Часть I
Перфекционизм: что это такое?

1
Наш любимый недостаток
Или насколько современное общество одержимо перфекционизмом

«Я перфекционист, поэтому могу довести себя до белого каления – и других людей тоже. В то же время я думаю, что это одна из причин моего успеха. Потому что мне действительно небезразлично то, что я делаю».

Мишель Пфайффер

В рассказе Натаниэля Готорна «Родимое пятно»^[1], написанном в 1843 году, выдающийся ученый по имени Эйлмер женится на Джорджиане, молодой женщине, чье совершенство омрачает лишь маленькое родимое пятно на левой щеке. Контраст безупречного лица Джорджианы с этим практически бесцветным родимым пятном беспокоит перфекциониста Эйлмера, и он не видит ничего, кроме этого единственного несовершенства своей жены, воспринимая его как «багровое пятно на снегу».

Для Эйлмера родимое пятно Джорджианы – ее «роковой изъян». Вскоре его отвращение передается и ей, заставляя Джорджиану видеть себя как искаженный образ, созданный Эйлмером. Она умоляет его использовать свой научный талант, чтобы исправить ее несовершенство, «невзирая ни на какой риск».

Они разрабатывают план. Эйлмер, талантливый химик, будет экспериментировать с различными веществами и соединениями, пока не будет найдено подходящее лекарство. Он трудится день и ночь, но идеальная формула не дается ему. Однажды, когда он отвлекся на свои пробирки, Джорджиана мельком просматривает дневник Эйлмера и обнаруживает список его неудач. «Сколь бы многого он ни достиг, – замечает она, – его самые блестящие успехи почти неизменно оказывались неудачами в сравнении с тем идеалом, к которому он стремился».

И вдруг: «Эврика!» – Эйлмер сотворил алхимическое чудо. «Воду из небесного источника» Джорджиана поспешно выпивает, после чего падает в изнеможении и просыпается на следующий день, не обнаружив никаких следов своего родимого пятна. Эйлмер радуется своему успеху: «Ты совершенна!» – говорит он своей, теперь во всех отношениях безупречной, жене.

Но в рассказе Готорна таится подвох: хотя зелье Эйлмера исправило изъян Джорджианы, это произошло ценой ее жизни. Родимое пятно исчезает – и вскоре после этого жизнь покидает Джорджиану.

Спустя немного времени после того, как Готорн написал «Родимое пятно», другой готический писатель, Эдгар Аллан По, создал столь же леденящее душу исследование трагической психологии перфекционизма. В рассказе Эдгара По «Овальный портрет»^[2] раненый мужчина ищет убежища в заброшенном особняке на итальянском полуострове. Его слуга пытается залечить его раны, но безуспешно. Мужчина оценивает свое положение как слишком тяжелое, поэтому скрывается в одной из многочисленных спален особняка, чтобы умереть.

Лежа на кровати, в лихорадке и бреду, он рассматривает множество картин, развешанных по стенам спальни. Рядом с ним на подушке лежит маленький томик, в котором, как утверждается, содержатся их описание и история создания. Когда он настраивает канделябр, чтобы лучше осветить страницы, его взгляд падает на портрет молодой женщины в овальной рамке, спрятанный в укромном уголке за столбиком кровати. Мужчина буквально загипнотизирован картиной. Он открывает книжицу и находит запись, посвященную ее истории.

Женщина на овальном портрете была молодой женой одаренного художника, всего себя отдававшего искусству. Она была «девушкой редчайшей красоты», но ее муж был настолько одержим своим мастерством, что уделял ей мало внимания. Однажды художник попросил у своей жены разрешения написать ее портрет. Она согласилась, думая, что это наконец ее шанс провести немного драгоценного времени со своим любимым. Она вошла в его мастерскую и терпеливо сидела там, в темной комнате с высокой башенкой, пока художник увековечивал ее земную красоту.

Но, вероятно, как и Эйлмер, художник был перфекционистом. «Он упивался своей работой, которая продолжалась час за часом и изо дня в день». Прошло много недель. Художник настолько погрузился в свое искусство, что не заметил, как начала чахнуть его жена. «Он не хотел видеть, что скудный, мертвенный свет, освещавший эту одинокую башню, подорвал здоровье и бодрость духа его жены, которая все больше чахла, и это замечали все, кроме него».

И все же она покорно подчинялась перфекционизму своего мужа. А художник настолько зациклился на том, чтобы запечатлеть красоту своей жены, что в конце концов смотрел только на портрет. «Он не хотел видеть, что тона и оттенки, которые он наносил на холст, он забирал со щек той, что сидела перед ним». Прошло еще несколько недель. Жена художника слабела. Наконец он положил последний мазок на свой шедевр и вскричал: «Да это сама жизнь!»

Он повернулся к своей жене, и та упала замертво.

Нелегко читать Готорна и По через призму 2023 года. Но их рассказы до жути близки к истине. Джорджиана Готорна вполне могла бы быть одной из многих женщин, а то и мужчин, которые умерли или были искалечены пластической хирургией в стремлении к телесному совершенству. В чертах художника Эдгара По мы можем разглядеть черты вечно измученных банкиров или юристов, работающих круглые сутки, чтобы заключить сделку или подписать контракт, в ущерб времени, посвященному семье и друзьям.

И все же, несмотря на множество параллелей, наиболее показательными в этих историях, пожалуй, являются контрасты. Тогда, в джексонианской Америке^[3], перфекционизм нередко был темой популярных готических хорроров, его следовало высмеивать и, безусловно, избегать. В наши дни фокус психологии перфекционизма несколько иной. Сейчас это гораздо более ценное качество – качество, которое мы могли бы желать или которым восхищаемся. Черта, говорящая о том, что мы усердно работаем, отдавая этому все, что способны отдать.

Конечно, в отличие от Эйлмера Готорна или художника из рассказа Эдгара По, мы не совсем наивны. Мы осознаем сопутствующий ущерб от перфекционизма, исчисляемый часами неустанных усилий, несметными личными жертвами и огромным давлением на самих себя. Но в этом-то и суть, не так ли? Перфекционизм – это знак самопожертвования в современной культуре, своеобразный знак почета, скрывающий совершенно иную реальность.

Именно поэтому собеседования при приеме на работу, как правило, особенно ярко демонстрируют нашу готовность исповедовать перфекционизм. Несмотря на все подводные камни этих испытаний, можно многое узнать о том, как мы хотим, чтобы нас оценивали, и о масках, которые мы надеваем, чтобы убедить наших интервьюеров в том, что мы действительно стоим будущих вложенных средств.

Самой показательной частью перекрестного допроса, именуемого собеседованием, всегда является ответ на этот убийственный вопрос: «Каков ваш самый большой недостаток?» Наша реакция на него призвана выявить то, что мы считаем социально приемлемыми слабостями – слабостями, которые доказывали бы, что мы подходим для этой работы. Мы должны говорить о недостатках, наличие которых выставляло бы нас в выгодном свете. «Мой самый большой недостаток? – отвечаем мы, пытаясь создать впечатление, что исследуем глубины своего характера. – Я бы сказал, что это мой перфекционизм».

Да, этот ответ уже порядком избитый. Действительно, согласно опросам, рекрутеры обычно приводят фразу «Я немного склонен к перфекционизму» как наиболее часто используемое клише на собеседованиях при приеме на работу^[4]. Но если отставить в сторону клишированность и спросить себя, почему мы даем именно такой ответ, будет совершенно уместно предположить, что сигнализировать о своей пригодности таким образом вполне разумно. В конце концов, в условиях гиперконкурентной экономики, в которой победитель получает все, «средний» – однозначно ругательное слово. Признание того, что вы готовы делать лишь ровно столько, сколько нужно, означает признание того, что вам не хватает амбиций и личной решимости стать лучше. Кроме того, мы все считаем, что работодатели не согласны на что-то меньшее, чем совершенство.

Мы также полагаем, что и обществу не нужно что-то меньшее, чем совершенство. В отличие от времен Готорна и По, перфекционизм в современном мире – зло неизбежное, достойная слабость, наш любимый недостаток. Живя внутри этой культуры, мы настолько погружаемся в ее абсурдность, что едва ли вообще воспринимаем это как абсурдность. Но присмотритесь повнимательнее. Эйлмер у Готорна и художник у По – это леденящие душу предупреждения об истинной цене жизни, потраченной на покорение головокружительных высот совершенства. Из этой книги вы узнаете, чем перфекционизм является в действительности, помогает ли он нам на самом деле, почему он распространяется все больше. А главное – что со всем этим делать.

Итак, давайте начнем с того, что станем рациональными. Потому что, когда мы это сделаем, мы увидим, что превозносить перфекционизм – совершенно иррационально. По определению, совершенство – недостижимая цель. Вы не можете его измерить, оно часто субъективно, и ему суждено навсегда остаться недосягаемым для простых смертных вроде нас.

– Истинное совершенство, – пошутил как-то психолог одного исправительного учреждения Ашер Пахт, – существует только в некрологах и панегириках^[5].

Это отвлекающий маневр, бесплодная затея. И поскольку совершенство всегда находится за пределами возможного, а погоня за ним – безнадежный квест, цена для тех, кто все же пытается, действительно очень высока.

Так почему же нам кажется, что перфекционизм – единственный способ добиться успеха? И правы ли мы, считая так?

Чтобы начать отвечать на эти вопросы, я хочу вернуться к 17 января 2013 года. Контуженный Лэнс Армстронг сидит в кожаном кресле с откидной спинкой и смотрит на просторный старомодный читальный зал. Он сидит, скрестив ноги, его дыхание затруднено, руки нервно двигаются взад-вперед от коленей к лицу. Как будто он нутром чует, что это интервью станет одним из самых популярных в истории американского телерадиовещания.

Его интервьюер, Опра Уинфри, – мастер своего дела. Она не смотрит ему прямо в глаза, как большинство интервьюеров. Вместо этого она садится под небольшим углом, так что Армстронгу приходится намеренно поворачивать голову, чтобы посмотреть ей в лицо. После нескольких прямолинейных вопросов Уинфри идет ва-банк, чтобы получить признание, которое взорвет заголовки газет. Она делает секундную драматическую паузу, поднимает голову от своих заметок, пристально смотрит на Армстронга и хладнокровно предлагает ему признать, что его семь титулов на «Тур де Франс» были завоеваны с помощью стимуляторов.

– Да, – подтверждает Армстронг. Он был наркоманом со стажем.

Затем Уинфри приглашает Армстронга пояснить свой ответ. И вот тогда происходит нечто замечательное. Его поведение полностью меняется. Его торс выпрямляется, подбородок приподнимается. Он так долго ждал этого момента. Глядя Уинфри прямо в глаза, он твердо говорит ей, что «сделал это не для того, чтобы получить преимущество». Допинг, по его мнению, просто выравнивал игровое поле. «Культура была такой, какой она была, – с вызовом говорит он ей. – Это было время соперничества; мы все были взрослыми мужчинами, мы все сделали свой выбор».

Армстронг принимал допинг, потому что все остальные его принимали.

На наше поведение влияет то, как ведут себя другие. Нам нравится думать, что мы свободны, как птицы, что мы совершенно уникальные личности и, безусловно, сильно отличаемся от большинства окружающих нас людей. Но на самом деле мы ни в малейшей степени не уникальны. Точно так же как Армстронг описал это Уинфри, наш основной инстинкт заключается в том, чтобы вести себя как овцы. Самое последнее, чего мы хотим, – это чтобы нас сторонились, подвергали остракизму или отлучали от стада. Поэтому каждый день, сознательно или нет, мы тщательно оцениваем свое поведение, чтобы оставаться в пределах того, что является социально приемлемым или «нормальным».

Социальный ветер – это то, что скорее движет флюгером того, как мы склонны думать, чувствовать и вести себя, а не некая божественно данная индивидуальность. Когда мы работаем, воспитываем детей, учимся или размещаем посты в социальных сетях, особенно если нас переполняют страх или сомнения – а в наши дни они переполняют нас часто, – мы склонны следовать за стадом. И мы делаем это даже тогда, когда стадное поведение явно является нездоровым, как в случае с Армстронгом. Поэтому, когда все остальные кажутся идеальными, наше собственное ощущение, что перфекционизм – единственный способ добиться успеха, начинает казаться нам определенно рациональным.

Трудно избежать подобного влияния культуры. Недавние исследования показывают, что у всех нас есть определенная нетерпимость к несовершенству, будь то в нашей работе, школьных оценках, внешности, воспитании детей, спорте или образе жизни. Разница, по словам психоаналитика Карен Хорни, «чисто количественная»^[6]. У некоторых из нас чуть больше нетерпимости, у некоторых чуть меньше; большинство находится посередине. И эта средняя часть спектра перфекционизма – средний показатель – с течением времени быстро растет. Позже мы посмотрим, насколько быстро. Но сейчас давайте поговорим о том, что скрывается за этой коллективной борьбой за совершенство и стоит ли нам вообще беспокоиться по данному поводу.

Я профессор университета и один из немногих людей во всем мире, кто изучает перфекционизм. На протяжении многих лет я работал над самыми разными проблемами, такими как выявление отличительных черт перфекционизма, изучение того, что коррелирует с перфекционизмом, и выяснение того, почему перфекционизм кажется определяющей характеристикой нашего времени. В процессе работы я выслушал многих врачей, учителей, менеджеров, родителей и молодых людей, обретающих свой путь в современном мире. На мой взгляд, перфекционизм – это в значительной степени новый zeitgeist^[7].

Этот факт подтвердился в 2018 году, когда на мою электронную почту пришло приглашение от женщины по имени Шерил. Она связалась со мной от имени TED^[8]