Что уменьшилось все это, стираясь, для нас – очевидно.
Но заградила природа от взоров, какие частицы,
В пору какую от этих вещей незаметно отходят.
Видеть нельзя даже с помощью самого острого зренья
То, наконец, что природа и время к вещам прибавляют
Мало-помалу в заботе о их постепенном развитьи,
Так же, как то, что отъемлют болезнь и преклонные лета.
Ты не увидишь того, что из камней, нависших над морем,
Едкая соль похищает во всякое время, затем что
Правит природа вещами посредством частиц тех незримых.
Но не повсюду материя в мире является тесно
Сплоченной, так как предметы в себе пустоту заключают.
Это узнать тебе будет полезно во всех отношеньях,
Чтоб от сомнений не впал ты в ошибку и в розысках долгих
О содержанья: вещий с недоверьем ко мне не отнесся.
(Есть, несомненно, в природе пустоты, пустые пространства.)
 
 
Не существуй пустота, – невозможно бы было движенье
Всяких вещей, потому что телам постоянно присуще
Возле себя все теснить и оказывать сопротивленье;
Не в состоянии были б тела и вперед подвигаться,
Так как тела к ним ближайшие не уступали бы места.
В самом же деле, на море, на суше, на небе высоком
Явственно мы замечаем во всех направленьях движенье
Разнообразное; без пустоты ж в природе не только
Отнята тотчас была бы способность предметов к движенью,
Но и родиться бы даже ничто не могло в этом мире,
И почивала бы всюду материи плотная масса.
 
 
Далее. Вещи, которые плотными люди считают,
Все же из пористых тел состоят, как ты видишь
Так, сквозь пещеры и скалы подчас протекает
Жидкая влага воды и обильно сочится по капле.
Также по телу живущих существ разливается пища.
Сад, зеленея, растет, а плоды наливает во время
Лишь потому, что в деревьях от корней, сокрытых глубоко,
Соки живительно льются везде по стволам и по веткам.
Звук проникает сквозь стены, в закрытые даже жилища
Перелетает, а холод до кости пронизывать может.
 
 
Без пустоты, по которой тела бы насквозь проходили,
Не подыскал бы ты этим явленьям других оснований.
Видел в вещах ты не раз, что одна тяжелей, чем другая
При одинаком объеме их тел. Отчего б это было?
Если б клубок шерстяной вещество заключал в себе то же,
Как и свинцовый комок, то и вес был бы равный в обоих.
Но так как свойственно каждому телу надавливать книзу,
А пустота по природе своей пребывает без веса,
То по объему великие вещи, но легкие весом
Нам указанье дают, что в них много пустого пространства.
Наоборот же, тяжелые вещи всегда указуют,
Что заключают материи много, пустот же в них мало.
Да! Таким образом то, в чем мы ищем теперь объясненья,
Есть пустота, что является вечно в смешеньи с телами.
Чтобы от истины не уклонялся ты в этих вопросах,
Нужным считаю я выдумки кое-какие оспорить.
Так: говорят, что лоснящимся рыбам вода поддается
И уступает дорогу, которую вновь наполняет
Влагою после того, как те рыбы оставили место.
Так и другие все вещи могли б находиться в движеньи,
Переменяя места, несмотря на материи плотность.
На основаниях ложных построено мнение это,
Так как куда, наконец, в состояньи продвинуться рыбы,
Если б вода не очистила места? Куда отступать бы
Жидкость могла, если б рыбы совсем не могли подвигаться?
А потому: или должен ты вовсе движенье отвергнуть,
Или признать непременно смешение тел с пустотою,
Где получают все вещи в природе начало движенья.
 
 
Далее: если два плоские тела, столкнувшись, тотчас же
Быстро опять оттолкнутся, то нужно конечно, чтоб воздух
Снова наполнил собою пустое пространство меж ними.
Воздух вокруг этих тел, даже в быстром своем дуновеньи,
Все-таки сразу не может всего преисполнить пространства,
Но, разумеется, он поначалу наполнит собою
Место ближайшее, а уж потом остальным овладеет.
Тот ошибается, кто полагает, что это случилось
При раздвигании тел оттого, что тут воздух сгустился.
Тут пустота появилась, которой тут не было прежде,
И преисполнилось место, что ранее стало порожним.
Кроме того, этим образом воздух не мог бы сгуститься,
А если б мог даже, то без пустот, полагаю, не стиснул
Он бы себя и своих бы частиц не сплотил воедино.
Так что, хотя не уверен ты очень в своих изысканьях,
Должен, однако, в вещах ты признать пустоту непременно.
 
 
Кроме того, я бы мог тебе много привесть доказательств
Разных других, чтоб усилить доверье к моим положеньям,
Но даже эти примеры твой ум удовольствуют острый.
Так, наподобье собаки, что часто чутьем открывает
Диких зверей, по горам залегающих в зарослях темных,
Раз только ей на прямые следы нападать удается,
Можешь ты тоже все сам постепенно одно из другого
В этих вопросах узнать, проникая при помощи мысли
В скрытые дебри природы и истину там добывая.
Если же ты и ко всем этим доводам медлишь склониться,
То без большого труда я бы мог обещать тебе, Меммий,
В сладких речах, исходящих от сердца, разбиться широко,
Мощным подобно потокам, текущим из главных истоков.
Но я боюсь, как бы в члены мои не закралась змеею
Дряхлая старость и смерть узы жизни во мне не порвала,
Прежде чем в уши твои переслать я стихами успею
Тьму убедительных доводов в каждом вопросе отдельно.
 
 
Я продолжаю, однако, свое изложение дальше.
Сущность природы в себе самой два заключает начала:
В ней существуют тела, а равно и пустые пространства,
В коих тела залегают и двигаться могут различно.
Что существуют тела, говорит нам обычное чувство.
Если б его показаньям мы веры придать не желали,
То в изысканьях о разных вещах мы рассудком
Часто опоры найти б не могли в подтвержденье сужденья.
 
 
То же, что есть пустота, установлено соображеньем.
Если б пространства и места, что мы пустотой называем,
Не было вовсе, то негде бы было телам помещаться.
Двигаться также тела не могли б в направлениях разных:
Это тебе уже раньше отчасти доказано было.
 
 
Нет такой вещи в природе, о коей сказать мы могли бы,
Будто она с пустотою различна, не будучи телом,
Будто она составляет какое-то третье начало.
Каждый предмет, существующий в мире, каков бы он ни был,
Должен во что бы ни стало быть мал иль велик по размеру.
Раз осязать его можно, то, будь он хоть мал и ничтожен,
Все же к телам он причтется, началам их следуя вечным.
То же, чего осязать невозможно и что не способно
Сопротивляться движенью вещей, чрез него проходящих,
Есть то пространство порожнее, что мы зовем пустотою.
 
 
В мире мы видим всегда или то, что воздействовать может
И поддаться само же воздействию тел разнородных;
Или же то, что лишь служит вместилищем всех этих действий.
Действовать и под воздействием быть в состояньи лишь тело.
Быть же вместилищем тел может только пустое пространство.
Вследствие этого меж пустотой и телами в природе
Третьего первоначала какого-нибудь не бывает.
Так что бывает лишь тело, доступное нашему чувству,
И пустота, коей сущность мы можем постигнуть рассудком.
Все, что названье имеет, как видишь ты, есть или свойство
Двух сих начал основных, или есть только их проявленье.
Свойством мы то называем, что без разрушения вещи
Отнятым быть у нее само отделиться не может.
В камнях примерно их вес; теплота – у огня; у напитка —
Влажность; у тел – осязаемость их; у пустого пространства —
Неосязаемость. Рабство, напротив, свобода, богатство,
Бедность, война, примиренье и прочие вещи такие —
Есть ли они или нет их – природу совсем не меняют.
Все эти вещи явленьями правильно мы называем.
 
 
Время же не существует само по себе, но в предметах
Мы его чувствуем все, когда в прошлом случилось что-либо,
Ныне ли что происходит, иль в будущем следовать будет.
И никого еще не было, кто бы рассматривал время
Вне его связи с движением тел и их сладким покоем.
Так что, когда говорят об увозе младой Тиндариды⁸
Или о сломленном войнами роде троянцев, то должно
Твердо запомнить, что речь тут идет не о чем-нибудь сущем
И поколенья, при коих события эти свершались,
Невозвратимо унесены рядом веков предыдущих.
И, таким образом, действия все, совершенные в прошлом,
Могут быть названы лишь проявленьем вещей и пространства.
 
 
Далее: если б материи не было вовсе в предметах
Или же места того и пространства, где все происходит,
То никогда бы и пламень любви к красоте Тиндариды,
Что загорелся в груди молодой Александра-фригийца,
Славных не вызвал деяний на поприще брани жестокой.
Тайно бы конь деревянный не сжег у троянцев Пергама,
Высокорожденных мужей из себя среди ночи извергнув.
Можешь ты ясно понять, что дела, совершенные в прошлом,
Не заключают в себе бытия, как тела все в природе,
И с пустотой у них общего мы ничего не заметим.
Но на прямом основаньи их можно назвать проявленьем
Тел и пустого пространства, в котором все вещи творятся.
 
 
Дальше: материя частью является в виде первичных
Телец, а частью собранье телец таких представляет.
Тельца первичные те никакою не могут быть силой
Укоснены, так как плотностью все побеждают своею.
Очень возможно, немало людей затруднится поверить,
Что существуют тела с безусловною плотностью в мире:
Ведь проникает же молния с неба чрез стены жилища,
Так же как звуки и шум; а огонь раскаляет железо.
Скалы – и те рассыпаются даже от сильного жара.
Твердое золото от нагреванья становится жидким;
Плотная медь, точно лед, расплавляется действием жара;
Сквозь серебро теплота и пронзительный холод проходят.
Чувствуем мы, когда чашу мы держим в руках по обряду,
Как наливается сверху росистая влага напитка.
Так что нам кажется, будто бы нет вполне плотного тела.
А между тем, как того и природа и здравый рассудок
Требуют, – я доказать здесь в немногих стихах постараюсь,
Что существуют тела из материи плотной и вечной:
Именно – тельца первичные, или зачатки предметов,
То, из чего состоит существо сотворенного мира.
 
 
Прежде всего, укажу я, что сущность в обоих началах
Скрыта различная. Мы замечаем большое несходство
Между природою тел и пространством, вмещающим вещи.
То и другое начало должно быть в несмешанном виде,
Ибо в пространстве, где нет ничего, в пустоте по-иному,
Тел никаких не бывает. С другой стороны, где есть тело,
Там пустоты никакой не бывает. Поэтому, значит,
Плотны первичные тельца; они пустоты не содержат.
 
 
Кроме того, еще: если в рожденных вещах пустота есть,
То вкруг нее и материя плотная также должна быть.
И допустить невозможно бы было при здравом рассудке,
Чтобы скрывалась в вещах пустота, пребывая внутри их,
И чтобы то, чем она окружается, не было плотным.
То, что внутри всех вещей пустоту замыкать в состояньи,
Может ли быть чем иным, как сплоченьем материи тесным?
Значит, материя, что состоит лишь из плотного тела,
Может быть вечной, а прочее все подлежит разложенью.
Если бы не было вовсе на свете пустого пространства,
Все б было плотным, а если б материи не было вовсе,
Непроницаемой той, что объемлет и все наполняет,
Все бы пространство одну пустоту представляло собою.
Так различаются между собою тела и пространство,
Но на первичных телах лишь видна эта разница, так как
Нет ничего, кроме них, что являлось бы плотным всецело,
И невозможно без них безусловно пустое пространство.
Силою внешней первичных сих тел разделить невозможно,
Как невозможно раскрыть изнутри, в глубину проникая.
И размягчить их нельзя никакими судьбами, как было
Мною тебе уж доказано вкратце в стихах предыдущих.
Без пустоты никакие тела не способны столкнуться,
Ни разрушаться, ни надвое даже делиться сеченьем.
Тельца первичные влаги совсем не приемлют, и холод
Не проникает сквозь них, и огонь их разрушить не может.
В общем, чем более вещи в себе пустоты заключают,
Тем они более склонны бывают всегда к разрушенью.
А так как плотны первичные тельца, как сказано выше,
И пустоты не содержат, то вечны они несомненно.
 
 
Далее, если б материя не была вечной, давно бы
Весь существующий мир совершенно в ничто обратился,
И из ничтожества снова родилось бы все, что мы видим.
Но, как уж раньше сказал я тебе, ничего не родится
Из ничего и обратно не может в ничто обратиться.
А потому несомненно бессмертны первичные тельца,
В кои по смерти своей разложиться должно все на свете,
Чтобы в грядущем материю новым созданьям доставить.
Значит, первичные тельца ввиду простоты своей плотны,
Иначе как бы они сохраняли свою долговечность
И от времен незапамятных миру несли возрожденье?
 
 
Далее надо заметить, что если бы наша природа
Не положила пределов делимости тел, то зачатки
Были б к такому ничтожеству сведены прежним дробленьем,
Что уж к известной поре ни одно из существ нарожденных
Зрелого возраста не в состоянии было б достигнуть.
Мы наблюдаем, что вещи скорее разрушиться могут,
 
 
Чем народиться опять; оттого те предметы, что в годы
Давнопрошедшие и в продолженье веков многолетних
Были раздроблены, сокрушены и распались на части,
Восстановиться опять не могли бы в позднейшее время.
Ныне мы знаем уже, что пределы делимости тела
Прочно поставлены, все потому возрождается в мире.
Возраст известный при этом назначен для каждой породы,
Чтобы цветущей поры своей жизни она достигала.
 
 
Должен добавить я: как бы материя разных составов
Ни была сплочена, все же способна она размягчаться
И, подвергаясь влиянию силы какой-нибудь, может
Стать чем угодно нам: воздухом, паром, водой и землею.
Наоборот, если б мягкими были первичные тельца,
То не постигли б мы, как из них твердый кремень и металлы
Произойти бы могли. И природа во всех отношеньях
Всех оснований своих лишена бы была совершенно.
Сильны зачатки первичные плотностью и простотою.
Чем же тесней они сплочены, тем они крепче способны
Сдерживать все и притом обнаружить могучие силы.
 
 
Если допустим, предел раздробления тел не поставлен,
Все ж несомненно, что кое-какие тела сохранились
От стародавних времен и доныне еще существуют,
Превозмогая опасности всякие и разрушенье.
Но так как хрупкой природою все обладают предметы,
То непонятно нам было бы, как всем телам этим древним
Жизнь сохранить удалось под ударами стольких столетий.
Вследствие этого точный предел установлен для жизни
И для развитья, присущего каждой породе созданий.
И по законам природы всегда установлено точно
Все, что возможно и что невозможно для каждой породы
Без изменения. Даже напротив, с таким постоянством
Все проявляется здесь, что у птиц одного и того же семейства
Мы замечаем на теле всегда одинакие пятна.
А потому вещество неизменное быть должно в теле
Каждой породы. Когда бы первичные тельца в природе
Были бы склонны меняться как-либо под разным влияньем,
То никогда мы не знали бы, что породить они могут
Или не могут, какие границы поставлены силе
Разных существ и какие пред ними конечные цели,
И в поколеньях родящихся не повторялись бы вечно
Склонности, нравы, движенья, привычки и свойства породы.
 
 
В каждом предмете бывает последняя, крайняя точка;
Точка, которая неуловима для нашего чувства
И, несомненно, частей составных никаких не содержит.
Это – наименьшее тело в природе. Отдельно от прочих
Не существует оно, и значенья оно не имеет,
Так как само существует как часть лишь другого предмета,
Первая и в то же время последняя. Части такие,
Сходные между собою по роду, теснятся друг к дружке,
Чтобы, сполна, воедино, наполнить природу вещами.
И так как сами они по себе не имеют значенья,
То бытие обеспечить стремятся взаимным сцепленьем.
Но не ввиду только встречи взаимной так сплочены тельца;
Более в силу тех свойств, что присущи всем тельцам простейшим.
Их уменьшать и урезывать не допускает природа,
Оберегая всегда их в себе как зачатки предметов.
К этому: если бы не было в мире наименьшего тела,
Тело мельчайшее из бесконечных частей состояло б,
И без конца пополам бы делилися в нем половины.
Мы бы не видели разницы между мельчайшею вещью
И величайшей. Подобно тому, как и в целой вселенной
Вещи в числе бесконечны, так каждое малое тело
Равным бы образом из бесконечных частей состояло.
Так как противно рассудку то здравому и невозможно
Этому верить, то я с убеждением высказать должен:
Что существуют тела неделимые вовсе на части
И по природе наименьшие. Если мы их допускаем,
То признавать в них должны неминуемо плотность и вечность.
Далее, если б природа творящая не разлагала
Все то, что создано ею, на части мельчайшие эти,
То из погибших вещей уж создать ничего не могла бы,
Так как в телах, состоящих из многих частей, не бывает
Необходимых условий материи производящей,
Как то: сцепленья различные, вес, столкновенья, удары,
Также движение, через которое все возникает.
 
 
Вследствие этого, думаю, те, что огонь почитали
Производящей материей и из огня выводили
Весь существующий мир, далеки чрезвычайно от правды.
Муж Гераклит поучал так, первейший застрельщик сраженья,
Славный туманностью речи скорей средь людей недалеких,
Чем среди вдумчивых греков, ретивых искателей правды.
Глупые люди всегда почитают и любят не мало
Всякие обиняки, что скрываются между словами,
Правдой лишь то признавая, что слух им приятно ласкает,
То, что прикрашено блеском речей и красивых созвучий.
Но я спрошу, – почему столь различными могут быть вещи,
Если и подлинно все они в пламени чистом возникли?
Мы ничего не получим, сгустим ли огонь мы горячий
Или его разредим, если части огня по природе
Однообразны и сходны с огнем вообще в его целом.
Через сближенье частиц увеличим мы пламя;
Эти частицы рассеяв, его мы, напротив, ослабим;
Но ничего не случится другого от этой причины,
В том будь уверен ты; и никогда столь различные вещи
От разреженья огня и сгущенья его не возникли б.
 
 
Кроме того, допуская еще пустоту у предметов,
Можно огонь уплотнить и его разредить как угодно.
 
 
Те же ученые доводов много противных приводят
И не хотят признавать, что в вещах пустота существует.
Так, из боязни запутаться, путь они верный теряют,
Не понимают притом, что, не будь пустоты в нашем мире,
Все бы сплотилось и телом единственным стало из многих.
Тело такое, притом, ничего испускать не могло бы,
Как, для примера, огонь, что и свет и пары испускает,
Тем указуя, что он составляет неплотную массу.