Так утомляют вас дела страны,
      Что страх за вас мою терзает грудь.
      Но пусть вас это не гнетет ничуть.
      Любовь и страх у женщины в крови.
      Где нет его, не видно и любви.
      Свою любовь я доказала вам,
      Но страсть моя со страхом пополам.
      Большой любви и вздор внушает страх:
      Любовь и страх растут как на дрожжах.
АКТЕР-КОРОЛЬ. Увы, пришла пора расстаться нам.
      Я слабну не по дням, а по часам.
      А ты живи, чаруя красотой,
      Подлунный мир. И, может быть, другой
      Супруг…
АКТЕР-КОРОЛЕВА. О замолчи! Быть мне в аду,
      Когда другого мужа я найду!
      Вторично в брак вступает только тот,
      Кто первого супруга изведет.
ГАМЛЕТ (в сторону). Крапивою, крапивой по ушам!
АКТЕР-КОРОЛЕВА. Второй союз не страстью освящен:
      Своекорыстие его резон.
      В гробу перевернется милый друг,
      Когда ко мне войдет второй супруг.
АКТЕР-КОРОЛЬ. Не верить не могу твоим словам.
      Но, право, не до слов порою нам.
      Когда мы любим, клятвам грош цена:
      Исчезло чувство – снизилась она.
      Родятся клятвы в сумраке ночном
      И сиротливо умирают днем.
      Так падают набухшие весной
      Плоды с ветвей осеннею порой.
      И потому забвенье нам дано:
      От клятв освобождает нас оно.
      Чередованьем радостей и бед
      Мечтанья наши сводятся на нет.
      Перемежаясь, радость и беда
      Друг друга проникают без труда.
      Но если так изменчив белый свет,
      В любви и вовсе постоянства нет.
      Вопрос открытый, кто кому раба:
      Любовь – судьбе или любви – судьба.
      Друзей не сыщет павший фаворит,
      А новому и враг благоволит.
      Каприз судьбы или игра страстей?
      Кому-то нет покоя от друзей;
      А кто-то в горе узнает о том,
      Как лучший друг становится врагом.
      Вот и выходит, что всесильный рок
      Встает затеям нашим поперек.
      Поскольку замышляется одно,
      А делом стать другому суждено.
      Так и тебе противен брак второй,
      Пока не стала в первом ты вдовой.
АКТЕР-КОРОЛЕВА. Ослепнуть мне, погибнуть без еды,
      Томиться днем, ночами ждать беды;
      Отчаясь, разувериться во всем
      И в келье грех замаливать потом;
      Все, от чего мертвеет счастья взор,
      Носить в душе мечтам наперекор;
      Стенать как в этой жизни, так и в той,
      Когда супругом станет мне другой!
ГАМЛЕТ. Ох и надует же она его!
АКТЕР-КОРОЛЬ. Что ж, ты клялась. Но я так изнурен
      Дневною суетой, что краткий сон
      Не помешает мне. (Засыпает.)
АКТЕР-КОРОЛЕВА. Усни, родной.
      И дай нам Бог не встретиться с бедой.
 

(Уходит.)

ГАМЛЕТ. Ваше впечатление от спектакля, миледи?

КОРОЛЕВА. На мой взгляд, эта госпожа преувеличивает свои возможности.

ГАМЛЕТ. О, эта госпожа сделает даже больше, чем может.

КОРОЛЬ. Вы знаете эту пьесу? Она пристойна?

ГАМЛЕТ. Вполне. Это шутка. Здесь, правда, отравляют, но шутя. Словом, пристойнее некуда.

КОРОЛЬ. Как, вы говорите, называется пьеса?

ГАМЛЕТ. «Мышеловка». Вы спросите, как это? Я отвечу: аллегорически. В свое время эта история наделала в Вене много шума. Это – герцог Гонзаго, это – его жена Баптиста. Дельце, сами увидите, довольно гнусное. Но нам-то что? Ни к вам, ваше величество, ни к нам, безгрешным, это отношения не имеет. Пусть кляча корячится, если у нее зудит холка, а на нас хомута нет.

Входит ЛУЦИАН.

Это вышел Луциан, племянник герцога.

ОФЕЛИЯ. Вы могли бы стать корифеем греческого хора, милорд.

ГАМЛЕТ. Я бы мог прокомментировать ваше любовное свидание с помощью этих марионеток, миледи.

ОФЕЛИЯ. Сколько в вас яда, милорд.

ГАМЛЕТ. Да, прежде чем мое жало его лишится, вы изрядно постонете.

ОФЕЛИЯ. Это наконец сверх всякой меры!

ГАМЛЕТ. Желаю того же вашему будущему мужу. – Убийца, начинай, сифилисная твоя рожа! Перестань кривляться – и за дело. Как там у вас: «Пророчит смерть раскаркавшийся ворон!»

 
ЛУЦИАН. Он спит. Час пробил. Пуст притихший сад.
      Ад в сердце, сила в мышцах, в склянке яд:
      Отвар из трав Гекатовых, в три раза
      Вреднее и заразнее проказы,
      Чудовищною мощью колдовства
      Смертельный для живого существа.
 

(Вливает яд в ухо СПЯЩЕМУ.)

ГАМЛЕТ. Этот Гонзаго на самом деле был отравлен в саду, а убийца овладел троном. Эта чудесная итальянская хроника изложена великолепным итальянским языком. Смотрите: сейчас отравитель уломает жену Гонзаго.

 
ОФЕЛИЯ. Король встает!
ГАМЛЕТ. Петарды испугался?
КОРОЛЕВА. Что с вами, государь?
ПОЛОНИЙ. Актеры, прочь!
КОРОЛЬ. Огня! Живей!
ВСЕ. Огня, огня, огня!
 

(Все, кроме ГАМЛЕТА и ГОРАЦИО, уходят.)

 
ГАМЛЕТ. Подранок-лань лежит в кустах,
      Олень – бежит вперед.
      Те – спят, а эти – на часах.
      Так день за днем идет.
 

А что, сэр, если к этому еще и шляпу с пером да пару стоптанных туфель с прованскими розами, то, обернись ко мне Фортуна турком, взяли бы меня в актеры?

ГОРАЦИО. На полставки.

ГАМЛЕТ. Нет, на полную.

 
      Всходил Юпитер на престол,
      Но вскоре умер он.
      И вот на трон, мой друг Дамон,
      Воссел большой… павлин.
 

ГОРАЦИО. А почему не в рифму, милорд?

ГАМЛЕТ. Милый Горацио, слова духа стоят тысячи фунтов! Ты уловил?

ГОРАЦИО. А как же, милорд.

ГАМЛЕТ. Когда играли отравление?

ГОРАЦИО. Если верить глазам.

 
ГАМЛЕТ. Ха-ха-ха-ха! Эй, музыку сюда!
      Что ж, раз король утратил интерес
      К одной из самых интересных пьес,
      Ко мне, флейтисты! Музыка, греми!
 

РОЗЕНКРАНЦ и ГИЛЬДЕНСТЕРН возвращаются.

ГИЛЬДЕНСТЕРН. Милейший принц удостоит нас несколькими словами?

ГАМЛЕТ. Хоть целой историей, сэр.

ГИЛЬДЕНСТЕРН. Его величество, милорд…

ГАМЛЕТ. В самом деле, сэр, что это с ним?

ГИЛЬДЕНСТЕРН. Они уединились в совершенном расстройстве.

ГАМЛЕТ. С расстройством желудка? Это, наверное, с перепою.

ГИЛЬДЕНСТЕРН. Нет, милорд, скорее от желчи.

ГАМЛЕТ. Обратитесь к личному врачу его величества, это будет гораздо благоразумней. Моя микстура может сделать короля еще более желчным.

ГИЛЬДЕНСТЕРН. Прошу вас, милейший принц, держаться в своей речи некоторого стержня и не сторониться в каком-то испуге сути дела.

ГАМЛЕТ. Считайте, что вы меня стреножили. Излагайте.

ГИЛЬДЕНСТЕРН. Ваша огорченная до глубины души августейшая матушка поручила нам пойти к вашему высочеству…

ГАМЛЕТ. Я вас приветствую.

ГИЛЬДЕНСТЕРН. Простите, милейший принц, теперь не до этикета. Либо – если вы соблаговолите дать нам нормальный ответ – мы выполняем просьбу вашей матушки, либо, с вашего разрешения, откланиваемся, и дело с концом.

ГАМЛЕТ. Не дам, сэр.

ГИЛЬДЕНСТЕРН. Чего, милорд?

ГАМЛЕТ. Нормального ответа, Ведь я, если помните, не совсем нормален. Вам, то есть моей матери, придется обойтись ненормальным ответом. Ну да ладно. Вы сказали, моя мать…

РОЗЕНКРАНЦ. Вот именно. По словам вашей матушки, она крайне потрясена вашими выходками.

ГАМЛЕТ. Потрясающе! Редкий сын способен потрясти мать до такой степени. Что же трусит вслед за этим потрясением, не подскажете?

РОЗЕНКРАНЦ. Она просит вас перед сном зайти к ней в будуар для разговора.

ГАМЛЕТ. Повинуемся, будь она нашей матушкой хоть десять раз подряд. Что еще вам надо от меня?

РОЗЕНКРАНЦ. Вы когда-то хорошо ко мне относились, принц.

ГАМЛЕТ. Да, и мое отношение к вам не переменилось, клянусь этими ворюгами и хапугами! (Указывает на свои руки.)

РОЗЕНКРАНЦ. Милейший принц, что вас так возбуждает? Вы отказываетесь поделиться с верными друзьями своими бедами и тем самым сжигаете за собой все мосты.

ГАМЛЕТ. Сэр, я еще не всего добился в жизни.

РОЗЕНКРАНЦ. Как же так? Разве король во всеуслышание не объявил вас своим наследником?

ГАМЛЕТ. Вы правы, но «пока травка подрастет…» – что там говорит о голодной лошади народная мудрость?

Возвращаются МУЗЫКАНТЫ с флейтами.

Любезный, дайте-ка мне посмотреть вашу флейту. – Осадите назад! И что это вы отираетесь у меня за спиной? Можно подумать, вы подкрадываетесь ко мне с наветренной стороны, чтобы загнать в западню.

ГИЛЬДЕНСТЕРН. Милорд! Моя услужливость проявляется с излишней настойчивостью только потому, что моя любовь к вам лишена деликатности.

ГАМЛЕТ. Мудрено выражаетесь. Лучше сыграйте нам на флейте.

ГИЛЬДЕНСТЕРН. Но я не умею, милорд.

ГАМЛЕТ. Но я же вас прошу.

ГИЛЬДЕНСТЕРН. Честное слово, не умею.

ГАМЛЕТ. Ну ради меня.

ГИЛЬДЕНСТЕРН. Я даже не знаю, как ее и в руки-то брать.

ГАМЛЕТ. Это так же просто, как лгать. Перебирайте пальцами эти клапаны, ртом дуйте в это отверстие, и благодаря вам неизреченная музыка вырвется на свободу. Вот, посмотрите.

ГИЛЬДЕНСТЕРН. Но я не могу всем этим распорядиться. Я не музыкант и с гармонией не в ладах.

ГАМЛЕТ. Понимаете теперь, в какое ничтожество вы меня превращаете? Вы беретесь играть на мне; вы собираетесь распоряжаться моими клапанами; вы намерены извлечь из меня тонику моей тайны; вы хотите манипулировать моими регистрами; вы смеете, черт вас возьми, ставить меня ниже флейты, хотя и не можете вытянуть ни звука из нее, из этого органа в миниатюре, наполненного изумительной музыкой. Можно считать меня каким угодно инструментом, можно порвать мои струны, но играть на мне – невозможно.

Входит ПОЛОНИЙ.

Храни вас Бог, сэр!

ПОЛОНИЙ. Милорд, ее величество с нетерпением ожидает вас.

ГАМЛЕТ. Вон облако, похожее на верблюда, видите?

ПОЛОНИЙ. Клянусь Богом, милорд, вылитый верблюд!

ГАМЛЕТ. Я хотел сказать, похожее на крысу.

ПОЛОНИЙ. Да, у этого верблюда спинка, как у крысы.

ГАМЛЕТ. То есть, как у кита.

ПОЛОНИЙ. Точно, как у кита.

ГАМЛЕТ. Ладно, я иду к матери. (В сторону.) С ними в самом деле рехнуться можно. – Скажите ей, что я уже иду.

ПОЛОНИЙ. Я так и передам.

ГАМЛЕТ. «Уже!» – не так все просто. – Ступайте, гоcпода.

(Все, кроме ГАМЛЕТА, уходят.)

 
      Сейчас начало шабаша ночного:
      Повеет адом, встанут мертвецы.
      И я бы мог сейчас – что там убить! —
      Упиться кровью, от чего наутро
      Пришел бы в ужас. Стоп! Меня ждет мать.
      О, сердце, человеческим останься,
      Жестоким, но не до остервененья,
      В грудь сына дух Нерона не вселяй!
      Кинжал речей на меч я не сменю,
      Перед самим собою лицемеря.
      Зато упрек мой будет тем больней,
      Что я решил не прикасаться к ней!
 

(Уходит.)