Цитаты из книги «Держи марку!»

Но Ты Мошенничал, Присваивал, Выманивал И Крал У Всех Без Разбора, Господин Вон Липвиг. Ты Разрушал Чужие Жизни И Разваливал Предприятия. Когда Банки Прогорают, Денег Недосчитываются Не Банкиры. Твои Действия Отнимали Деньги У Тех, Кто И Так Был Беден. Своими Действиями Ты Приблизил Множество Смертей. Ты О Них Не Знаешь. Они Не Истекали Кровью У Тебя На Руках. Но Ты Вырвал Хлеб У Них Изо Рта И Сорвал Одежду С Их Плеч. Из Азарта, Господин Вон Липвиг. Из Азарта. Получая Удовольствие От Процесса.

Будь вежлив и зови на помощь здоровяка с ломом

Ни один разумный смертный по-настоящему не свободен, ибо настоящая свобода так ужасна, что только безумец или бог осмелится столкнуться с ней лицом к лицу.

всякая свобода ограниченна, искусственна и, следовательно, иллюзорна – что-то вроде коллективной галлюцинации.

«Если есть на свете человек, который несвободен, то я пирожок с курицей»

стоять в углу. – Я не шучу шуток, госпожа Макалариат, никогда не был в этом замечен, а даже если бы имел такое обыкновение, в последнюю очередь я бы стал шутить их с тобой, госпожа Макалариат. В чем, собственно, дело? – Одно из них было в дамской комнате, господин фон Липвиг, – сказала госпожа Макалариат. – Зачем? Они же не едят… – Якобы прибиралось, – госпожа Макалариат исхитрилась одним словом намекнуть, что у нее были большие подозрения на этот счет. – Но я слышала, к ним обращаются «господин». – Они постоянно заняты разной мелкой работой – они не любят оставаться без дела, – сказал Мокриц. – Мы предпочитаем обращаться к ним «господин» из вежливости, потому что, э… говорить «оно» как-то нехорошо, а не ко всем людям – да, госпожа Макалариат, людям – применительно обращение «госпожа». – Это дело принципа, господин фон Липвиг, – сказала женщина с уверенностью. – Если ты «господин», значит, в дамской комнате тебе быть не положено. С этого начинаются всякие шуры-муры. А я этого не потерплю, господин фон Липвиг. Мокриц стоял и смотрел на нее. Потом перевел взгляд на господина Помпу, который всегда был неподалеку. – Господин Помпа, нельзя кому-нибудь из големов дать новое имя? – спросил он. – Во избежание потенциальных шур-мур? – Можно, Господин Вон Липвиг, – пророкотал голем. Мокриц повернулся к госпоже Макалариат. – Глэдис тебя устроит, госпожа Макалариат? – Вполне устроит, – сказала она с победной интонацией. – И она должна быть подобающе одета, естественно. – Одета? – сказал Мокриц обессилено. – Но големы не… у них нет… – он оробел под ее взглядом и спасовал. – Конечно, госпожа Макалариат. Какая-нибудь клетчатая тряпка, да, господин Помпа? – Будет Сделано, Почтмейстер, – сказал голем. – Это все, госпожа Макалариат? – спросил Мокриц кротко.

Оказалось, что, придерживающих огромного вороного скакуна на веревках было четверо. Лошадь плясала, металась, лягалась и кусалась. Пятый человек лежал на земле. Борис был сущим убийцей. – Как я и сказал, господин, у него есть недостатки, но никто точно не скажет, что… как же это… ага, что он старая припудренная кляча. Точно хочешь, чтоб кипело? Ухмылка Гобсона говорила сама за себя: вот так я расправляюсь с выскочками, которые пытаются мной помыкать; попробуй оседлай, а то выискался лошадиный эксперт! Мокриц посмотрел на Бориса, который пытался растоптать лежавшего человека, потом посмотрел на толпу. Дело было даже не в золотом костюме. Если тебя зовут Мокриц фон Липвиг, выбор только один, а именно: повысить ставки. – Сними с него седло, – распорядился он. – Чего? – переспросил Гобсон. – Сними с него седло, господин Гобсон, – решительно повторил Мокриц. – У меня очень тяжелая сумка, так что обойдемся без седла. Улыбка не сошла с лица Гобсона, но все остальное лицо попыталось от нее отстраниться. – Детей уже завел, дерево посадил, да? – сказал он.

Юноша вошел с двумя разноцветными чашками чая в руках. На одной был изображен симпатичный котенок – правда, покоцанный из-за небрежного мытья в тазу для посуды, котенок приобрел такой вид, будто переживал последнюю стадию бешенства. Другая же чашка некогда остроумно сообщала, что клиническое сумасшествие не было обязательным требованием для приема на работу, но часть слов выцвела, оставив лишь: НЕ НУЖНА БЫТЬ ПСИХАМ ЧТОБЫ РАБОТАТЬ ТУТ НО ТАК ЛУЧШЕ

Он замолчал. Госпожа Резник строчила как заведенная, а это всегда тревожно, когда журналист испытывает внезапный интерес к твоим словам, особенно если тебя терзают смутные сомнения, что ты наговорил кучу голубиного помета. Еще хуже, если журналист при этом улыбается.

Фонари моргнули и погасли… и в темноте, которой они больше не мешали, Мокриц увидел на стене надпись – точнее сказать, в воздухе рядом со стеной. Невидимое перо делало в пустоте росчерк за росчерком, выводя мерцающие синие буквы. Мокриц фон Липвиг? – прочел он. – Э-э-э… да? Почтмейстер! – Послушайте, я не тот «избранный», которого вы ищете! Мокриц фон Липвиг, в такие времена сгодится любой Избранный! – Но… но… я не достоин! Запасайся достоинством побыстрее, Мокриц фон Липвиг! Верни нам свет! Открой нам двери! Не задерживай гонцов!