В таком настроении застал ее Друэ – с его появлением в комнату словно ворвалась струя совсем иного воздуха. Сумерки уже сгустились, но Керри не зажигала света. Огонь в камине тоже почти догорел.
– Где ты, Кэд? – окликнул ее Друэ, назвав ласкательным именем, которое он для нее придумал.
– Я здесь, – ответила она.
В ее голосе звучала грусть, но Друэ не способен был это уловить. Ему недоставало того чутья, которое подсказало бы ему, что надо деликатно подойти к женщине и утешить ее. Он чиркнул спичкой и зажег газ.
– Да ты, никак, плакала! – воскликнул он.
И правда, глаза Керри были еще влажны от невольных слез.
– Вот так так! – удивился Друэ. – Это не годится!
Он взял ее за руку, предполагая в своем добродушном эгоизме, что только его отсутствие было причиною ее тоски и слез.
– Полно, полно, Кэд! – продолжал он. – Все будет хорошо. Слышишь музыку? Давай потанцуем!
Он вряд ли мог бы предложить ей в эту минуту что-либо более неуместное. Слова Друэ доказали Керри, что ей нечего искать в нем сочувствия. Ей трудно было бы определить, в чем именно заключался его недостаток, в чем была разница между ним и ею, но она все же ощущала и этот недостаток, и эту разницу. Друэ совершил свою первую крупную ошибку.