Отзывы на книгу «Одна заживу, сама с собой»

Автору книге - начинающему писателю - удалось, казалось бы, невозможное: собрать в единый связный и прекрасный текст все посещающие нас за день бесконечные внутренние монологи и диалоги, обрывки мыслей, клочки памяти, мечты - всю эту нескончаемую бетономешалку - и при этом сплести удивительной красоты полотно жизни, в котором сожалений, страхов, горечи порой больше, чем счастливых моментов, и тем не менее вместе с героиней искренне радуешься, проживая все прожитое еще раз...

Вот бабушка, старенькая, такая любимая, еще живая...

Вот мама...

Вот первая встреча с очень красивым мужчиной, который впоследствии станет мужем Момоко-сан...

А тут дети еще маленькие, едешь с ними на велосипеде, радуешься жизни, живешь только этим мгновением, не задумываясь, а что там - в конце?..

Как же быстро пробежала все-таки жизнь: Момоко-сан 74 года, а из развлечений лишь разговоры с самой собой, множеств голосов теперь живут в ее голове, спорят, соглашаются, увещевают о чем-то, восторгаются чем-то, упрекают в чем-то. Это не похоже на раздвоение личности, просто накопленный опыт и желание поделиться с кем-то размышлениями (а живешь при этом одна) дают вот такой странный результат...

Повествование получилось чуть разорванным и несколько фрагментарным, хотя и в том своя прелесть - воспоминания приобрели более размытый и более правдоподобный характер. Отношение же к главной героине менялось несколько раз на протяжении всей книги: вначале хочется пожалеть, а следом упрекнуть в эгоизме, затем - восхититься тем, как славно она понимала любовь - сделать жизнь любимого человека чуточку лучше, стать идеальной женой...Противоречивая жизнь и такая же непредсказуемая женщина - а впрочем, не все ли мы таковы?

4/5, если захочется чуть погрустить - а осень к этому обычно располагает - и напомнить себе о быстротечности жизни, лучше книги не придумаешь. Пожалуй, перечитаю ближе к 70-ти - интересно будет сравнить ощущения японской и русской женщин)

Для нечитавших:

Японская бабулька Момоко потеряла мужа, дети разъехались, рядом нет никаких старичков, чтобы перемывать кости мирозданию, и даже в огороде сажать картоху не хочется. Никого лишнего, а значит впервые в жизни можно вздохнуть свободно в одиночестве и задаться главными философскими вопросами жизни, вселенной и всего такого. Ну ладно, не настолько главными, там-то мы ответ уже знаем. Просто бабуля-сан хочет понять, кто она такая. И заодно переосмыслить всю свою жизнь, раз уж время появилось. Собственно, событий в крошечном романе на один вечер совсем немного, потому что путешествия в воспоминания и подкорочку почти никогда не бывают зрелищными.

Для читавших и просто любопытных:

Не так-то просто взять и вот так с кондачка очертить самоё себя (кстати, а вы какую форму любите употреблять: «самоё себя» или «саму себя»?). Обычное детство, обычные родители, обычный муж, обычные дети, обычная работа. Разве что говорок необычный (кстати, в романе это неплохо передано). Обычные косяки в воспитании, которые по традиции передаются из поколения в поколение, потому что никто не хочет притормозить и задуматься не об этих самых традициях и собственных желаниях, а о другом человеке.

Следует сразу быть готовым к тому, что текст написан с несколько непривычного для нас созерцательного японского ракурса. Если читали Кавабату Ясунари, то вы поймёте, о чём я. В западной книжке такого толка главная героиня испытывала бы безумные эмоции по поводу своего прошлого, раз уж удалось его переосмыслить. Момоко-сан не жаждет что-то изменить в прошлом, чтобы сделать его идеальным, высокоэффективным и доведённым до совершенства. Скорее, она ищет там подсказки, чтобы не затеряться в пустоте настоящего. Впервые в жизни бабульки нет никаких предписаний, указаний и традиций поведения, которые бы подсказали ей, что нужно делать вот-прямо-сейчас. Да и желаний особенных уже нет.

Тут может показаться, что мини-романчик как-то крутится рядом с темой суицида от одиночества, но таких мотивов нет и в помине. Вообще, много непривычного. Например, ценная мысль, что можно больше всего на свете любить себя, но быть при этом не говнюком-эгоистом. И что если ты себя любишь больше, чем своих дитачек, то вполне возможно принести им больше добра и счастья, чем если ты над ними трясёшься и сдуваешь пылинки. Впрочем, это не роман о гиперопеке. Вот так вот, проще сказать, о чем он «не».

Бабуля-сан ищет ответ на вопрос, зачем ей дальше коптить небо, и находит его простой, если не сказать — тривиальный. Но разве это плохо? Интересен не сам результат поиска, а процесс и мотивы, которые к началу этого поиска привели. Да и никто в жизни не устраивает соревнование, у кого смысл жизни круче и необычнее. Всё-таки не тринадцать лет персонажу, автору и читателю.

Кароч, не нужно ждать 74 года, чтобы задуматься о том, куда ты катишься и зачем. Но к решению о поиске самоидентичности нужно прийти самостоятельно, а мой книжный отзыв и вся книжка автора с именем, которое я мгновенно забываю, если не смотрю на обложку (название тоже забываю и про себя говорю: «Одна стою тут, вся такая красивая»), могут только к этому решению немножечко вас приблизить.

Момоко семьдесят пять лет – и она очень, очень одинока. Захламлённый дом, отсутствие каких-либо дел, нежелание ухаживать за собой, – после смерти мужа всё потеряло для неё всякий смысл, а дети, которые, казалось, совсем недавно были маленькими и нуждающимися, выросли и покинули родительский дом. Да, женщине было одиноко, настолько одиноко, что мыши, в былые времена вызывавшие у неё истерику, теперь казались ей добрыми друзьями; шушукайтесь, серенькие, шушукайтесь, а то дом совсем утонет в скорбной тишине... А за окном тем временем разворачивала свой шёлковый платок прекрасная весна. Мягкий аромат цветущей сливы, неугомонный ливень, свежий ветерок... Порой Момоко выбиралась из своего логова, её тянуло к людям, ей хотелось выговориться, вот только стоило ей оказаться в толпе, как она вдруг чувствовала, что её охватывала немота; слова не шли. Она сидела, сжимая в руках потрёпанную тетрадь с исписанными страницами, и молча наблюдала за прохожими, а тем временем внутри неё звучали голоса. «Не знаю, мои ли мысли-то али нет». Но кто с ней говорил, кто устраивал эти споры, кто отвечал на вопросы? Кажется, она всегда знала, что это за голоса... О, она знала.

«Человеческое сердце просто так не разберёшь, в человеческом сердце несколько слоёв, человеческое сердце – это как оболочки Земли». История этой женщины стара как мир: суровая мать, побег из дома, замужество и... всё. Все мечты были задушены после встречи с юношей, ибо дева вдруг решила: да, это то, ради чего следует жить. Эти грёзы о сказочной любви, это “и жили они долго и счастливо”... Жили-то они долго, да вот счастливо ли? Дом, двое детей, всё было якобы хорошо, вот только те подавленные мечты время от времени давали о себе знать. Всю жизнь подстраиваясь под мужа, она совсем не жила для самой себя, и вместо борьбы за своё “я” она пришла к застойному послушанию, исполняя чужие желания, не свои. «Служила я... И что же вышло?», – ничего. Муж умер, дети разбежались, осталась лишь она одна – и её голоса, голоса из её прошлого. Вот испуганная девочка, страдающая от ожога, вот счастливая девушка, мечтающая о принце, вот грустная женщина, осознавшая свою долю, – всё это была она, Момоко-сан, это всё были слои её долгой, непростой жизни. Момент, когда она “встретилась” с собой, был печален, но сама она не жаловалась, ибо «Тут, кроме „эх”, ничего и не скажешь». И правда, а что тут ещё скажешь...

То была пронзительная история в истинно японском стиле. Меня подобное всегда пугает, хоть я и молода, уж больно такая участь... я даже не знаю... бессмысленна? Вот ради чего была эта жертва? Муж и не заметил, дети сбежали, а она осталась одна, глубоко несчастная и не понимающая, кто она вообще такая и чего хочет. «Всё повторяется... Мы с бабулей через интервал в семьдесят лет, значит, попутчицы», – и это страшно. Она не смогла дать детям то, что им действительно было нужно, да и как она могла, коль в себе-то разобраться не сумела, выстроив этот фальшивый фасад. Все эти жертвы просто бессмысленны, ибо никто в итоге не выходит из этого порочного круга счастливым, никто. Впрочем, несмотря на всю эту тяжесть, финальные строки, как ни странно, были по-весеннему тёплыми и светлыми. Момоко всё поняла и приняла: да, прожила она вот такую жизнь, ну что с этим сделаешь, оплакивать бессмысленно, а хорошие мгновения всё-таки были... В этом – сила. Нужно быть рядом с теми людьми, с которыми на одну и ту же гору смотришь с одной точки зрения, и необходимо ценить себя, ценить и уважать, ибо если ты будешь любить себя и бороться за свои интересы, то и твои близкие обретут счастье. «Я буду следовать самой себе».

И так 170 страниц. Ну почти - в конце чего-то потерялось. По аннотации и обложке было очень интересно: пронзительный крик об одиночестве, по-японски лаконичный и драматичный (спойлер: брехня все), и прочие маркетинговые дифирамбы. И я открываю ознакомительный фрагмент в раздумьях, стоит ли покупать. А там... Какая же это хохотульня! Я просто смеялась в голос - у вас японская бабушка причитает в лучших традициях русской деревенской бабушки. Все эти али, коли, ничаво, телега (в смысле тележка в магазине, но мне представлялась именно наша, с лошадками), давать титьку - восхитительно. Баба Яга... Баба Яга? Ну да, русский читатель не поймет же, кто такая эта их Ямамба, гуглить поленится - а с Бабой Ягой ему сразу станет все понятно. Ладно, так нужно, потому что переводчик так передает дремучий провинциальный говор героини, очень важный для сюжета. Русским провинциальным говором... Ладно, об этом позже. Если отвлечься от великолепного языка, который временами забивал для меня все - перейдем к сюжету. Мммм... А что у нас с сюжетом? Японская бабушка уже больше 10 лет убивается по умершему мужу, да больше ничего особо не делает. Из друзей у нее - голоса в голове, которые ведут с ней беседы, и ворсинки кишечника, которые оказываются самыми интересными персонажами. Кроме шуток - в какой-то момент они выходят на авансцену в костюмах для канкана и убеждают героиню жить полной жизнью. Серьезно, цитирую:

И тут, совсем не к месту, дико раскачивая бедрами, вылезли ворсинки [ее кишечника] в плюмажах из красных, синих и желтых перьев и в черных колготках в сеточку: "Живя во имя любви, никто из нас не может дышать полной грудью! Что же такое любовь?"

Эм... Никто не одинок, если у него такие мудрые ворсинки кишечника, да еще в колготках. А вот к голосам в ее голове у меня есть претензии. В какой-то момент они вкрадчиво интересуются "А самоубиться ты когда собираешься?". Бабуль - да это демоны, в храм беги скорее. Если серьезно - у меня большие претензии к лаконичности, драматичности и обосную. Все, что привело ее в данную точку, снято очень по верхам, вот где лаконично, а хотелось бы подробно. Почему у нее нет друзей? Один-единственный эпизод поясняет, что она очень ранимая, и единственное замечание надолго загоняет ее в раковину. Вот это выразительная мощь - с одной сцены стало все понятно. Почему так любит мужа и убивается? Ну... Он-мужчина, замуж ее позвал, жил с ней. Все. И семья у нее была авторитарная, и дети непутевые (про сына понятно, про дочку я вообще не поняла). Как-то так. Да чего я - обоснуй же тут не главное. А главное - крик томящейся от одиночества души и плач Ярославны. Буквально, с визуализацией - ыуа, быпы, на кого ж ты меня. Вот здесь бы хотелось полаконичнее - куча повторов, как стилистических, так и чисто языковых, одна и та же мысль растяяягивается на три-четыре строки. И чего-то в последний трети забылись голоса в голове и ворсинки, да даже диалект забылся, и японская бабушка просто вспоминает свою бабулю, себя маленькую, и... Да я сейчас и книгу перескажу. Немудрено - 170 страниц внутреннего монолога с голосами в голове и ворсинками и ыуая. На самом деле это - безобразие. Есть негласный переводческий закон - НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ не передавать иностранный диалект, каким бы важным для сюжета он ни был, русским диалектом. Почему? Ну подумайте - персонаж, говорящий коли, али, пык-мык, чаво, автоматически воспринимается как простой русский персонаж. И вместо японской бабушки я получила ruski babush'ka на завалинке. Почему негр Джим из "Гека Финна", Эйбилин и Минни из "Прислуги" говорят стилистически нейтрально? Хотя в "Прислуге" их диалект - это фундамент, который в оригинале передает пропасть между ними и белыми барышнями. То есть из диалекта и этнического персонажа - вы выбрали диалект... Я-то зашла за японской бабушкой - но это же не главное, а главное - вселенский плач одинокой души и ворсинки в колготках. Причем слова - это только шапка диалекта. Не могу понять, почему в одном месте соседствуют ничаво и ничегошеньки. Диалект?

Она любила себя, когда писала в блокнот.

Что? Что она делала - может, нравилась себе? Ох уж эти русские, вечно они все любят. Ой, а у нас Япония. Ну они, наверно, тоже. Я все ждала, что она запоет "В рисовом поле сакура стояла". Крик души же, а русской или японской - так, детали. Дочка пришла с внучкой-Саякой... А японские имена вообще склоняются? Саякой, Каякой, Садакой, Хаяоем (или Хаяем?). Тоже диалект?
Из плюсов - обложка бомбическая, с окошком, двери сёдзи. Красота. И я поржала от души над али коли и ворсинками. Жаль, что все потерялось в последней трети. В принципе и все. На самом деле это называется неадекватным переводческим решением. Я зашла за японской бабушкой - а вышла 100%я русская Баба Яга, сама себя загнавшая в такое состояние - ну и редкие вкрапления японских реалий, на фоне али-коли выглядящие случайными. Не знаю насчет гимна одиночеству - по мне так поменьше бы гимна и побольше бы причин. Хотя чего это я - "роман" в 170 страниц настолько пронзен одиночеством, что здесь даже кавычки одинокие. Где-то они открывают цитату без конца, где-то - заканчивают без начала. Ах да - я поражаюсь темной издательской магии, в которой в бумажной и электронной версии одинаковое количество страниц. Что же они такое сделали с текстом? Я надеюсь, что отговорю от покупки сего "гимна одиночеству" за 500 рублей, которые берут, видимо, за красивую обложечку, белую бумажечку и жадное издательство. Ворсинки кишечника в колготках - просто топ.

Я не поняла, что это было. Я поняла, о чём книга. Я поняла, для чего. Я не поняла, зачем надо было именно так.

О чём книга. Книга о принятии одинокой старости, о преодолении глухого отчаяния и обретении смысла своего одиночества. Книга о женской доле, о том, что вся жизнь женщины – это жизнь для других, но в конце жизненного пути она вынуждено оказывается совсем одна: муж умер, дети покинули дом и где-то далеко (или не очень) и со своими проблемами. Также эта книга о путешествии. Момомко-сан путешествует в обратном направлении, в её голове вспыхивают картинки и звучат голоса прошлого. Она заново переживает пережитое и воспринимает это уже по-другому. Дорога, по которой она отправилась, в конечном итоге приведёт её к самой себе, надо только пройти этот путь. Вот Момоко-сан и учиться идти.

Для чего. Опыт Момоко-сан - это надежда для всех, кто оказался наедине не только с самим собой, но и со своей старостью. Путь её преодоления – этот фонарик в беспросветной тьме для остальных. В идеале книга должна была стать бальзамом на раны. Вопрос в том, что именно для меня она такой не стала. Я даже готова принять стиль, которым написана книга, хотя приём потока сознания мне не очень-то и нравится. И я даже признаю оправданность именно в этой книге использования этого приёма. Тисако Вакатакэ с головой погружает читателя в море мыслей и эмоций своей героини, словно проверяя: выплывешь-не выплывешь. Я не выплыла, но к берегу меня прибило. Мне мысли и переживания Момомко-сан не стали близкими. Хотя направление у нас одинаковое.

Зачем так? Я обессиленно барахталась в потоке сознания Момко-сан. Когда одинокий человек беседует сам с собой, по мне, это нормально. Когда человек сам себе объясняет, что и как он чувствует – тоже ничего. Но когда эти описания приобретают сюрреалистические формы, начинаешь задумываться: кто-то сходит с ума. И вот тут уж совсем непонятно, кто из нас двоих. Плюс этот русский вариант японского диалекта. Прямо матрёшка в кимоно и в оренбургском платке, с характерным азиатским прищуром, декламирующая танку под вагаку с вологодским выговором: «Милый цё, милый цё….». И надо было же так надругаться над языком. А уж эта пресловутая Баба-Яга! Или переводчик сомневался в моих возможностях осознать наличие японской нечисти как таковой?

В общем, идея книги мне близка, но вот воплощение меня не устроило. Однако хочу отдать должное автору. В таком зрелом возрасте взяться за столь трудное дело - писательство – душевный подвиг. Вот за это мой ей поклон.