Глава 2

Америго

Восстановление оказалось адским.

Никаких тебе чудесных исцелений, как в фильмах, где герой падает с пятиэтажки, а через неделю уже бегает и всех убивает.

Нет. Здесь всё было по-другому.

Первый месяц я почти не мог нормально ходить. Каждое утро начиналось с боли – тупой, ноющей, напоминающей, что моё тело пока что не принадлежит мне.

Глухота в правом ухе вводила в бешенство. Я всё время поворачивался на звук, которого не было, реагировал с опозданием, путался в пространстве. Однажды чуть не уронил стакан воды, потому что просто не услышал, как он наклонился и задел край стола.

Но хуже всего было колено.

Первые попытки согнуть его без резкой боли заканчивались матами, а иногда – чем-то, что почти походило на срыв. Когда я пытался стоять на обеих ногах, мышцы дрожали, будто меня били током.

– Ты не спеши, парень, – сказал физиотерапевт, наблюдая, как я пытаюсь удержать равновесие.

– Я ненавижу быть беспомощным, – прошипел я, стискивая зубы.

– Это пока временно.

Я посмотрел на него, как на идиота.

– Пока временно – это звучит как навсегда.

Но он был прав.

Через две недели я уже мог хромать на короткие расстояния без посторонней помощи. Через еще месяц – медленно подниматься по лестнице. Через полтора – получалось проходить более длительные дистанции.

Была ещё проблема с рёбрами. Они срастались, но стоило мне резко вдохнуть или повернуться неудачно, как внутри всё горело.

Я научился терпеть.

Каждый день одно и то же: тренировки, упражнения, холодные компрессы на колено, таблетки, проклятые консультации с врачами.

Но я восстанавливался.

И в какой-то момент понял: пора возвращаться.

День был солнечный, но меня это мало волновало.

Когда я вышел из клиники, я закурил, глубоко вдыхая дым.

Колено ещё немного ныло, но уже не так сильно. Я мог ходить без костылей, и пусть иногда ощущалась слабость, я знал – время страданий закончилось.

Пора было возвращаться в игру.

Сальваторе должен был быть дома. Я сел в машину и поехал туда, с каждой минутой чувствуя, как во мне разгорается нетерпение.

Брат меня знает. И я знал, что он будет недоволен.

Но меня это не волновало.

Я снова хотел быть в деле.

Когда я вошел во двор, в котором стояла старая, но элегантная мебель, а воздух был наполнен запахом свежей зелени и кофе, я почувствовал, как тяжело снова вступать в этот мир.

Сальваторе сидел на террасе в кресле, держа в руках бумагу и выглядел, как всегда, сосредоточенным. Он был Капо, человек, который принимал решения, когда все остальные терялись в сомнениях. Но сейчас в его взгляде я видел нечто большее, чем просто заботу. Он был обеспокоен.

Я подошел и присел рядом, не заботясь о том, чтобы произвести впечатление. Я был не в настроении для мелких церемоний.

– Мне нужно работать, Сальваторе.

Сальваторе не сразу ответил. Он только повернулся ко мне, и его глаза, обычно полные уверенности, теперь были как-то мутные, настороженные.

– Ты ещё не восстановился. Ты только начинаешь нормально ходить без постоянной боли и костылей, а хочешь работать.

Его голос был как лед. Но меня это не остановило.

– Я не могу сидеть сложа руки! Ты думаешь, я просто буду сидеть дома, смотреть, как моя жизнь уходит? Это не я. Я не могу этого сделать, понимаешь?

Сальваторе скрипнул зубами и встал. Он шагнул ко мне так, что я почувствовал его напряжение.

– Ты хочешь быть умным, да? Но ты не слышишь меня! Ты не в форме, и ты не будешь рисковать своей жизнью! Ты думаешь, я буду позволять тебе работать в таком состоянии?

Он подошёл ко мне вплотную, я ощутил запах его одеколона и горячий воздух от его дыхания. Я резко поднялся и почувствовал ноющую боль в колене, может он и был прав, но я не мог ждать еще. Мы стояли так, что между нами не было ни сантиметра пространства. Наши взгляды столкнулись. Я знал, что он не пойдет на уступки, и мне было плевать на его запреты.

– Ты меня не остановишь! Я найду себе работу, с тобой или без тебя— вырвалось у меня.

Сальваторе сжал зубы, и я мог почувствовать, как его мускулы напряглись. Мы стояли так, с яростью, которая могла взорвать всё вокруг. Мы оба были готовы к схватке. Я чувствовал, как внутри меня поднимается напряжение, готовое прорваться наружу.

И вдруг, как гром среди ясного неба, Камилла выбежала из дома, её лицо было как у матери, пытающейся успокоить двух взбесившихся детей. Она встала, между нами, став преградой для следующего шага.

– Вы с ума сошли? – её голос был громким и резким, как удар по стеклу.

Мы оба замерли. Я знал, что она не просто вмешалась. Она встала, между нами, как последний рубеж.

– Вы оба похожи на идиотов, – продолжила Камилла, её глаза сверкали гневом. – Сальваторе, ты что, совсем с ума сошел? Ты его брат! Ты не можешь просто брать и запрещать ему жить! Америго, ты тоже! Почему всегда нужно делать все по-своему?

Молчание повисло в воздухе. Я почувствовал, как напряжение медленно спадает, но не так быстро, как хотелось бы. Камилла стояла, как ангел-хранитель, и её слова звучали резкими, но правдивыми.

– Не нужно вмешиваться, принцесса, я всего лишь вставлю мозги своему брату, – произнёс Сальваторе, но его голос был слабым. Он был все ещё раздражён, но уже не так зол рядом с женой.

– Я вмешиваюсь, потому что вы оба с ума сошли. Вспомните, кто вы есть! Вы оба можете быть умными, но не будете такими, пока не успокоитесь.

Я отвёл взгляд. Сальваторе, казалось, тоже немного отошёл от своей горячки. Мы оба стояли в каком-то тупике, где не было победителей.

Всё было настолько на грани, что я даже почувствовал облегчение, когда Камилла сказала своё последнее слово.

– Хватит. Мы с вами тут не для того, чтобы воевать. Вы хотите работать? Прекратите спорить. Сальваторе, пусть работает, если он хочет. Но если он опять попадёт в больницу, тогда я буду с вами обоими разбираться. А ты, Америго, обещай мне, что ты не будешь подвергать себя новым рискам, пока не восстановишься до конца.

Сальваторе бросил на меня взгляд, полный раздражения, но он знал, что с Камиллой не поспоришь. И мы оба молча кивнули.

– Хорошо, ладно. Ты можешь работать. Но на моих условиях. Ты не выйдешь в бой, пока не будешь на 100% готов.

Я смотрел на него.

– Ты можешь не волноваться. Я всё сделаю так, как нужно.

Камилла снова вздохнула, и её выражение стало мягче. Она улыбнулась, но в её глазах всё ещё была искра предупреждения.

– Вот и договорились

После того как Камилла вмешалась, все как-то разрядилось. Меня постоянно удивляло как такая на первый взгляд, хрупкая женщина, может построит всех мужчин в доме по-своему. Мы с Сальваторе, наконец, сели на старое, но удобное кресло в тени, вокруг царила тишина, лишь лёгкий ветерок качал листья деревьев, и всё вроде пришло в норму. Камилла ушла в дом, оставив нас с братом вдвоём.

Сальваторе молчал, обдумывая мои слова. Наша с ним напряжённая беседа постепенно уходила в сторону, и теперь, когда его гнев немного утих, а взгляд стал менее жёстким. Я видел, что он всё ещё переживал за меня, но также знал, что он не может удерживать меня под замком, хоть и хотел бы. Он был моим старшим братом и всегда заботился, но я был мужчиной, и мне было нужно идти своим путём. Время от времени я чувствовал, как его контроль мне не нравился, но я понимал, что его намерения – всегда защитить.

Он посмотрел на меня, немного помолчав, а затем, наконец, произнёс:

– Ладно, Америго. Ты хочешь работать. Пусть будет так. Но не лезь в бой. Это первое правило. Ты будешь ходить с людьми. Если потребуется, с кем-то из моих, но твой пыл пока что усмири. Это второе. Твоя задача – не встревать в драки и не ставить себя под удар. Я не хочу, чтобы ты снова оказался в этой чертовой больнице.

Я задумался. Мне было понятно, что он не хочет, чтобы я снова нарывался на неприятности. Но работа – это то, что меня держало. Он, конечно, прав, что я ещё не восстановился до конца, но сидеть без дела… Это для меня невозможно.

– Я согласен, – наконец, сказал я, чувствуя, как что-то внутри меня постепенно успокаивается. – Я буду с людьми, не буду искать проблем, но мне нужно быть в деле. Ты понимаешь это, Сальваторе. Я не могу сидеть сложа руки, когда есть возможность быть полезным.

Он кивнул, но его выражение лица оставалось напряжённым. Я понимал, что ему это решение даётся нелегко.

– И ещё. Я хочу, чтобы ты занялся – борделем и казино. Мы давно не занимались этим делом. Это поможет тебе не тратить силы на ерунду и при этом не чувствовать, что ты сидишь без дела.

Я чуть не усмехнулся. Заняться борделем или казино – это было не то, что я бы выбрал как основной вид деятельности, но если это поможет мне чувствовать себя полезным, то почему бы и нет?

– Бордели и казино. – Я приподнял бровь, слегка улыбаясь. – Честно говоря, я думал, что ты предложишь что-то более серьёзное, но если это то, что мне нужно, чтобы не лезть в драки, по твоему мнению, то согласен.

Сальваторе также не мог сдержать лёгкой усмешки. Но он сразу стал серьёзным, как всегда, когда говорил о делах.

– Ты будешь усмирён, понял? Больше никаких глупых поступков. Ты часть нашего дела, и если ты порвёшь всё, то тебе не поздоровится.

Я кивнул. Он снова был прав. Он всегда был осторожен, всегда следил за шагами всех, особенно за моими. Я понимал, что в этом деле, если переступишь грань, можно лишиться всего.

– Буду держать себя в руках, не переживай, – ответил я, пытаясь снять с него лишнюю нагрузку. – Я всё сделаю как нужно.

Он снова кивнул, но на его лице я прочитал лёгкое облегчение. Мы оба знали, что так или иначе я буду работать. Но главное было не делать это поспешно и не дать себе снова попасть в беду.

Мы сидели там ещё некоторое время в тишине, но она уже не была напряжённой. Просто два брата, пытающиеся найти общий язык в том, что им обоим важно. Камилла позже вышла, и её взгляд сразу стал мягким, как у заботливой сестры.

Сальваторе встал первым и посмотрел на меня с некоторой долей понимания.

– Хорошо, Америго, – сказал он. – Ты можешь идти. Но только помни, что ты мне обещал.

Я усмехнулся и встал с места. Всё-таки, как бы ни было сложно, я вновь оказался в деле. Только теперь по правилам.

Я вернулся домой, в свой маленький дом на окраине города. Всё, как я и оставил – этот дом, скрытый от глаз, стоящий на небольшом холме с видом на море. Стою у окна, смотря на воду, которая тихо колышется, словно отражение всего того, что я потерял. В доме царит полная тишина, и, как всегда, чувствую, как она давит на меня, заполняет пустоту, которую оставила потеря слуха. Иногда мне кажется, что ухо – это не просто орган, а целая жизнь, целый мир, и теперь, когда оно молчит, я тоже стал частью этого молчания. Всё вокруг меня тянется в пустоту, и я не могу избавиться от этого ощущения, что мир больше не касается меня.

Колено болит невыносимо. Каждый шаг – как пытка. Вчера доктор сказал, что нужно продолжать лечение, но я не сказал об этом брату. Я не могу признаться в своей слабости, даже если каждый день становится всё труднее. Я всё ещё пользуюсь костылями. Ощущение боли в колене не уходит, даже когда я пытаюсь не думать о нём. Напряжение внутри растёт, с каждым шагом в теле, и в голове. И вот, когда боль становится невыносимой, я прихрамываю, но всё равно продолжаю идти.

Я делаю шаг, и боль снова, как нож, проникает в сустав, заставляя меня сжать челюсть, чтобы не закричать. Костыль стучит по полу, и каждый звук от него – как напоминание о том, что я не тот, кем был раньше. Я больше не тот, кто может не думать о последствиях, не чувствовать себя уязвимым. И когда я снова пытаюсь стать лучше, сильнее, в голове начинают мелькать мысли о том, как я стал чужим в собственном теле, как оно предало меня. Я пытаюсь сосредоточиться на том, что меня окружает, но пустота в ушах снова захватывает меня. Я не слышу ничего, даже собственных мыслей. Этот вакуум внутри не даёт мне покоя.

И вот, в какой-то момент я теряю терпение. Мои пальцы сжимают костыль, и мне хочется его выкинуть, выбить что-то, разрушить. Я чувствую, как ухо вновь не воспринимает мир вокруг, как моя боль в колене наполняет меня злобой, как будто всё это – мой враг. Я не могу больше терпеть. Я не могу больше быть слабым.

Я хватаю чашку, стоявшую на столе, и с яростью бросаю её в стену. Чувствую, как грохот её удара потрясает меня, и в голове, наконец, появляется ощущение освобождения. Но тут же ощущаю снова эту пульсирующую боль в колене, как напоминание о том, что я всё ещё здесь, и всё ещё чувствую. Всё, что я разрушил, – это просто осколки, как и моя жизнь. Чашка разбилась, а боль не исчезла. Я кричу, потому что не могу больше молчать. Я кричу, потому что нет другого способа отреагировать.

Когда я останавливаюсь, я оглядываюсь на осколки, и меня охватывает странное чувство пустоты, разочарования и усталости. Но эта злость как-то облегчает боль, хоть и временно. Я снова остаюсь один, с этим внутренним огнём, который не может угаснуть. Я чувствую, как тяжело мне дышать от напряжения, от всего, что накопилось за день. И я снова не слышу. Тишина вокруг, как и всегда, издевается надо мной, заполняя пространство вместо звуков. Но я не могу перестать идти, не могу остановиться, даже если всё, что я чувствую – это боль, физическая и душевная.

Я снова стою в тишине, и единственное, что остаётся, – это мой собственный крик в душе.