– Ваша еда в холодильнике. Разогревайте сами. – И так каждый день. Одна и та же фраза, наполненная одними и теми же эмоциями. Стефан страшно злился на то, что какая-то новая гувернантка, тем более человек, проверяет приготовленную им, великим поваром, пищу. И ещё порой фыркает на несоблюдение некоторых норм. И заставляет переделывать. То, что я по сути дела – вроде как великий Столп, ширрах, присутствие в доме которого обязательно, его не вообще волновало. Старая добрая песня – сначала заслужи.

Я молча подошла к холодильной камере, достала свой обед и приготовилась выкинуть его в уничтожитель:

– Как и вчера, и позавчера, я обойдусь овощами, уважаемый Стефан. Вы прекрасно знаете, что я люблю свежее. И притом, дети не очень хорошо относятся ко мне. Всякий раз, когда вы оставляете мою пищу, они портят её…

– А вы думаете, я не могу? – ухмыльнулся довольно повар.

Ну что ж.

Тогда виноваты сами.

Каждый день эти перепалки, свежие овощи, от которых начинает подташнивать. В конце концов, их выращивают специально для меня такие же геммы. Кто знает, на что способны они в своих теплицах, даже страшно представить! И я уже устала от детских проделок на пару со Стефаном.

– Вы сегодня обедаете с нами, уважаемый.

Удивлённо он смотрит на меня, не понимая, в шутку или всерьёз…

– Вы не ослышались. Вы обедаете сегодня с нами. – Убрав свежеприготовленный кайер в лёд, я улыбнулась. Настолько гадко, насколько можно.

Я прекрасно знаю, что могут употреблять из человеческой пищи геммы, а что нет. Томатный суп, горячо любимый мной, как и вчера, был подпорчен примесью крови, остатками тушек мелких животных и сероватой кашицей, о составе которой я старалась не задумываться. Я так и представила, как по очереди они убегали на кухню и хихикая, кидали, что душе хотелось и под руку попалось. Но, несмотря на всё, для гемм он был не опасен и даже легкое расстройство желудка заработать они не могли.

Всю эту адскую смесь, предназначенную мне, я мило разливала по керамическим тарелкам.

Стефан сидел около меня, бледный. Звук демонстративно льющейся жижи вызывал у него тошноту. Иногда он пытался перечить:

– Но… вы не должны это допустить!

– Глава третья. Пункт четвертый. Ширрах Ульяна, как доверенное лицо, может применять раз в неделю исправительные меры, распространяющее на всех членов дома, исключая госпожу. По собственному пожеланию и без согласования с указанием в объяснительной причин. – Нараспев декламировала я, стараясь не смотреть на пищу.

Старый повар, которому недавно исполнилось двести восемьдесят лет, который верно служил Дому шерн Альяринн и был перворожденным, явно пал духом.

Собрав детей, я попросила их очистить руки и, прочитав молитву, приступить к трапезе.

Младшие жадно ели. Естественно, в силу своего возраста и полного отсутствия чувства расового превосходства, они не могли портить мой обед, да и вообще не имели представления о случившемся. Поэтому Тамара и Ума с горящими глазами уплетали кайер, пачкаясь в свежей крови. Малыша Андрея кормила кашкой Ангуин, его няня. Он ел пока только человеческую пищу, геммой малыш станет через недели две или месяц, Коронацию, так называлось обращение, ещё не назначили.

Остальные сидели и с неохотой ковырялись в тарелках.

– Что же вы? Совсем не голодны? – Я обмакнула проклятый помидор в соль и смачно, немного наигранно откусила. – Ууу, вкусно! А вам что, не нравится суп? Стефан так старался… Да и вы тоже.

– Мы расскажем маме! – Вспылила Веннэ и отодвинула от себя обед.

– Да? А заодно расскажем госпоже Рионн о вашем гостеприимстве. Вы же старались сделать всё лучше и привить мне, человеку, любовь к национальной кухне. Так или не так?

Кайн, никоим образом не выказывающий интереса, лишь покачал головой. Молча взял ложку и, отчаянно и горько вздохнув, начал есть. Остальные с неохотой последовали примеру наследника.

Переборов тошноту, я продолжила есть ненавистные помидоры и наблюдать за детьми. Иногда Стефан пытался слить суп в кадку с цветами неподалеку, когда я отворачивалась в сторону.

– Хватит удобрять растения! – возмутилась я наигранно. – Марко, будь любезен, уступи дяде Стефану место.

Марко сидел рядом со мной и потому радостно пересел на место повара в надежде на ту же кадку. Но всё его довольство сошло на нет, когда я сухо заметила с набитым ртом:

– Будешь удобрять цветы, получишь добавки. Ещё много осталось.

Стоит ли говорить, что после этого моя еда каждый день была свежей и без каких-либо примесей…

***

– Не скажу, что ты поступила благородно, но… молодец. Я приняла твое решение, – вечером сказала госпожа Рионн. На лице госпожи сияла улыбка, когда она узнала о проказах своих детей.

Мы сидели вдвоем в её покоях, как и в первый день моего приезда, на мягких коврах в окружении подушек, и курили кальян. Это стало нашей традицией. За окном ночь, а госпожа не торопилась лечь спать. Я же не видела её три дня – всё это время она провела в Общей Империи, исполняя долг своему народу, и теперь с интересом слушала мои новости. А после поделилась переживаниями по поводу Империи:

– Эти… это ваше правительство, – она имела в виду людей, – они решили ограничить нашу численность. Ближайшие восемь лет ни одного ребёнка… Они боятся, что с нашим долголетием и способностями мы вырастем как нация и уничтожим их. Император вчера издал указ, он даже не принял нас и не выслушал.

– Испугались чего? Что вы численностью чуть больше ста тысяч одолеете их? Живя на отдалённом континенте и не имея никакого оружия? – я ухмыльнулась. Рионн выпустила в ответ ароматные кольца дыма и растянулась по ковру. Её бледное лицо словно высечено из снега, золотые глаза приоткрыты, пальцы перебирают длинные смолянистые локоны.

– Нас до сих пор боятся, считают порождениями тьмы. Для людей, этих высших чинов своего народа, мы навсегда вампиры. Память о смутных временах. – На минуту она замолчала, что-то вспоминая. – Когда был жив отец, он каждый день рассказывал о ТОМ времени. Всё хотел, чтобы мы помнили. Видели его глазами Святейшую… ведь он видел её. Видел и знал, Ульрианнаш.

Да, именно Святослав шерн Альяринн, тогда ещё Святослав Аларин, спортсмен и интеллигент, неисправимый оптимист, одним из первых испытал на себе ЕЁ Крик. Именно его она лично сделала геммой, несмотря на отчаянное сопротивление. Хотя кто знает, как это было на самом деле… Говорят, именно на нём уже позже ставили опыты, пытаясь понять суть мутации, учёные в «сверхсекретных организациях». Эти опыты дали знать о себе позже, в достаточно зрелом для гемм возрасте. Он скончался сорок лет назад, оставив свой Дом на хрупкие плечи Рионн, с детства готовившейся к этому.

И именно Святослава Святейшая избрала своим голосом, вытащив из лап непонимающих людей. И именно он огласил её волю.

Святослав никогда не видел её лица, вернее, не помнил его. Говорят, Святейшая перед тем, как покинуть свой народ навсегда, забрала у каждого воспоминания о себе. Лишь спутанные чёрные волосы, бледные хрупкие руки и накрывающие её с ног до головы узорчатые крылья, сотканные из человеческой крови – вот и вся Святейшая.

И ещё, в своих снах, она часто приходила к нему, и он слышал её печальный голос. Оплакивающий человечество. И умоляющий простить её за все.

Её детищ люди боялись. Боялись, ненавидели, но не трогали.

Знали, что отомстит, где бы ни была.

Ведь кровь была у всех.

У каждого.

И кровь была её царством.

Только я хотела заявить Рионн о своих догадках по поводу бойкота людей, как она прошипела:

– Тебя ведь никто не знает там, в Империи. Я наводила справки.

Ещё чуть-чуть и она вцепится мне в горло. Ох, уж эта несдержанная молодая гемма со своими перепадами настроения! Пришлось выкручиваться.

– Меня подобрали монахини десять лет назад, когда корабль с неугодными людьми был уничтожен. Меня прибило к берегам Шим’Таа, я до сих пор не понимаю, как спаслась. Я и своих родителей почти не помню. – Повторила я всё то, что было известно ей прежде.

– Я учла это. Я внимательно читала записи монахинь. Но на том корабле никого, похожего на тебя не было. Я пролистала все файлы. Ты ведь не могла стать невидимкой?

Молчу.

– Тебя не чиповали. Я взяла с собой твою голограмму и попыталась найти по базе. О тебе нет никаких сведений. А если и были, то на сколько же ты неугодна была Великой Империи, что тебя стёрли из базы восстановления?

Я замерла. Все генетические данные хранились в единой общечеловеческой базе, на их основе изготавливались новые органы и другие части тела, если понадобится – а лучшими биоинженерами были геммы. Во время поездок взамен детей или по личному заказу Император разрешал ограниченный доступ. И Рионн им воспользовалась в личных целях.

Минуту я разглядывала гнев в её глазах, мне предстоял долгий монолог, потом шумно вдохнула воздух и выпалила в лицо госпоже:

– Извини, я не могла рассказать это раньше. Просто… я – нелегал. Евгениум. Так называют людей, которые не должны родиться вообще. Это генетический материал. Моя мать вынашивала детей для какого-то человека, всего я и не помню, что она рассказывала. Я была не первой для нее, такие дети считались наилучшим материалом для выращивания органов и тканей. Не клонирование и не ваши технологии – настоящая плоть и кровь. Но именно на мне она сломалась и сбежала. Когда я родилась, меня не чиповали… У меня не было отца, поэтому невозможно было обрести статус. Я была низшим существом среди низших.

Мне нелегко давались слова. Я кружила среди шипящих окончаний и пыталась вплести в глубину гемми всю боль и отчаяние, избегая и ей, и мне ненужных воспоминаний. Недосказанная правда – ещё не ложь.

– А потом в общине, куда попала моя мама, началась лихорадка. Тогда многие умерли, нечистоплотность и отсутствие медикаментов сказались… Говорили ещё, что это Высшие устроили чистку. Наверное, так и было. Но это был настоящий ад. Моя мать бежала на корабле, на Мертвые острова, как обещали, заплатив за место мной. Всё равно я – евгениум, существо без будущего. И к тому же, просто выросла, стала ненужной её материнским инстинктам.

Куда они бежали, я не знаю. Но корабль попал в шторм, и его закрутило. Он был ужасно старый, еще с древних времен. Работал на нефти, непонятной чёрной воде. Однажды она закончилась, и тогда началось самое страшное. Бойня. Агония. Хаос. Люди выживали как могли. Трупов не было… их… я еле сдерживала тошноту… немногие останки лишь сбрасывали за борт. Дрались за воду, за нормальную еду. Единственное, что было общим и ненужным – воздух.

А потом был взрыв. Что-то горячее ударило с небес однажды днём. Горячее и расплавленное. Словно золото. И всё. Больше я ничего не помнила. Меня отшвырнуло в сторону, запачкав чужой кровью лицо. Блаженство холодной воды и тишина. Но я не утонула.

Меня случайным образом прибило к берегам земли гемм, Шим’Таа, о которой я знала из старых сказок, мать всегда пугала по ночам вампирами. А монахини, прогуливаясь ежедневно по морскому песку, увидели тело. Вытащили, выходили от ожогов и оставили в монастыре, благодаря моим качествам евгениума. Я была выносливой, покладистой и обучаемой.

– Вы можете выслать меня в Империю, но людям безразлично моё существование. – Я отпила немного вина из бокала и улыбнулась Рионн. – Немного позже я узнала, что тот корабль с неугодными был не единственным. Высшие чины устроили всё так, чтобы провести очередное шоу по Сети. Древний способ управлять толпой. Рейтинги просмотра просто зашкаливали. Радовались до тех пор, пока один из кораблей не занесло в воды Шим’Таа и на экране показали случайно земли, которых нет на картах. И корабль просто уничтожили с беспилотников – дронов. Многие Высшие тогда лишись больших денег, поставив на этот корабль.

Госпожа внимательно следила за моей речью, пыталась найти противоречия. Но успокоилась, читая в моих глазах искренность.

– То, что вы приняли за шрам от РРипа, на самом деле следы от укусов. Меня пытались съесть. Тогда, на корабле. Я ничего не рассказала монахиням… Боялась, что они отправят меня обратно. Евгениумы – не люди. Такие, как я, бесправны в мире людей.

– Многое в вашем мире ужасно и отталкивающе. Ваша Мировая Империя сотворила с народами злую шутку. Мир никогда не наступит в том краю. – Рионн отставила в сторону бокал и коснулась моей руки. – Когда власть любви победит любовь к власти, наступит мир на земле.

– Джимми Хендрикс. – задумчиво произнесла я, вспоминая автора подобных слов.

– Джииму Хандрикуши, – неловко повторила госпожа, пытаясь выговорить мои слова. – На каком это языке?