Глава 9

– Дочь, нам необходимо поговорить, – окликнула Жиона.

Кирма направилась, было, в лес. Ей хотелось побыть в одиночестве и придумать отговорку, чтобы не ехать в другое племя. В дорогу уже всё готово, и на рассвете следующего дня они покинут лагерь «Горных яков», отправляясь на север. Там они оставят Кирму в клане дуворов «Арктиков».

– Что? – спросила Кирма. Она обернулась на голос матери и скрестила руки на пышной груди.

– Ты скоро станешь женой! – пояснила мать, приближаясь к дочери. – И не пристало молодой особе скакать по лесам. Нужно собраться в дорогу.

– У меня всё уже готово, – буркнула девушка. Она устало привалилась к стене и прикрыла глаза густыми рыжими ресницами.

– Не всё. Мне нужно тебе рассказать, что происходит между мужем и женой в их первую ночь. И ещё, я дам тебе траву для скорого зачатия, и научу правильно запаривать её, – перечисляла мать свои обязательства. Она протянула руку, чтобы отвести прядь волос у дочери с лица.

– Отстань от меня со своими глупостями, – крикнула Кирма и умчалась в лес. Там она навестила Якса и погуляла с ним. Он уже значительно вырос, только летать, пока не получалось, но это лишь вопрос времени.

Они вместе пошли к реке. Пока гиппогриф резвился в воде, Кирма сидела на холмике, покрытом бирюзовым пахучим мхом. Дуворка ждала встречи с любимым элли, чтобы договориться о побеге. Солнце давно село и наступили сумерки. Лес оживился: зашуршали хвоей деловитые ежи и бросились в рассыпную глазастые зайцы, рассмотрев среди кустарника голубики лисий хвост. Расселись высоко на елях большеглазые филины, рассматривая мелкие серые комочки, грызущие сладкую кору манжелины. Летучие мыши кружили высоко над скалой и сверкали алмазами глаз на фоне тёмной занавеси горизонта. Над горой замер широкий серп луны, окруженный подругами – звёздами. Воздух стремительно остывал, и тянуло сквозняком, гуляющим в ущельях скал и забирающимся в самые глубины тёмных таинственных пещер. Ветерок пригибал высокие стебли остролиста и камыша. Кое-где стрекотали сверчки и пели болотные иволги. От реки пахло рыбой и склизкими улитками. Однако Кирма не замечала всего великолепия, окружающего её. Она отрешённо окликнула гиппогрифа и увела его в убежище. Там Кирма укрыла питомца в берлоге и отправилась на опушку, где они всегда прощались с Иримом. В растерянности девушка хотела спуститься к элли и подкараулить жениха, но так и не решилась. Только бы не навредить им обоим. Она не верила в то, что элли предал её и покинул навсегда. Кирма свято верила в их нерушимый союз, в их чистую, незапятнанную любовь до дрожи, когда каждый готов жизнь отдать за любимого. Она доверяла, а это самое главное, что должно быть у влюбленных. Дверь веры распахнута в их сердцах настежь, и захлопнется она лишь тогда, когда любимый человек выйдет за неё. Кирма надеялась, что это не про них с Иримом. Поэтому дуворка оттягивала время, чтобы отец был готов выезжать, и не смог отложить поход, иначе он потеряет уважение своего дорого гостя – чего Пуотс допустить бы не решился.

Время тянулось медленно, а сердце замирало в груди всё дольше. На рассвете, когда молодые быки и бараны, на которых совершали путешествия дуворы, стояли нестройными рядами, обложенные немногочисленной поклажей, в посёлок вернулась Кирма. Она осмотрела народ, провожавший их у главных ворот, и объявила будничным тоном о своём решении. В груди клокотало так, что девушка боялась, как бы ни подавиться собственным сердцем.

– Я никуда не поеду, – оповестила дуворка с порога. Она не сводила воспалённых глаз с отца и медленно приближалась к нему. – Хотите меня продать? Продавайте. Но делайте это на моей территории, среди моих соплеменников, друзей и близких. Я не поеду на чужбину, где на свадьбе, даже сама невеста будет чужая. Я хочу видеть жениха на территории Катасаны, потому что имею к себе уважение. Рагимн должен предстать пред моим народом. Я дочь, достойная своего отца, и моё решение обсуждению не подлежит!

Среди толпы стояла тишина. Дуворы с уважением смотрели на красавицу Кирму, и со страхом на её отца, могущественного вождя древнего клана. Даже воздух замер, не летали мухи, не пели птицы, не журчала река. Небо укрывалось пушистыми белыми облаками, из-за которых тянулся робкий луч солнца. Только кроны деревьев шелестели изумрудными крупными листьями. Но тишину нарушил баран, протяжно заблеяв рядом с быком. Бык повёл головой, скосил лиловый глаз и грозно замычал. Путники встрепенулись, а Громовой голос сделал несколько шагов в сторону строптивой девчонки.

– Знаешь, отец, – продолжила Кирма, скрестив руки на груди, – я всегда слушала тебя, а теперь ты меня услышь. Поезжай и привези моего жениха сюда! Повторяю, я дочь своего отца, сильного и могущественного вождя древнего клана дуворов «Горных яков» – Пуотса, Громового голоса! И пока моё место здесь. Пусть чужестранец приедет, и мои люди ближе познакомятся с ним. Я не корова на распродаже, а дуворка, родом из первого древнего и сильного класса «Магических льдин», от рунного отчисления. Вот моё точное решение! Да будет так!

Дуворы, которые теснились вдоль ворот, чтобы проводить в дорогу вождя и его дочь, звонко захлопали в ладоши и затопали ногами, в знак одобрения и согласия.

Отец молчал. Впервые он не находил нужных слов, ведь дочь превзошла его самого. Жиона округлила глаза, и зажала рот ладошкой. Женщина стояла в первом ряду провожающих, прижимала к себе младшую девочку, и нервно теребила её по волосам другой рукой. Да только младшая сестрёнка вырвалась и подбежала к Кирме. Девочка плакала и обнимала её за ноги. Дуворка упала перед сестрой на колени и прижала к себе. В её глазах застыли слёзы, а в душе царила пустота.

Вождь вскочил на могучего быка, развернул его к выходу и выехал под свист своего народа. Следом проехал гость и приятель Пуотса – Толос, северный дувор. И уже после них следовали несколько мужчин, поверенных вождя. Завершил сию процессию на маленьком барашке поварёнок. Он сам вызвался съездить в другой лагерь и разведать некоторые премудрости в приготовлении парного мяса медведя и похлебки из мозгов горных птиц.

Кирма внимательно смотрела им вслед, одной рукой обнимая сестрёнку, второй смахнула одинокую слезу. Она боялась, что не получит ожидаемого от своего выступления, но в этот раз всё вышло по её желанию. Девушка могла, конечно, сломать ногу или объесться диких ягод, в крайнем случае, пожевать сон – травы, чтобы вызвать дурноту, но эти методы не подействовали бы на Пуотса. Никогда в их семье, да и в половине клана, мужчины не относились с почтением к женщинам. Их использовали по прямому назначению и не более. В те суровые времена царили дикие нравы, когда любовь считалась недопустимым явлением, так сказать непозволительной роскошью. О ней пели песни барды, слагали былины писари и шептались женщины, за неё боролись воины и добивались романтики, но её не допускали в свои сердца промерзшие душой северные жители. Да, было дело, приходила эта строгая царица в одинокие заледенелые сердца и плавила их, но большинство народа не понимали, что с ними случилось, и загоняли печаль подальше в душу. В тени и холоде любовь умирала, тихо и больно.

Проводив вождя в поход, народ начал расходиться по домам. Кто-то приступал к работе, кто-то запирал ворота, а Кирма обернулась к матери, та только покачала головой.

– Радуйся, что отец прилюдно не выпорол тебя, – произнесла Жиона. Женщина проговорила это сквозь стиснутые зубы и твёрдым шагом направилась в сторону амбара.

– Он никогда не опозорится перед гостем и народом. Зачем показывать, как он портит свой товар? – грустно усмехнулась дочь. Она взяла сестру за руку и направилась в сторону дома.

«Теперь дело за Иримом! – размышляла Кирма по дороге. – Только бы всё получилось. И когда отец вернётся, меня уже здесь не будет».

Мы предполагаем, а небеса располагают. Наивный народ, и планы его глупы.

Глава 10

– Ну вот, мальчик мой, теперь ты – взрослый мужчина! – похлопал отец по спине Ирима. Отец с сыном возвращались домой, где их ожидал серьёзный разговор с Мирателлой.

– Спасибо, отец, что поддержал меня! – с едва заметной улыбкой ответил элли.

– Ну, а как иначе? Мать тебе мазь даст. Первые дни смазывай ранки на татуировке, так быстрее заживёт и жжение пройдет.

– Отец, я надеялся, что мне устроят обряд, как и всем: красиво в центре леса. Мы же «Тени леса»! И сидя на ветвях, усеют пространство вокруг меня стрелами в знак посвящения, и, чтобы отвлечь от боли. А тут как быка заклеймили и выгнали из дома вождя, где и набивали рисунок.

– Сын, ты как думал? Ты навлёк позор на всю общину, обидел вождя и всех девушек эллиек. Ты бы радовался, что хоть так, но всё прошло по традиции, и ты теперь татуирован! – воскликнул Веллес. Он обладал отличной реакцией и успел ухватить сына за рукав, когда тот решил прошмыгнуть мимо дома и сбежать в лес. Ирим попытался вырваться, но родитель был непреклонен и больно схватил его за плечо ближе к груди, где недавно наносили красивый рисунок тонким раскалённым пером, смазанным в едкой охре.

Распахнутые крылья в виде лука со стрелой и натянутой тетивой.

Боль ужалила элли, но он мужественно промолчал. Веллес загнал сына в дом. Мирателла уже держала мазь наготове и поджидала их у двери. Она заботливо смазала сыну ранки, где гордо красовалось клеймо, и помогла застегнуть тунику. Потом уже усадила Ирима за стол, налила ему кружку эля и села напротив. Отец стоял у двери. Молодой мужчина оглядел родителей и залпом осушил кружку. Его голова закружилась, а в ушах противно зашумело, заглушая голос матери. Он потряс головой, растрепав хвост длинных светлых волос, собранных высоко на затылке.

– Сын, Аркял подобрал тебе невесту – Нулипес. И уже через пять дней вы поженитесь! – пояснила мать. Женщина теребила краешек тонкой вязаной салфетки на столе и отводила взгляд от сына. – Она живёт недалеко от нас. Вождь не желал устраивать торжество, но понял, что девочка не виновата, раз у неё такой непутёвый жених. Она достойна настоящего обряда. Так вот теперь, ты должен забыть свою любовь, отречься от неё и жениться на девушке нашей расы. Тогда через некоторое время всё забудется, и заживёте своим чередом.

– Где Бьюч? – спросил Ирим. Совершенно не вникая в речи о женитьбе. Мужчина вопросительно переводил взгляд с матери на отца и обратно. – Как он?

– Раны заживают, – ответила мать. – Он уже выполняет поручение Аркяла и готовит твою свадьбу.

– Я не женюсь! – отчеканил элли. Он резким движением откинул волосы назад, потом опёрся локтём о стол и подпёр голову. Она стала вдруг слишком тяжелой, чтобы держаться на плечах.

– Ещё как женишься! – вскричал отец. – Если тебе не жаль себя, подумай о матери. Разве она заслужила такое? – Веллес грозно погрозил кулаком и подскочил к сыну, усаживаясь рядом.

– Отец, не люблю я эту Пулину. Я её даже не знаю, – приводил аргументы мужчина, повернувшись к элли.

– Её имя – Нулипес. Будь добр, запомни это! Вот обручитесь, и узнаешь девочку ближе. Если бы твоя дурная голова не была забита всякими глупостями, ты бы знал каждую эллийку племени поимённо, и выбрал бы себе жену сам. Мы с матерью распустили тебя. Всё жалели, что сынок у нас худенький, маленький, не обидели бы его. А он вон что учудил!

– Отец, ты любишь Мирателлу? – тихо спросил Ирим. Он налил себе из высокого запотевшего кувшина ещё эля и тут же выпил его.

На столе стояла миска с тушёными бобами и жаренной на углях рыбой, но Ирим, и думать не желал о еде. В доме витал умопомрачительный аромат сочного нежного рыбного филе с травами, к которому никто не притронулся. В очаге язычки пламени лизали тонкие сухие веточки можжевельника, создавая атмосферу поздней весны, когда начинали гореть торфяники и распространяли по лесу смог. Но тем, кто присутствовал на семейном совете, не было тепло, а сделалось неуютно.

– Люблю! – ответил Веллес, после паузы. Он встал со скамьи, выхватил из рук расстроенной Мирателлы салфетку, которую она наполовину распустила, и направился к печурке. Пошевелив угли, элли встал у двери, повесив салфетку на крючок.

– Вот и я хочу жить с любимой. Как же вы меня не понимаете?! Никогда никто даже не попытался меня узнать ближе. Только и знали, называть меня балбесом, да шалопаем. А я живой! Только вы этого не рассмотрели. Я ведь для всех лишь тень недостойная внимания, – кричал Ирим. – А у меня есть душа, я чувствую боль и страх. Я ощущаю свою ненужность.

Отец услышал этот крик души и отошёл от двери. Он сел на лавочку рядом с супругой и обнял её за плечи. Мирателла тихо плакала, сотрясаясь всем телом. Она тёрла передником удивительной красоты глаза, напоминающие формой кошачьи. Веллес же прямо смотрел на сына, в то время как Ирим сидел, опустив голову, и чертил пальцем невидимые узоры на столе.

– Так надо, сын. Ты позже всё поймёшь, – пытался подбадривать отец.

Ирим выжидал – ему нужен был момент, когда проём в двери освободится. Он тут же вскочил на ноги и ринулся к выходу.

– Я ухожу! – обронил он. Элли выскочил за порог и помчался к лесу, всё глубже погружаясь в его спасительные объятия.

Ирим спешил и не смотрел под ноги, только бы успеть уйти как можно дальше. Зацепившись за корень Олиствы, который выполз наружу из земли, Ирим плашмя рухнул на живот. В тот день он был обут в широкие неудобные башмаки. Это и сыграло с ним злую шутку. Клеймёное плечо при падении обожгло болью, и на долю секунды элли потерял контроль над собой. Когда сноп искр осел перед глазами, он присел на корточки и посмотрел себе под ноги. Один башмак соскочил с ноги и валялся в стороне, пяткой вверх. Но не это привлекло внимание мужчины: среди хвои мелькнуло что-то маленькое и блестящее. Ирим подобрал ветку и начал ковырять почву, чтобы достать находку. И вдруг ему на голову обрушилось нечто тяжёлое, от чего он потерял сознание, уткнувшись лицом во влажную прелую хвою.

***

Через некоторое время очнулся элли в темноте. От запаха сырости и гнили, его чуткий нос заложило.

«Где я? Что со мной? Ничего не понимаю!»

Где-то высоко кричали вороны, потревоженные злодеем. Их было отчетливо слышно даже в сырой глубокой яме. На улице точно был сильный ветер, он гнал мусор по земле и мелкие камни. Над головой что-то зашуршало, и это уже не проделки сквозняка. Импровизированный потолок, который состоял из параллельно связанных веток чудесного священного дерева Олиствы, покрытых лапником осыпавшей хвою сосны, медленно сдвинулся в сторону. В проёме показалось светлое небо, да яркое солнце. Ирим потёр глаза, привыкая к свету. Вдруг в отверстие просунулась свирепая физиономия одного из орши. Человек шлёпал пухлой нижней губой о верхнюю, оскаливая при этом рот с гнилыми зубами. Чудак присмотрелся к пленнику.

Именно этот дикарь первым заметил на поляне ни о чём не подозревающего молодого паренька и так бессовестно лишил его свободы.

Бродил он с напарником по лесу с целью найти хоть какую-то добычу или, по крайней мере, отобрать её у того, кто повстречается на пути. Из отряда их выгнали недели две назад, потому что один из этих серо-зелёных чудаков посмел подбивать клинья к дочери вожака и рассчитывать на её любовь. Ушлая девица не растерялась и ударила его маленькой булавой с острыми шипами по уху, раскроив его надвое. Может она была и не против таких знаков внимания, и своим поступком решила поощрить к дальнейшим действиям несмышлёного кавалера, да только тут на защиту дружка поспешил второй, и завязалась борьба. Девица лупила расшалившихся вояк, что было сил. А их у неё было не мало. Возню заметил вожак, вернувшийся после очередного длительного похода. Возвышаясь горой над этими могучими горбатыми «быками», он схватил обоих за шкирку, стукнул лбами, и выгнал из лагеря. Вслед доносилось позорно-весёлое улюлюканье собратьев. Их громко осмеяли, чтобы разозлить ещё больше.

Незадачливые дружки ушли, только так и не поняли, за что их погнали. Глупые и злые молодые парни, всего-то по пятнадцать лет, а выглядят как старики, от бродячего образа жизни. Вот и теперь им предстояло как-то выживать и питаться, не имея под рукой ни единого подручного средства. Погода стояла тёплая, и спать было комфортно на голой земле под открытым небом. Труднее дело обстояло с пропитанием. Кое-какую живность они умудрялись поймать, но, эти лакомства перепадали им очень редко.

Голодные и злые, они шлёпали по горной тропинке. Обоняние обострилось до максимума, только бы не пропустить добычу. И вот им повезло. Впереди, среди зарослей пахучего кустарника послышался шорох. Друзья медленно подкрались с двух сторон и слегка раздвинули ветки. Их взору предстала удивительная, живописная картина: на крошечной полянке сидел задумчивый юноша. Элли разгребал палочкой хвою, чтобы найти среди мха и листвы то, что сверкнуло под его ногами золотым блеском.