Глава 3. Город

Над воротами – два стражника. Ещё двое – внизу. Справа и слева – смотровые щели, скошенные особым образом: смотреть и стрелять изнутри удобно, а снаружи – не попадёшь. Ров вокруг города – неглубокий, предназначенный в первую очередь для того, чтобы не подпустить осадные машины. Пехота и конница через такой ров переберутся.

Мост через ров выглядит слишком большим, карикатурным. Тяжёлое деревянное сооружение на массивных металлических цепях. Насколько я могу разглядеть на ходу, цепи блестят от смазки, значит, конструкция не декоративная: работает.

Проезжаем через мост к воротам. Они открыты, но два стражника берут наших лошадей под уздцы и внимательно изучают нас. К нам подходит третий стражник в высоком шлеме с плюмажем и кирасе. В поясных кобурах у него болтаются два многозарядных огнестрела.

– Кто такие?

Киронага безмолвно, но с улыбкой, протягивает стражнику бумагу, как по волшебству возникшую из широкого рукава. Стражник принимает документ, медленно просматривает.

А затем – склоняется чуть не до земли. Не разгибаясь, подаёт документ обратно.

Киронага молча проезжает, я – за ним. Двух запасных лошадей с поклажей даже не обыскивают. Стражники за моей спиной начинают громко что-то обсуждать, но отдельных слов я разобрать не могу.

– Мы едем по центральной улице, по Северному проспекту. Пока что он довольно узкий, но вскоре расширится. Просто узкую улицу удобнее оборонять, если неприятель ворвётся на территорию города.

– Как называется город? – спрашиваю я.

Да, я только сейчас понимаю, что не знаю названия столицы. Так же как я с трудом вспоминаю, что Жирный – это Санлон. Столица всегда была для меня Столицей. Или Городом, в крайнем случае.

Киронага смотрит на меня с удивлением. Я думал, что взгляд будет презрительным. Наверное, если бы его взгляд соответствовал моим ожиданиям, я бы напал на него – в который раз.

– Оменескорн, – говорит Киронага. – Так же, как и Империя.

– Спасибо.

Киронага хмурится, вспоминая, на чём остановился, когда я прервал его.

– Так вот, – продолжает он, – в центре города Северный проспект пересекается с Восточным проспектом. Восточный проспект одним концом упирается в Восточные ворота, а другим – в императорский дворец. Когда-то оба эти проспекта были дорогами и город вырос вокруг них как торговая точка, точка обмена. В слове «Оменескорн» сохранился след слова «обмен». Империя получила это название позже.

– Давно, это когда?

Киронага хмурится.

– До того.

Значит, до того, как мы стали бессмертными. Это и в самом деле очень давно. Теперь крайне редко найдёшь селение, которое старше человека. Город может быть старше.

– Говори, – я приглашаю Киронагу продолжать.

– Всё остальное ты видишь вокруг себя, – усмехается Киронага. – Смотри.

Северный проспект и в самом деле стал шире. Не просто широким, а настоящей площадью, только очень длинной. Кажется, он шире арены нашего амфитеатра. Столько людей я не видел никогда в жизни. Они снуют туда-сюда, не обращая внимания ни на нас, ни на кого бы то ни было. Они бегут по своим собственным делам, смотрят сугубо перед собой. Уличные торговцы зазывают в свои лавки.

– Свежие фрукты! Одежда из Фаолана! Ремни, кожаные ремни! Лучшие ароматы из-за моря!

– Книги! – слышу я.

И останавливаюсь.

– В чём дело? – спрашивает Киронага.

– Зайду в одну лавочку.

– Не время.

– Время, – я уже спешиваюсь и иду к двери, возле которой стоит зазывала.

Киронага берёт под уздцы мою лошадь.

Захожу в лавку. Тут светло и уютно, снаружи пробивается солнечный свет, плюс к тому горят фонари на стенах. Я смутно помню такие фонари: кажется, я где-то их видел. Пока я рассматриваю ближайший, появляется продавец.

– Что интересует господина?

Оборачиваюсь: невысокий мужчина со смуглой кожей и узкими глазами.

– Книги, – говорю я и иду к полкам.

Я никогда не видел столько книг одновременно. Все книги, что есть у меня, привозили издалека, в том числе и отсюда.

Я не умею читать. Но читать любит Бельва: надо привезти ей что-нибудь. И ещё я хочу найти какую-нибудь красивую книгу, которую не нужно читать, которую можно просто рассматривать.

– Спрашивайте, господин, я расскажу.

Рассматриваю ряды полок, не подавая виду, что не понимаю названий на корешках.

– Мне нужно что-нибудь с рисунками. Красивое.

– Самое свежее, господин! – говорит торговец и исчезает среди полок.

Появляется Киронага.

– Ты же не умеешь читать, – тихо говорит он.

– Я люблю смотреть.

– У него есть картинки с девочками в разных позах, – Киронага смеётся.

Я смотрю на Киронагу злобно.

– Молчу, – говорит он и делает шаг назад.

Появляется торговец.

– Вот, – говорит он, – вас это может заинтересовать.

Беру у него тяжёлый том в кожаном переплёте. Страницы внутри – довольно тонкие, на белой чуть зернистой бумаге. На каждой странице – картина, рядом – подписи и пояснения. Картины невероятно реалистичны. На первой изображена женщина в изящном платье – такой фасон не носят в Санлоне. На голове у неё – шляпка. Она очень красива, у неё тёмные волнистые волосы до пояса, она сидит на стуле, её голова чуть наклонена. Она смотрит на художника.

Но изображение – не столь важно, как техника исполнения. Кажется, что на меня смотрит живая женщина, пусть и чёрно-белая. Кажется, она сойдёт со страницы и окажется передо мной, прямо в лавке.

– Это новое веяние, – говорит торговец. – Называется обскурирование. Это не рисунок. Человек становится перед специальным механизмом, а тот делает его изображение точно в такой позе, в которой стоит человек…

Киронага демонстративно изучает потолок.

Я листаю книгу. Все картины потрясающе реалистичны – и портреты, и пейзажи, и натюрморты.

Это будет хорошим подарком для Бельвы. Читать здесь нечего, но зато есть на что посмотреть.

– Сколько? – спрашиваю я.

Он называет цену.

За эти деньги в Санлоне можно купить дом, участок земли и стадо коров в придачу. Торговец видит в моих глазах злость и тут же уменьшает цену почти вдвое. Но это его не спасает.

Киронага не успевает среагировать. Я выхватываю нож и всаживаю его в шею торговцу. Он хрипит и падает.

– Я же говорил… – Киронага вздыхает.

Я стою с окровавленным ножом в руке и смотрю на Киронагу. Торговец затихает на полу.

– Так, – говорит Киронага. – Это в последний раз, Риггер. В следующий раз я просто уйду и всю кашу будешь разгребать ты. И поверь, мало тебе не покажется. Ты даже сам не сможешь из города выехать. Тебя не выпустят без разрешения.

Молчу.

– Сейчас оттаскивай этого мужика за полки. Зазывалой он же был?

– Да.

– Хорошо.

Пока я оттаскиваю тело торговца, Киронага закрывает дверь лавки.

– Выйдем через заднюю дверь. Лошадей я оставил недалеко от передней двери, но мы к ним подойдём снаружи, будто идём из другого места. Когда он очнётся, то есть завтра, мы уже будем в императорском дворце.

Мы выходим. Я напоследок захватываю альбом с картинами. Обскурирование – я запомнил это слово.

Молча идём по небольшой улочке. По ней снуют люди с ящиками, чумазые, лохматые. Это грузчики и носильщики – они доставляют товары в лавки. Пахнет едой и отбросами.

Между двумя домами – проход, выходим обратно на проспект. Лошади стоят в минуте ходьбы, они привязаны к столбу, их сторожит мужчина в простой одежде.

Киронага даёт мужчине монету, тот кланяется и исчезает. Киронага молча забирается на коня.

Мы едем дальше.

– Риггер, – говорит Киронага. – Ты умеешь хоть иногда сдерживать свой гнев?

Я не знаю, что ему ответить.

– Ты понимаешь, что здесь так нельзя? Я тебе уже говорил: здесь тебя не знают, здесь никто тебя не знает! – он чеканит слова. – Здесь ты – ничто, мелочь, случайный проезжий. Ты не уйдёшь и не скроешься. Тебя поймают и отправят в каземат на вечную голодовку.

Он начинает мне надоедать.

– Ты знаешь, что такое вечная голодовка? Это когда человек сидит без еды и воды, в темноте, по горло в воде сто лет. Двести лет. Триста лет. Ты этого хочешь? Здесь нет Санлона. Если Император захочет, он сотрёт твоего Санлона в порошок.

– Он не мой Санлон, – говорю я, выхватываю меч и перерубаю повод, связывающий мою лошадь со второй, запасной. Бью коня пятками. Сообразительное животное переходит на галоп, я направляю его в боковую улочку.

Я слышу, как кричит Киронага. Я скачу по узенькому проходу, пригибаясь под развешанным где попало бельём. Улочка утыкается в другую, пошире, я скачу с огромной скоростью, кого-то сшибаю, кого-то давлю копытами, слышу хруст, треск и крики, какое-то хлюпанье, звон. Снова сворачиваю в маленькую улочку, и снова, и снова, теряюсь в лабиринтах города, исчезаю, скрываюсь.

Наконец, выезжаю на какой-то пустырь. Здесь более или менее тихо, вдалеке виднеются жилые домики, маленькие, ободранные. Шныряют какие-то мелкие типы, похожие на крыс. Жутко воняет рыбой. Я осматриваюсь: погони не видно. Вероятно, я сумел оторваться. Что ж, честь и хвала тебе, Риггер.

Медленно еду вперёд, к жилым домам. В нескольких метрах от дороги кучка людей жжёт костёр в железной бочке. В провинции Санлон железная бочка – на вес золота, металл слишком дорог, чтобы использовать его для таких бытовых нужд как хранение воды. А здесь – жгут какую-то вонючую дрянь.

Один направляется мне наперерез. Он чёрный. У него длинные курчавые волосы, измазанные грязью и какой-то оранжевой дрянью, похоже, краской. Он одет в невообразимые лохмотья, и его запах перебивает даже запах рыбы.

Он достаёт из-под лохмотьев короткий кривой ятаган и скалится. Я подъезжаю почти вплотную и смотрю на него.

– Чего надо? – спрашиваю я.

Он не боится меня. Если бы я задал подобный вопрос в своей провинции, спрашиваемый обделался бы от страха.

– Лошадь хорошая, – говорит бродяга.

Я достаю меч и первым же ударом перерубаю ему глотку. Он пытается зажать её руками, но кровь хлещет фонтаном, и бродяга падает. Его дружков четверо. Они медленно идут ко мне. У одного в руке – огнестрел. Потёртый, однозарядный. У остальных такие же кривые мечи, как и у первого. Спрыгиваю с коня. Тот, что с огнестрелом, целится. Я мечу нож, и он не успевает выстрелить: рукоять торчит из его глазницы. Остальные тупо оглядываются на труп. Я бегу вперёд и в прыжке рассекаю голову первому бродяге, второй успевает отпрыгнуть.

Третий замахивается на меня и получает удар в живот. Второй уже улепётывает со всех ног. Я бросаю нож, попадаю под лопатку. Спокойно подхожу. Он лежит на животе, барахтается, пытается встать. Достаю нож, осматриваюсь.

Ещё двое бродяг стоят и смотрят. Достаю семихвостку. Бродяги делают несколько шагов назад. Начинаю бить лежащего. После третьего удара летит мясо. Бродяга не орёт, а скулит. Зрители убегают. Пристёгиваю семихвостку к поясу, иду к лошади. По дороге забираю свой нож из тела стрелка. Рассматриваю его огнестрел: и в самом деле, убогий однозарядник. Из седельной сумки достаю клещи и молоток. Нахожу подходящий камень, в два удара привожу огнестрел в негодность. Забираюсь на лошадь.

На самом деле, нищих вокруг – полно. Просто они боятся подойти. Продолжаю свой путь к домам.

Хибары выглядят просто жутко. Стены покосились и подлатаны чёрт знает чем. Чумазые женщины и нетрезвые мужики бродят как потерянные. Это опустившиеся люди. Мир, который позволяет жить вечно, ничего не делая, расхолаживает людей. Просто в сельской местности это не так заметно.

Работа – это то, что спасает нас. Даже такая работа, как моя.

Мне надо как-то выехать к центру города.

На меня смотрят, как на диковинку. Но огнестрел на бедре и выставленные напоказ плети и пруты внушают уважение: бродяги боятся подойти.

Останавливаю какого-то более или менее прилично выглядящего мужика.

– Стой!

Он оглядывается.

Кнут обвивается вокруг его шеи аккуратно, чтобы не повредить. Подтягиваю мужика к себе.

– Слушай меня, – говорю ему.

Он смотрит испуганно и затравленно.

– Как проехать к центру города?

Он молчит.

– Говори, – я наклоняюсь к нему и смотрю профессиональным взглядом палача.

У него отшибает речь. Он показывает пальцем вглубь улицы.

– Туда?

– Да.

Отпускаю его. Он потирает шею и убегает. Зеваки, столпившиеся около нас, пропускают его, но расходиться не собираются.

Заношу кнут, бродяги расступаются.

Еду по улице. Грязные лица, убогая, рваная одежда, вонь. Как можно так опуститься?

Впрочем, мне плевать.

Впереди, далеко впереди маячат башни и шпили. Я понимаю, что о направлении к центру города можно было не спрашивать.

Рыбой воняет всё сильнее. И ещё пахнет водой. Затхлой, стоячей водой. Неожиданно хибары заканчиваются, зато суета растёт. Появляется множество людей с тележками, в которых штабелями уложены морепродукты. Не только рыба, но какие-то водоросли, моллюски и прочее. Только сейчас до меня доходит, что в городе есть порт, и что я приближаюсь к нему.

Ещё через несколько минут я выезжаю на берег реки. Он обложен камнем, тут есть мостовая. Река широкая, не менее пятидесяти метров. Над ней летают серые городские чайки и другие птицы, по реке плавает множество мелких корабликов и лодочек. Вода грязная, какие-то ошмётки и огрызки, куски дерева, обрывки ткани, трупы мелких животных и птиц.

Справа по реке движется достаточно большой корабль. Он ухожен, у него белые квадратные паруса (спущен только один, на передней мачте), по палубе бегают матросы. Я видел корабли – очень давно, когда путешествовал к морю. Море – в трёх днях пути от Санлона, но в противоположной от города стороне. Я ездил к морю по поручению Жирного: неожиданно прекратились поставки рабов с юга, и нужно было выяснить причину.

Корабль проплывает мимо меня. Мелкие лодчонки жмутся к берегам, убегают от его покатых бортов. Одноместный ялик какого-то нерасторопного рыбака засасывает под киль и ломает, рыбак, отфыркиваясь, появляется из-под воды и тут же получает по голове веслом, после чего окончательно скрывается под водой.

Всё-таки город такой же, как и моя провинция. Просто здесь нужно быть ещё сильнее.

Еду по мостовой вдоль берега. Я не помню, чтобы я пересекал мост, когда убегал от Киронаги. Но теперь от куполов и башен меня отделяет река. Наверное, она петляет.

Продолжаю свой путь. Многие на меня оглядываются, но никто не пристаёт. Я чувствую, что не прочь подкрепиться. Думаю, что в этом районе мне не найти приличного места, но это неважно.

Вижу вывеску. Это таверна. На вывеске изображено чудовище с телом рыбы и бычьими рогами. Рядом нарисована кружка. Вывеска до того засалена и загажена, что рассмотреть рисунок удаётся с трудом.

Подъезжаю. Подбегает какой-то нищий:

– Посторожить лошадь господина?

Я осматриваюсь и понимаю, что если я оставлю ему лошадь, я её больше не увижу.

Бью бродягу в лицо, он падает. Становится на четвереньки, выплёвывает осколки зубов.

Двери таверны – двойные, широкие. Распахиваю их ударом ноги, захожу, ведя лошадь под уздцы. Лошадь всё равно пахнет лучше, чем любой посетитель этого притона.

В таверне довольно много народу. Вижу свободный стол, сажусь. Конь идёт смирно, он умный. Своим задом он сдвигает чей-то стол, но мне плевать.

К столу подходит толстяк в засаленном фартуке.

– Сюда нельзя с лошадьми, – говорит он на удивление тихо.

– Принеси мне поесть, – чеканю я.

Толстяк уходит.

Все пялятся на меня и на лошадь. Я достаю дробовик и кладу перед собой на стол. Большая часть зевак отворачивается. Зато к моему столу тут же подсаживается худой аскетичный тип в рваной широкополой шляпе.

– Сколько? – спрашивает он.

– Что сколько?

– Ну, сколько за пушку возьмёшь?

Смотрю на него, прищурившись.

– Я тебе сейчас голову из него разнесу. Пойдёт такая цена?

Тип ухмыляется.

– Ну смотри, по-хорошему ведь предлагали…

Из-за соседнего стола встают три человека. Они чем-то неуловимо похожи на первого, такие же худые и высокие, в таких же дурацких шляпах.

Они стоят и смотрят на меня. Я не люблю, когда на меня так смотрят.

Один из тройки, средний, получает заряд в грудь, второму отрывает полголовы. Третий пытается вытащить меч (кривой, похожий на ятаган), но затихает с ножом в глазу. Я сажусь. Мой сосед смотрит ошеломлённо.

– А теперь я буду спрашивать, а ты – отвечать, – говорю я. – Хорошо?

Он кивает.

– Это что за мразь? – показываю на убитых.

– Эт-то б-банда Р-рит-т-ока, – он заикается.

– Ага. Они хотели меня ограбить?

– Д-да.

– Прекрасно.

Я спокойно перезаряжаю оружие.

– Эй ты! – кричу мужику за стойкой.

Он поворачивается.

– Где моя жратва?

Мужик склоняется чуть не до земли и показывает жестами, мол, сейчас, с минуты на минуту.

Снова поворачиваюсь к бродяге за моим столом.

– Так вот. Ты поедешь со мной. Поведёшь меня в центр города: мне туда нужно. И только попробуй сбежать. Подстрелю и возьму с собой. А когда приедем, буду долго пытать. Ясно?

Бродяга, дрожа, кивает.

Передо мной появляется огромная тень. Это здоровяк в грязном сюртуке. Его правый глаз закрывает повязка. Интересно, это он сегодня повредил или для красоты носит?

– Твоя лошадь мне мешает, – говорит здоровяк.

Я разношу ему череп выстрелом из дробовика.

– Ещё кому-нибудь моя лошадь мешает? – спрашиваю довольно громко.

Молчание.

Толстяк в фартуке, у которого я заказывал еду, если это можно так назвать, приносит на подносе тарелку похлёбки, огромный ломоть мяса и жбан какой-то вонючей жидкости.

Я отхлёбываю суп: вполне сносно, доводилось есть и хуже. Уплетаю за обе щеки.