Некоторое время мне пришлось потратить на раздумье – надо было укрепить дверь в кабинет. Наконец я спустился на кухню и не без труда выбрал несколько поленьев потяжелее, потом подпер ими наискось дверь, прибив сверху и снизу гвоздями. С полчаса потрудившись над распорками, я нашел принятые меры достаточными.
Почувствовав себя спокойно, я надел снятый на время сюртук и приступил к другим занятиям – нужно было уладить еще пару дел, прежде чем подниматься на башню. Однако пока я занимался ими, у двери поднялась возня: толкавшие снаружи твари проверяли замок на прочность. Я выжидал, не издавая ни звука. Вскоре снаружи донеслись голоса еще нескольких свинорылов, которые о чем-то негромко переговаривались между собою. Внезапно раздалось торопливое негромкое хрюканье, и дверь затрещала под могучим напором. Твари продавили бы ее внутрь, если бы не поставленные мною подпорки. Потом – столь же быстро – они оставили дверь и вновь завели переговоры.
Наконец одна из тварей негромко взвизгнула, и я услышал приближающиеся шаги. Негромкий разговор завершился молчанием; как я понял, осаждавшие попросили помощи. Понимая всю остроту ситуации, я стоял, держа наготове винтовку, чтобы, если поддастся дверь, убить по крайней мере кого-нибудь из них. Вновь послышался негромкий сигнал. И снова дверь затрещала, еле выдерживая могучий натиск. Целую минуту, наверно, свинорылы давили на дверь, а я со страхом смотрел на нее и боялся: ведь в любую секунду дерево могло поддаться напору. Тем не менее петли выдержали, попытка не принесла результата. Вновь раздалось хрюканье жуткой речи, и за нею я уловил шаги новоприбывших.
После долгих переговоров, во время которых дверь несколько раз основательно содрогалась, они вновь успокоились… Я понимал, что свинорылы готовятся к третьему приступу. В душе моей царило отчаяние: петли еле выдержали два предыдущих натиска, и я опасался, что новый окажется для них уже чрезмерным испытанием.
И тут мой встревоженный разум наконец озарила искорка вдохновения. Я немедленно – размышлять было некогда – выскочил вон из комнаты и помчался по лестнице – на сей раз не на одну из башен, а на плоскую свинцовую крышу. Оказавшись на ней, я бросился к ограждавшему ее парапету и, перегнувшись, заглянул вниз. И как раз услышал прохрюканную команду, после которой стоны еще выдерживавшей натиск двери донеслись даже до меня.
Нельзя было терять ни минуты, и, перегнувшись, я прицелился и быстро нажал курок. Резко прогремел выстрел; хлюпнув, поразила цель пуля. Снизу донесся пронзительный визг, стоны двери умолкли. Я отодвинулся от парапета – и вдруг, задрожав, огромная плита выскользнула из-под моих ног и рухнула прямо на тесную кучку стоявших внизу свинорылов. В ночной тишине разом жутко взвыли несколько голосов, послышался топот разбегающихся ног. Я осторожно заглянул вниз. Лунный свет позволял различить контуры парапетной глыбы, и мне показалось, что из-под нее выступают очертания белесой фигуры… впрочем, особой уверенности в этом я не испытывал.
Так прошло несколько минут.
Глядя вниз, я заметил, что из тени дома появился силуэт одной из тварей, она подошла к камню и нагнулась. Я не видел, чем она там занималась, однако через минуту свинорыл поднялся, держа в когтях какой-то кусок, поднес его ко рту и…
Сразу я ничего не понял, хотя до меня уже начинало доходить. Тварь нагнулась снова. Мерзостно было даже глядеть на нее. И я стал заряжать винтовку. А когда вновь поглядел вниз, тварь уже пыталась отодвинуть камень в сторону. Положив ствол на парапет, я выстрелил снова. Рухнув мордой вперед, чудище задергалось в конвульсиях.
Однако почти одновременно с грохотом выстрела до ушей моих донесся звон разбитого стекла. Успев перезарядить ружье, я бросился вниз и буквально пролетел пару пролетов.
Тут я остановился, чтобы прислушаться. Звон повторился. Похоже, он доносился с этажа, находившегося как раз подо мною. Я в тревоге бросился вниз по ступенькам, на слух – по скрежету оконного переплета – добрался до двери одной из пустующих спален с задней стороны дома и настежь распахнул дверь. Комната была едва освещена лунным светом – лучи его перекрывали шевелившиеся в окне фигуры. На моих глазах один из свинорылов уже шагнул в комнату. Я навел на него ружье и не целясь выстрелил, огласив комнату оглушительным грохотом. Когда дым рассеялся, оказалось, что в комнате никого нет и все шевелившиеся в окне фигуры исчезли. Сразу сделалось значительно светлее. Через разбитое стекло в комнату врывался холодный ночной воздух. Снаружи доносились стоны и неразборчивый свиной говорок.
Став сбоку окна, я перезарядил ружье и замер, выжидая. Наконец послышался шорох. Оставаясь в тени невидимым, я прекрасно все видел со своего места.
Звук становился все ближе, и вот над подоконником что-то мелькнуло и легло на край разбитой оконной рамы. Тут я увидел, что это рука. Мгновением позже передо мной оказалась харя одного из свинорылов. Но прежде, чем я успел пустить в ход ружье, послышался громкий треск… т-р-р-а-х; это оконный переплет не выдержал веса твари. В следующее мгновение глухой удар и короткий вопль известили, что чудище шмякнулось оземь. С кровожадным желанием увидеть его предсмертные судороги я шагнул вперед, однако не сумел ничего разглядеть: внизу звучала знакомая уже тарабарщина, свидетельствуя, что под окном собралось достаточно чудищ.
Я стоял, вглядываясь вниз, и пытался понять, каким образом эта тварь сумела подняться на такую высоту, ведь стена здесь была достаточно ровной, и окно располагалось футах в восьмидесяти над землею.
Перегнувшись, я заметил четкую тонкую тень, протянувшуюся по всей стене снизу до крыши. Она шла совсем рядом с окном – слева, футах в двух. Я вспомнил – это была водосточная труба, несколько лет назад установленная, чтобы отводить с крыши дождевую воду. Я давно забыл о ней. Теперь стало понятно, каким образом эти твари сумели добраться до окна. Тут я вновь услышал царапанье и шорох – наверх лезло новое чудище. Помедлив, я высунулся из окна и толкнул трубу; к моему восторгу, она легко шевельнулась под рукой. Тогда, воспользовавшись стволом ружья как рычагом, я поспешно оторвал трубу от стены и, ухватившись обеими руками, оттолкнул ее подальше – вместе с цеплявшейся за металл тварью.
Я подождал, прислушиваясь к новому взрыву воплей, но продолжения атаки уже не последовало. Оставалось надеяться, что очередного натиска здесь можно не ожидать, ведь я уничтожил тот единственный путь, которым твари добирались к окну. Возле других окон труб не было, и я ощутил некоторую уверенность.
Оставив спальню, я вернулся в свой кабинет, чтобы проверить состояние двери. Войдя, я засветил две свечи и с ними приблизился к двери. Одна из массивных петель стронулась с места, в верхней части двери образовалась вмятина дюймов шесть глубиною.
Должно быть, волею Провидения я сумел опередить чудищ едва ли не в самый последний момент. Я подумал про парапетный камень. Как случилось, что он упал? Ведь при каждом выстреле я опирался на него и при этом не замечал, чтобы тот шатался. Однако стоило мне разогнуться, и камень вдруг вывалился из-под ног. Нетрудно было сообразить, что причиной бегства свиномордых стало скорее своевременное падение камня, нежели моя стрельба. Потом я решил, что следует воспользоваться передышкой и надежнее укрепить дверь. Мерзкие твари еще не возвращались к двери после падения камня, но кто мог сказать, как долго будут они держаться поодаль?
Я спешно приступил к починке двери, но уже со всей возможной основательностью. Спустившись вниз, я отыскал несколько крепких дубовых досок, принес их в кабинет и, оторвав прежние самодельные опоры, набил на дверь поперечины и только потом вновь старательно приколотил свои распорки, до шляпки забивая в дерево каждый гвоздь.
Дверь стала, на мой взгляд, прочней, чем была, – доски добавили надежности, и теперь я мог рассчитывать, что она сможет выдержать и более серьезный натиск.
А потом я зажег прихваченную из кухни лампу и отправился проверять нижние окна.
Теперь, узнав силу, которой обладали эти твари, я испытывал беспокойство, и окна нижнего этажа внушали мне опасения, несмотря на прочные решетки, которыми они были защищены снаружи.
В первую очередь я отправился в погреб для хранения масла, памятуя о событиях, произошедших там совсем недавно. Было холодно, и сквознячок выдувал странный звук на обломках стекла. Невзирая на все неприятные воспоминания, я все же пришел к выводу, что там ничего не изменилось. Я подошел к окну и осмотрел решетку внимательней, с удовлетворением отметив толщину ее прутьев. Тут мне вдруг показалось, что средний из них чуть изогнут – самую малость, – так могло быть уже многие годы, ведь прежде мне не случалось обращать внимание на это окно.
Протянув вперед руку, я взялся за прут. Мне он показался таким прочным, словно вырублен из скалы. Неужели твари попытались начать с него и оставили старанья, лишь убедившись в том, что эта решетка им не по зубам? Потом я проверил все окна по очереди, но даже самый придирчивый осмотр не выявил ничего подозрительного. Закончив с этим делом, я вернулся в свой кабинет и налил себе чуточку бренди, после чего поднялся караулить на башню.
Было уже около трех часов ночи, и небо на востоке начинало бледнеть, предвещая зарю. Неторопливо явился рассвет, и я наконец смог тщательно разглядеть, что творится в садах. Однако чудищ нигде не было видно. Я перегнулся вниз, чтобы посмотреть, на месте ли тело твари, которую мне удалось пристрелить ночью. Его не было, и я решил, что свинорылы успели убрать труп.
Потом я выбрался на крышу дома и подошел к месту, откуда вывалился кусок парапета. Я внимательно поглядел вниз: плита оставалась там же, куда упала, но сверху сложно было сказать, есть ли под ней чье-нибудь тело; не было заметно и трупов тех тварей, которых я пристрелил после падения камня. Значит, убрали и их. Я повернулся и отправился вниз, в кабинет, где наконец рухнул в кресло, не ощущая в себе никаких сил. Уже вполне рассвело, но лучи солнца еще не начинали по-настоящему греть. Часы пробили четыре раза…
…Вздрогнув, я проснулся и торопливо огляделся. На часах в углу стрелки показывали три. День уже клонился к вечеру. Значит, я проспал почти одиннадцать часов.
Я распрямился в кресле и прислушался. В доме царило полное молчание. Я медленно поднялся на ноги и зевнул. Но усталость еще не отпустила меня, и я уселся вновь, раздумывая о причинах внезапного пробуждения.
Наконец я решил, что, должно быть, пробили часы, и уже намеревался вновь придремать, когда внезапный шум разом заставил меня забыть про сон. Кто-то крадучись пробирался по коридору неподалеку от моего кабинета. Я мгновенно вскочил на ноги, сжав винтовку, и стал ждать, стараясь не производить шума. Неужели твари сумели проникнуть в дом, когда я спал? Пока я так размышлял, шаги приблизились к двери, на миг остановились и проследовали дальше. Я на цыпочках прокрался к дверному проему и выглянул. Тут я испытал истинное облегчение, знакомое, наверно, лишь помилованному перед самой казнью преступнику, – в коридоре оказалась моя сестра, уже направлявшаяся к лестнице.
Я шагнул в холл и собирался уже окликнуть ее, когда мне вдруг показалось странным, что сестра старается незамеченной пробраться мимо моей комнаты. Я был озадачен и на мгновение даже подумал, что вижу совсем не ее и что в доме завелась какая-то новая тайна. Однако, разглядев знакомую поношенную юбку, я едва не рассмеялся. Эту вещь – далеко не первой молодости – трудно было с чем-нибудь перепутать. Тем не менее поведение сестры озадачивало меня, и, памятуя, в каком состоянии духа находилась она вчера, я отправился следом за сестрой, чтобы посмотреть, что она будет делать, стараясь при этом ничем не испугать ее. Если поступки ее окажутся рациональными – отлично… если же нет – придется ее приструнить. Угрожавшие нам отовсюду опасности попросту не допускали нового риска.
Очутившись на лестнице, я прислушался. И сразу услышал звук, буквально заставивший меня скатиться вниз: звякнул засов. Дура-сестрица уже отпирала заднюю дверь.
Я добрался до нее прежде, чем Мэри успела отодвинуть последнюю задвижку. Сестра не видела меня, пока я не схватил ее за руку. Быстро, испуганным зверьком, оглянувшись, она громко вскрикнула.
– Мэри! – строго сказал я. – Что за чушь ты творишь? Неужели тебе необходимы какие-то объяснения, неужели ты не поняла еще, в какой мы оказались беде?
Она ничего не ответила, только дрожала и всхлипывала, тяжело дыша.
Несколько минут я потратил на уговоры, велел соблюдать осторожность, просил не бояться. Явной опасности нет, говорил я сестре, изо всех сил стараясь поверить в это, но надо же соблюдать осторожность… нам лучше вообще не покидать дом еще несколько дней.
Наконец я отчаялся и умолк, ощутив, что разговаривать бесполезно: сестра была явно не в себе. В конце концов я велел ей отправляться в свою комнату, раз она не способна проявить разум.
Но Мэри словно ничего не слышала. Поэтому без дальнейших слов я взял ее на руки и понес к спальне. Она коротко вскрикнула, а потом начала безмолвно содрогаться всем телом, но я уже добрался до лестницы.
Войдя в комнату сестры, я сразу же уложил ее на кровать. Она лежала спокойно – молча и не рыдая, – только дрожала в приступе отчаянного страха. Взяв плед с ближайшего кресла, я укрыл ее. Больше помочь ей было нечем, и я сразу направился к большой корзине, в которой лежал Рыжик. Сестра взяла к себе раненого пса и ухаживала за ним, поскольку рана оказалась куда более серьезной, чем я мог предполагать. По состоянию пса было ясно, что, невзирая на легкое умственное расстройство, сестра заботилась о собаке. Это меня обрадовало. Пригнувшись к корзине, я заговорил с Рыжиком, тот в ответ вяло лизнул мне руку, ибо на более энергичное проявление радости еще не был способен.
Вернувшись к постели сестры, я спросил у Мэри, как она себя чувствует, но она лишь тряслась, и я – к собственному прискорбию – осознал, что от моего общества ей становится только хуже.
Тогда я оставил сестру и вышел в коридор, заперев за собой дверь. Ключ остался в моем кармане: другого выхода не было.
Остаток дня я провел то на башне, то в кабинете. Принес из кладовой буханку хлеба и весь день отщипывал от нее, запивая кларетом.
Что за томительный, что за долгий день это был. Если бы только я мог выйти в сад, то, наверно, успокоился бы; но сидеть одному в огромном безмолвном доме вместе с обезумевшей женщиной и раненым псом… Подобные переживания явятся испытанием и для самых прочных нервов. Тем более что вокруг, в густом кустарнике, конечно же, дожидались удобного мгновения адские свинорылы. Случалось ли кому-нибудь из людей попадать в подобную переделку?
Вечером, а потом уже ближе к ночи я дважды спускался к сестре. Когда я вошел во второй раз, она возилась с Рыжиком, но, завидев меня, в страхе забилась в дальний угол. Бедная девочка! Ее испуг терзал мою душу, и я не стал более беспокоить Мэри. Пройдет несколько дней, подумал я, ей станет лучше, а пока все равно ничего нельзя сделать. Но я решил, что все-таки следует держать ее запертой в своей комнате. Только одно подбодрило меня – сестра все-таки приложилась к пище, которую я оставил ей в первый раз.
Так и прошел этот день.
О проекте
О подписке