Они несли странную ночную вахту, ощущая надвигающуюся катастрофу – будто муж и отец еще не покончил с собой, но вот-вот выпрыгнет из окна.

Вечерние сборища банды теперь проходили несколько иначе. Сперва образовался дефицит кофе, потом сахара; больше не было свежих пирожных. На бензин ввели лимиты, появился черный рынок нейлоновых чулок, кожаной обуви и автомобильных шин.

Происходящие события вносили беспокойство в их ряды, и уже невозможно было спокойно просиживать вечера в «Тропической ночи». По перекрестку теперь то и дело проезжали армейские грузовики, приписанные к службе санитарной утилизации; порой на проезжую часть выбегал какой-нибудь хрыч и прямо при всех бросался под колеса автобуса. Старикашки избегали говорить о «Кризисе», как стали называть нынешние события. По мере того как его признаки становились все более явными, любые упоминания о нем все больше воспринимались как дурной тон. Пропасть между поколениями значительно углубилась и расширилась – молодые люди, в отличие от старших, все время обсуждали лавину самоубийств. Частенько бросали недоброжелательным кондукторам, учителям, полицейским и продавцам: «Поставь точку, хрыч!» Раньше, «до Кризиса», или когда «коэффициент был в пределах нормы» (модный эвфемизм), сказали бы просто «Отвали!».

По вечерам дороги пустели – законопослушные хрычи экономили бензин для самых необходимых поездок. Целые участки скоростных шоссе стали использоваться для гонок на мопедах и мотоциклах, проводимых организованными бандами подростков по строго определенным дням и часам. Патрульные автомобили уцелевших полицейских подобные соревнования игнорировали. Чарли Бэрроуз рассказывал о разговоре с одним копом: «Если вы, юнцы, будете гробить себя на дорогах, – заявил тот, – это поможет восстановить равновесие. Мы на проблему смотрим именно так».

Эрни возглавил новую банду, набранную частично из старой школьной компании, но больше из тех, кто перебивался случайными подработками, промышлял воровством и спекуляцией дефицитными товарами. Ребята эти жили в пустующих домах и квартирах тех, кто поставил точку. Служба санитарной утилизации имела полномочия опечатать такое жилье, если не удавалось найти выживших родственников, о чем уведомлялся КК – Комитет по контролю. После регистрации факта дальнейшая судьба опечатанного жилья никого не интересовала. Ничейные квартиры оставались пустыми, покрываясь слоем пыли; в некоторых еще попахивало газом. Захватить такие жилища было раз плюнуть.

– Поехали ко мне, – предложил Эрни. – У меня новая хата. Шикарная, черт! Кресла и огромный диван, все обтянуто белой кожей, никакого тебе дерматина. Электричество и отопление я наладил, все работает. Питание провел из подвала. Выпивку купим по дороге.

Они запрыгнули на мопеды и мотоциклы. Еще у них появился микроавтобус: рынок подержанных автомобилей рухнул, и некоторые автодилеры ушли на вечный покой, глотнув джина и подставив голову под выхлопную трубу по старой, еще докризисной причине банкротства.

Новое жилье Эрни представляло собой перестроенную старинную конюшню в некогда самом престижном районе Челси, неподалеку от Парадайз-уок и Флад-стрит.

– Ого, смотрите! И правда кожаные кресла! – воскликнула Кэти.

– Думала, я вру? – проворчал Эрни.

– Конечно, нет. Просто восхищаюсь, вот и все, – пожала плечами слегка шокированная Кэти.

Пожалуй, впервые она заметила за Эрни новое качество: ему стало небезразлично, что думают о нем люди, особенно девушки.

Они закатали толстый ковер и принялись танцевать под поп-музыку, перемежаемую твистами – в квартире имелся проигрыватель. Западный ветер, дующий с верховьев Темзы, стонал между заброшенными домами. Люди при деньгах предпочли покинуть Лондон, как делали во время чумы или при бомбежках: в сельской местности процент самоубийств оставался довольно низким. Тем временем в ярко освещенной квартире полным ходом продолжались веселые, ставшие популярными среди молодежи ригодоны^[13] и хороводы. Девушки скинули туфли, мальчики – куртки. Сидр и пиво лились рекой, образуя на полу липкие лужицы. Утомившись, все сели перекусить холодными печеными бобами – Эрни натащил банок из запасов ближайшего магазина, владелец которого на прошлой неделе поставил точку. Наевшись, разбились по парам. Несколько парней, оставшихся без девушки, последний раз приложились к пиву и вышли на тихую улицу в поисках другой вечеринки.

Эрни разыскал Кэти. Все же есть нечто особенное в том, когда на тебя кладет глаз главарь банды… Они прошли с царственным безразличием в спальню в глубине квартиры, сопровождаемые шорохами и стонами в темных комнатах.

– Потрясающий ковер, – заметила Кэти. – Кем был жилец?

Эрни хмыкнул, возясь с пуговками ее блузки и с застежкой лифчика. Его бездумный и безыскусный напор даже внушал Кэти симпатию: во всяком случае, ее кавалер был предсказуем – большая редкость по нынешним небезопасным временам. Во время предварительных ласк Кэти любила поболтать о чем-нибудь отвлеченном и не слишком важном; нежными словами они никогда не обменивались.

– Архитектором, – наконец отозвался Эрни. – У него имелось парусное судно. Однажды в субботу он погрузил запасы еды, ящик бренди и отчалил куда глаза глядят. Вот такой новый способ поставить точку.

– Дождался выходных, значит… Типично для хрычей, – пробормотала Кэти.

Оставшись в одних трусиках, она расстегнула на Эрни рубашку и прижалась к его груди, продолжая щебетать о пустяках, но уже спустя несколько мгновений глубоко вздохнула и задержала дыхание.

В одиннадцатом часу утра бледные лучи мартовского солнца проникли в комнаты, и парочки начали потихоньку просыпаться. Парни, плеснув в лицо пригоршню воды, несколько рисуясь, приступили к бритью, а девушки на добрых полчаса погрузились в расчесывание волос.

– Сколько здесь зеркал! – воскликнула Кэти. – Замечательная квартира, наверное, одна из самых роскошных в Челси.

Ковер был заляпан пятнами от раздавленных бобов и разлитого пива, а для того, чтобы пройти к раковине на кухне, приходилось лавировать между осколками тарелок и чашек. Последнее из полотенец, использованное с утра, валялось на кафельном полу рядом с остальными.

Эрни протер глаза и, изображая из себя ковбоя, провел тыльной стороной ладони по заросшему щетиной подбородку.

– Осторожнее, диски! – услышал он, войдя в гостиную.

Поздно – он уже наступил каблуком на кучку виниловых пластинок, но, сделав вид, будто так и задумано, небрежно отшвырнул осколки ногой.

– Ох, Эрни… – вздохнула Кэти.

– Что ты хочешь сказать? Не нравится беспорядок? Да ты оглянись, посмотри хоть на ковер.

Парочка наиболее скромных членов банды тут же начала заметать мусор под диван, и Эрни вдруг расхохотался:

– Знаете что? Пожалуй, мне просто пора сменить хату! Давайте закончим с этой, а потом свалим отсюда.

Они тут же принялись за работу, поставив на проигрыватель единственную нетронутую пластинку. Лади-ду, лади-да, ты прекрасна, да-да-да… Собрав уцелевшие тарелки, чашки, керамические статуэтки и вазы, свалили их в кучу посреди испорченного бобами и пивом ковра. Парни испробовали силы на мебели и выломанными с мясом ножками разнесли к черту застекленные картины на стенах. Эрни выжег сигаретой свои инициалы на спинке обтянутого белой кожей дивана и, не слишком удовлетворившись результатом, искромсал обивку разделочным ножом.

С багетов сорвали занавески и разбили окна. Обломки и осколки свалили в кучу посреди все того же ковра и попытались устроить костер, однако пламя толком не занялось, зато все раскашлялись от едкого дыма тлеющей мебели.

Наконец разгром был закончен, и банда вышла из гостиной.

– Ну вот, – бросил Эрни, – хозяин покончил с собой, а о хате забыл, но мы помогли.

Тяжело дыша, они двинулись по улице, и холодный влажный воздух освежил их разгоряченные тела.

Эрни открыл машину самоубийцы и властно ткнул пальцем в сторону Чарли, за руку которого цеплялась одна из самых красивых девушек банды.

– Падай на заднее сиденье.

Затем он подал руку Кэти, и оба сели впереди. Поездка по центру Лондона оказалась не менее рискованным предприятием, чем в прежние времена. На безопасность движения всем было наплевать: реквизированные автобусы службы санитарной утилизации вслепую входили в повороты и выезжали на встречную, заметив очередной труп. Загруженные под завязку, ехали дальше, тяжело покачиваясь на рессорах. Некоторая часть англичан рассматривала личный автомобиль как средство поставить точку; коронеры и страховщики в этих случаях затруднялись доказать намеренное самоубийство. Небольшой сдвиг от точки благополучного равновесия – и улицы наполнились безумцами, готовыми спровоцировать лобовое столкновение.

Эрни вел машину, порой резко тормозя или выезжая на тротуар. Вскоре они въехали в родные кварталы, заваленные невывезенным мусором и осколками стекла из разбитых окон.

Два автобуса службы санитарной утилизации свернули на дорогу, ведущую к дому Кэти.

– Их вывозят в карьеры, – подал голос Чарли.

– В карьеры?

– Ну да, сбрасывают в кучу, потом засыпают камнями, и священник читает молитву. Однажды случайно наткнулись на такое место, когда катались на мотоциклах, и копы из Комитета по контролю нас тут же развернули.

– Что будет, когда трупов станет слишком много? – спросила Кэти. – Я хочу сказать – в службе утилизации работают сплошь хрычи. Вдруг они тоже надумают поставить точку?

– Тогда нам придется сгребать их бульдозерами и самим сваливать в карьеры.

– Вот еще! Пусть гниют там, где загнулись.

– От трупов пойдет зараза, инфекция… Из города их точно надо убирать – здесь ведь запасы еды, консервы. Если ничего не изменится, больше провизии мы нигде не найдем.

– Что будет, когда кончатся консервы?

Вопрос повис в воздухе и заметался в салоне, словно холодный сквозняк с опустевших улиц.

До того как откинулся последний хрыч, бунтующие молодежные банды все еще по привычке возвращались к своим домам. Несколько позже они осознали: вполне можно присмотреть незанятый частный или многоквартирный дом, если возникнет необходимость в убежище.

Девушку Чарли высадили на углу ее улицы, а остальные двинули к дому Кэти. В квартире было чистенько и тесно по сравнению с разгромленным жилищем архитектора.

– Наверное, мама ушла за продуктами или на службу – в контору регистрации записей об утилизации, – предположила Кэти. – У нас осталось несколько пакетиков чая, сейчас заварю.

Выйдя на кухню, она обнаружила на плите почтовый конверт и сразу поняла, что в нем: не просто записка на куске оберточной бумаги или обрывке от коробки из-под хлопьев.

Кэти стоя прочла письмо, пока закипал чайник, пыхтя и постукивая крышкой, как в те дни, когда она была ребенком, а мать – молодой женщиной.

Милая моя Кэти…

Никогда не предполагала, что буду писать тебе такие слова. Даже после того, как твой отец поставил точку, я все думала – ничего, видела времена и похуже. Кроме того, у дочери, кроме меня, никого не осталось…

Теперь вижу: я тебе уже не так нужна, как раньше, и, Кэти, я устала. Ты просто не представляешь, насколько; надеюсь, никогда этого и не поймешь.

Размышляла, не обратиться ли в один из центров помощи Элфа Соседски, но ближайший из них находится на Кичнер-стрит, а туда устроилась миссис Робинсон снизу – заваривает и подает чай клиентам. Точно так же она работала в управлении по продовольственному снабжению, когда я была беременна тобой. Не хотелось, чтобы она знала о моих обстоятельствах. Всегда считала, что мистер Соседски – хороший человек: хочет помогать ближним, пишет в газеты, организует молебны по телевизору и все такое, а потом ты мне рассказала, каков он, вот я и решила не тратить время. Порой мне кажется, Кэти, будто ты в некоторых отношениях старше меня, еще и поэтому я не чувствую себя обязанной продолжать тянуть лямку. Знаю, ты справишься.

Я приберегла запасец консервов – их много в шкафу у меня в спальне и в кладовке. В разбитом чайнике у задней стенки комода есть кое-какие деньги – отец о них не знал. Я ухожу далеко, чтобы поставить точку, и тебе не придется суетиться с похоронами, милая. Жаль, не увижу внуков, а с другой стороны – может, у тебя детей и не будет. Ну, то есть события развиваются так, что ни одну девушку в этом винить нельзя. Еще хотела сказать: с тобой всегда было легко и чудесно, не так, как с Генри. Ты меня радовала, а если и случались обиды – я о них давно забыла.

Уверена, ты быстро придешь в себя, милая. Один из друзей твоего отца знает кое-кого на черном рынке, и я раздобыла у него пилюли «В добрый путь», поэтому уйду без мучений.

Прощай, Кэти…

Твоя старая мама

P. S. Не забудь о деньгах и консервах. Я никогда не поставила бы точку, не будь сыта этой жизнью по горло.

Кэти разлила чай, разговаривая с ребятами, и только потом показала им письмо.

– Что ж, выбери себе другую хату по душе, – пожал плечами Эрни. – Мы поможем.

– Ага, – сказал Чарли. – Если останешься здесь, будешь чувствовать себя несчастной, а как только Комитет по контролю что-нибудь пронюхает, тебя отправят в детский дом.

– Ладно, спасибо, – вздохнула Кэти, задумавшись, почему Эрни не предложил жить с ним.

До нее с трудом дошло: теперь она предоставлена самой себе, как частенько мечтала, вот только долгожданной радости отчего-то не было.

– Давайте заберем консервы, я упакую одежду, и можно идти на поиски нового дома, – предложила она.

– Сначала позавтракаем, – возразил Эрни. – Уже почти час дня.