Кафедра начертательной геометрии и черчения славилась не только графической дисциплиной, но и яркой личностью заведующего, Арустамова Христофора Артемьевича. Его знали все студенты. Зимой он носил шубу из волчьего меха. Высокий пожилой мужчина, как нам тогда казалось, производил суровое впечатление, не дай Бог попасть к нему на зачет или экзамен! Учил он нас очень серьезно и требовательно, так как был глубоко убежден (и это совершенно справедливо), что без полного овладения его тонкой специальностью невозможно само существование инженера-конструктора. Пока не разовьешь свое пространственное воображение, пока не научишься во всех подробностях видеть и изображать самые сложные детали, пока не начнешь достойно делать листы, писать шрифты и все, что необходимо, причем правильно и красиво (обязательно красиво!), – ты не инженер-конструктор.

Шуточный гимн студентов училища не обошел вниманием упомянутую кафедру, начинался он заунывно и проникновенно, затем набирал обороты и задорно продолжался:

 
МВТУ, о тебе я мечтал дни и месяцы,
А как попал,
А как попал в чертежный зал,
В чертежный зал,
От тоски я чуть-чуть не повесился…
 

Иногда нам казалось, что черчение – это замаскированный способ издевательства над студентами. Одному из нашей измайловской четверки повезло… зачет по черчению Борода сдавал Арустамову.

– Мои многострадальные ватманские листы хранили следы бритвы и ластика, – делился Борода впечатлением от пережитого. – Арустамов хмыкнул, провел карандашом косую черту по чертежу редуктора: «Построить три проекции косого сечения…» Страшнее не придумаешь, однако сделал все три проекции. Экзаменатор был удивлен, как мне показалось, да я и сам был не меньше его удивлен. Вы знаете, мужики, подпись преподавателя в зачетке стерла из моей памяти все сведения о предмете…

Христофор Артемьевич Арустамов, заведующий кафедрой начертательной геометрии и черчения МВТУ им. Н. Э. Баумана, среди студентов. Фотография из социальных сетей.

С должностью заведующего кафедрой, которую Арустамов возглавлял сорок с лишним лет, он не желал расставаться.

Проректор училища Бобков вспоминал:

– С Арустамовым у меня был тяжелый разговор. Можно сказать, ужасный! У него был тяжелый инсульт. И вот приходит ко мне профессор кафедры черчения и начертательной геометрии (а кафедра огромная, человек 70) и говорит: «Мы готовы за него даже лекции читать. Пусть числится рядовым профессором».

Я пригласил главу кафедры:

– Христофор Артемьевич, вам тяжело работать, лекции уже читать не можете, у вас был инсульт, травмирована правая рука…

А он встает и говорит:

– Нет, Евгений Иванович, смотрите, у меня рука работает! – И пытается ее поднять на уровень плеча.

Я ему:

– Ну и мелом вам тяжело писать… – И в таком духе, а потом думаю: дай нажму на последнюю педаль: – Послушайте, но ведь за заведование вы получаете всего на пятьдесят рублей больше рядового профессора!

Я уж не стал ему говорить, что за него лекции будут читать. А он мне с жаром:

– Евгений Иванович, ради меня, ради моей семьи, я вас прошу!..

Ну, думаю, сейчас его второй инсульт хватит.

– Христофор Артемьевич, я высказал свою точку зрения, что вам тяжело. Ну раз так вы считаете, что ж, работайте…

Ну что я ему еще скажу? Это же мой учитель! Я не могу, да и потом, он – вузовская легенда, фамилией Арустамова все мужские сортиры были исписаны.

Конечно, и в студенческой песне поется: «Арустамов заставит помучиться…»

Там же в гимне упоминается и сопромат. Для нас, пришедших со школьной скамьи, сопромат ассоциировался с той же математикой или, может быть, физикой, но никак не с реальными инженерными расчетами, которые когда-то и кому-то могут пригодиться. При изучении сопромата у меня складывалось такое ощущение, что нас готовят к постижению строительной специальности. Основное, что читалось в учебных курсах сопромата, – это балки и рамы, статически определяемые, статически неопределимые, с различного рода сечениями балок.

Народные страшилки гласят, что сопромат – одна из самых сложных инженерных дисциплин. Увы, много студенческих судеб ломалось на нем. Неслучайно среди студентов в ходу была фраза: «Сдал сопромат, можешь жениться!» Это устойчивое выражение появилось еще во времена наших родителей. Сопротивление материалов действительно довольно сложный предмет, и его сдача должна была давать полную уверенность в успешном окончании вуза. Основатель кафедры «Сопротивление материалов» – профессор Петр Худяков был очень строгим преподавателем. Считалось, что сдать ему экзамен крайне сложно. Отсюда и неписаное правило: сдавший экзамен может жениться. Так что поговорка работает и сегодня. Однако теперь все несколько сложнее. Модульно-рейтинговая система и огромное количество куда более «страшных» дисциплин откладывают создание семьи до самого окончания учебы. А там еще и аспирантура…

Воспоминания сочатся из прошлого, учеба была очень трудная, курсовые проекты, лабораторные работы, до конца третьего курса было легко вылететь. Стоит только расслабиться, как ты начинаешь тонуть в количестве экзаменов. Оно было равно количеству предметов, и все их нужно было отлично знать. При этом было много психологически тяжелых моментов. Помню ситуацию, когда доделывал курсовую, а вокруг меня шла вечеринка, потому что большинство уже сдало. Или когда вместе с одним парнем завалили предмет на первом курсе: я ходил пересдавать, а он предпочел уйти в академический отпуск. В подобные моменты я просто старался направить себя в русло работы, творчества и занятий, которые приносят профицит.

После училища кажется, что в жизни нет никаких трудностей. И что все они уже позади. Ведь сколько мучений было со сдачей экзаменов и курсовых. Особенно стресс испытываешь, когда идешь сдавать экзамен по «Теории механизмов и машин» (тут моя могила), где ты не особо бум-бум. Тем не менее за время обучения с тобой случается много всего прекрасного. Новые люди. Новые шутки и объекты для юмора. Здесь и рождаются истории, которые потом всю жизнь вспоминаем со смехом. Здесь у кого-то появляется первая любовь, кто-то перешагивает через себя и преодолевает лень, кому-то приходится зубрить и всю ночь готовить шпоры, вместо того чтобы отрываться с друзьями или валять дурака где-нибудь со своей любимой и корешами. Ну, как говорят, тот, кто прошел через это и испытал на себе эту жизнь, в будущем становится более подготовленным к внезапным трудностям.

Чем всегда отличался наш опыт? Тесной связью теории и практики. Именно тем, что сегодня во многом утеряно. У нас были учебные мастерские, затем практики: первая технологическая, вторая технологическая, эксплуатационная, потом военные сборы. Все это готовило студентов к практической работе в организациях. Кто-то говорит, что от высшей школы нет никакой пользы и что это пустая трата времени ради того, чтобы в казну образования поступали деньги, а бедные студенты после окончания учебы не знали, куда пристроить свой пылкий мозг. Мне предстояло включить дополнительные ресурсы организма не только для усвоения знаний, но и для того, чтобы научиться жить вдали от родителей, уметь позаботиться о своем быте, одежде, питании, о том, с чем приходится сталкиваться в повседневной жизни.

Общежитие, в котором нас разместили, находилось в 47 километрах от Москвы по Рязанской железной дороге, комната на четверых, общая кухня, душ, туалет, красный уголок, буфет. Типичный набор помещений для студенческого проживания, все бы ничего, кроме одного, ежедневных трехчасовых затрат времени на дорогу. Помощь моего старшего брата, студента МЭИ, оказалась как нельзя кстати: общежитие, в котором он жил и куда пристроил меня, было вблизи от моего училища. Осталось продумать быт. Продукты длительного хранения в авоське висели за окном в зимнюю стужу, холодильников в общежитии не было. Популярны были жареная картошка, колбасный сыр за рубль сорок, чай с хлебом и дешевое вино «Три семерки». Типичный вечерний пейзаж общих кухонь: зеленые близнецы-чайники, чугунные сковородки и зоркие глаза ответственных за ужин. Без присмотра оставлять было нельзя: кипящий чайник заменят на холодный, сковорода манила вкусными запахами. Мне доверяли обеспечивать кипяток, а заваривал чай признанный мастер – старший брат.

– Друзья, – говорил он, – искусство заваривать чай – великое искусство. Ему надо учиться на юге Кыргызстана. Сначала слегка прогревается сухой чайник. Потом в него засыпают чай и быстро ошпаривают кипятком. Первую жидкость надо сейчас же слить в полоскательную чашку, от этого чай становится чище и ароматнее, кстати, это пошло с тех времен, когда китайцы-язычники приготавливали свою траву очень грязно. Затем надо вновь залить чайник до четверти его объема, оставить на подносе, прикрыть сверху полотенцем и так продержать три с половиной минуты. После этого долить почти доверху кипяток, опять прикрыть, дать чуточку настояться – и у вас готов божественный напиток, благовонный, освежающий и укрепляющий.

Тут же он вспомнил старый анекдот про секрет рецепта заварки чая: «Евреи, не жалейте заварки…»

Чаепитие вприкуску с анекдотами, смешными историями, особенно после сессий, спортивных состязаний, туристических походов… Однажды по неизвестной мне причине кипяток обязан был доставить другой студент, его долгое отсутствие вызвало недовольство, посыпались упреки.

– Закон сохранения и превращения энергии Гельмгольца никто не отменял. – Не смолчал обиженный на голословные претензии и продолжил: – Я использовал столько времени, сколько было затрачено электроэнергии для приготовления кипятка.

Уязвленные намеками на скудость знаний нервно отреагировали:

– Но очевидное подтвердят все присутствующие, неужели мы стоим на пороге нового открытия?

В словах тех, кто вступил в спор, звучал едва прикрытый сарказм. Придерживающиеся разных точек зрения обратились ко мне за разъяснением, мне ничего не оставалось, кроме как признаться, что предварительно я добавлял в чайник горячей воды из крана.

Тут же известный острослов рассказал анекдот. В таком же общежитии, как наше, студенты одного из своих товарищей незаслуженно обижали и часто обязывали кипятить чай, вот как его. (Указывая на меня.) Однажды их озарило чувство справедливости, и они обратились с обещанием не доставлять лишних хлопот своему сокурснику. В порыве благодарности и откровенности он воскликнул: «Тогда я вам тоже писать в чайник не буду».

Все посмотрели на меня с признательностью, но от чайника с тех пор держали подальше. Чтобы разрядить напряжение, один из студентов рассказывает анекдот.

Профессор на экзамене спрашивает студента:

– Вам задать один сложный вопрос или два легких?

– Один сложный, – выбирает студент.

– Тогда так: где впервые на земле появились обезьяны?

– На Арбате.

– Почему?

– А это уже второй вопрос.

На втором курсе я перебрался в общежитие в Измайлове, там всегда находился затейник, который устраивал проверку «козерогам», предлагая встать на чертежную доску с повязкой на глазах, руками опереться для устойчивости на голову двух добровольцев, поднимавших его. Чуть приподняв студента младшего курса, они приседали, создавая иллюзию подъема. Роли распределены, одни поднимают, раскачиваясь, другие кричат, прыгай, не то двое не удержат. Прыжок и неловкое падение, оттого что доска поднималась на несколько сантиметров от пола, завершался взрывом хохота.

С трудом, очень медленно и невесело осваивался я с укладом новой училищной жизни, и это чувство стеснительной неловкости долгое время разделяли со мной все первокурсники, именуемые козерогами. В прозвище Козерог, правда, звучит нечто пренебрежительное, но оно не обижает уже благодаря одной своей нелепости.

Пусть в памяти старины они так и остаются козерогами. Не нами это название придумано, а нашими прославленными предками. Пусть Козерог все-таки помнит о том, какая лежит огромная дистанция между ним и старшекурсником. Пусть всегда знает и помнит свое место, не лезет к старшим ни с фамильярностью, ни с дружбой, ни даже с простым праздным разговором. Спросит его старший – он должен ответить внятно и бодро. И дальше – никакой болтовни, никакой шутки, никакого лишнего вопроса. Иначе он зазнается и распустится.

Козерог, тут все просто, – это животное без хвоста. У первокурсников нет хвостов (академических задолженностей), поэтому они козероги. А набирать хвосты они начинают, как раз под знаком Козерога, с 22 декабря. Обычно в это время уже ясно, у кого зачет, а у кого нет.

От результатов сдачи экзаменов в сроки, ограниченные сессией, зависело назначение стипендии – и возможность поездки домой. Льготное приобретение авиабилетов, стоимость которых была равна месячной стипендии, мог позволить себе любой студент. Но всегда гладко на бумаге, а в жизни полно оврагов. Во-первых, только после сдачи зачетной сессии можно рассчитывать на допуск к экзаменационной. Экзамен – родственник лотереи, в канун его сдачи оцениваешь себя знатоком, беседа с экзаменатором не всегда подтверждение этому. Сроки пересдачи ограничивались зимними каникулами и двумя попытками, приказ ректора об отчислении мог стать реальностью, о которой совсем недавно ты не догадывался. Во-вторых, доступные цены билетов порождали их повышенный спрос, поэтому у билетных касс толпились огромные очереди. Наконец препятствия позади.

После шести часов полета аэропорт Ош закрыт из-за погодных условий – и посадка происходит в Ташкенте. Зал регистрации местных авиалиний переполнен, нам предстоит добраться до Андижана, а там рукой подать до дома. Протиснуться к стойке регистрации стоит больших усилий, не берусь описывать толкотню, но я впервые понял, что такое быть сардиной в консервной банке. Кто-то подсказывает в студенческий билет вложить пять рублей, иначе можно просидеть каникулы, это срабатывает.

Серый туманный день повис над Джалал-Абадом. Небольшое провинциальное местечко все окунулось в молочную пелену непроницаемого тумана. После московского январского мороза сырой день с моросящим нудным дождиком, холодным пронизывающим ветром все плотнее и плотнее укутывал в свой непроглядный серый покров. Узкие улочки пересекаются еще более тесными переулками: освещение все больше в центральной части города; на окраине их приводят в негодность, затемненные улицы как нельзя кстати для разного рода проходимцев, хулиганов и грабителей. Местные жители свыклись с неудобствами и стремились без острой надобности не покидать жилые дома и квартиры, чтобы не оказаться на пути искателей приключений или толпы, бегущей в одну или в другую сторону.

Окружающая убогость отступала на второй план, приоритетом для нас становился отчий дом: настроение в нем почти никогда не совпадало с настроением городской неустроенности; как правило, редко бывает, чтоб один ликовал, когда ликует другой, или один прослезился, когда другой льет слезы; отчий дом сиял, наполнялся жизнью с нашим приездом. В доме тепло. Газовое отопление несколько лет назад пришло на смену печному, радиаторы установлены под каждым окном с двойным остеклением, к тому же между стеклами уложена вата, а края окон, примыкающие к стене, проклеены полосками белой бумаги.

Счастье, когда родители рядом и неспешно ведут беседу. На стенах прикроватные гобелены – спутники нашего детства, сюжеты с лебедями классические, тех лет; телевизор «Рубин», он пришел на смену «КВН-49» (название расшифровывалось в народе как «Купил – Включил – Не работает»). Памятная картина Петра Белоусова «Мы пойдем другим путем», все так же на прежнем месте восточной стороны комнаты, перед круглым столом, на скатерть которого я опрокинул чернильницу, а потом не знал, как оправдаться перед мамой.

Мама неспешно проявляет интерес к бытовым условиям московской жизни:

– Не холодно ли в общежитии?

– Никак нет, вот так же тепло, как в нашей комнате, – успокаиваю я ее, зная о том, что она дотошно будет расспрашивать, как питается студенчество.

После моих объяснений мама делает вид, что поверила мне.

– Зимы московские студеные, а пальтишко у тебя не по сезону, жиденькое, – продолжает мама. – Мы попросим отца приспособить меховую безрукавку к пальто, он у нас умелец, на все руки мастер, он и обувь починит, и пальто утеплит.

Отец закуривает «Беломорканал», он был убежденным сторонником того, чтобы его дети приобретали техническую специальность, так оно и произошло, трое учились в Москве, четвертый в Таганрогском радиотехническом институте.

– Расскажи мне, сынок, – обращается он ко мне, – некоторые подробности о своем училище.

– Знаешь, Ата, более трех тысяч преподавателей обучают студентов, из них триста сорок – доктора и профессора, свыше тысячи семисот кандидатов наук, – говорю я. – Это не только уникальная библиотека, прекрасные аудитории, но и замечательные лаборатории и кабинеты, оснащенные новейшими станками, приборами, исследовательской аппаратурой. Мы знакомимся с техникой будущего, с той, которую еще предстоит внедрить в производство.

Именно в училище я впервые познакомился с литейным мини-цехом, с прогрессивным методом обработки металла и узнал многое другое. Первую производственную практику мы проходили на Московском электромеханическом заводе имени Владимира Ильича, предприятие специализировалось на выпуске автономных передвижных электростанций, сварочных агрегатов, электродвигателей большой мощности, одномашинных преобразователей частоты. Вторую – нам предстоит пройти на Автомобильном заводе имени Лихачева, в ремонтно-механическом цехе.

Именно тут студенты получали практические знания по своим будущим профессиям. МВТУ вооружает студента не только новейшими знаниями, но и практическими навыками, готовя из них будущих командиров производства по разнообразным специальностям.